Самая темная дорога

На холме воцарилось молчание. Потом Гиринт спокойно сказал:

– Этого не должно быть.

При этих спокойных словах Артур обернулся. Его глаза горели страстью, какой Ким никогда прежде не видела.

– Ты прав, шаман. Этого не должно быть, – эхом отозвался он. И ратиен прыгнул вперед с холма, унося Воина обратно на поле боя.

Ланселот задержался всего на мгновение. Ким увидела, как он взглянул, будто против своей воли, на Джиневру, которая тоже смотрела на него. Ни слова не было произнесено между ними, но прощание повисло в воздухе и любовь, которой даже сейчас было отказано найти утешение и освобождение в словах.

Затем и он тоже снова выхватил меч и ринулся в битву.

За полем боя, к северу от него, равнина Андарьен скрылась под черными рядами наступающей второй волны армии Ракота; волны, видела Ким, почти такой же огромной, как первая, а первая уже была слишком большой. Дракон погиб, но, казалось, это не имеет значения. Это всего лишь дало им время, немного времени, за которое придется платить кровью, но вело все к тому же концу, которое, называется Тьмой.

– Мы погибли? – спросила Джаэль, которая стояла на коленях возле Табора, поднимая взгляд. Ким обернулась к ней, но за нее ответил Пол.

– Возможно, – сказал он, и в его голосе звучали не только его собственные интонации. – Боюсь, что это вероятно. Но у нас осталась еще одна, последняя нить среди всех сплетений этого дня, и я не уступлю Тьме, пока эта нить не оборвется.

Не успел он договорить, как Ким почувствовала в себе прилив знания, увидела образ, похожий на сон. Она мгновение смотрела на Дженнифер, а затем ее взгляд метнулся к северу, за пределы поля боя, за ряды приближающихся с громом подкреплений Могрима. Их уже увидели внизу; повсюду раздавались дикие, хриплые крики триумфа за черной полосой уничтоженной огнем земли, отмечающей траекторию полета Дракона. Ким смотрела поверх всего этого вдаль, на то место, которое видела очень давно и лишь в видении, посланном ей Эйлатином, поднявшимся из озера.

На Старкадх.

Глава 16

Смех испугал его. Дариен провел беспокойную ночь на холоде, и ему снились короткие сны, которых он утром не мог вспомнить. С солнцем вернулось тепло; даже здесь, в северных землях, стояло лето. Но он все еще боялся и испытывал нерешительность теперь, когда его путешествие подошло к концу. Спустившись умыться к реке, он увидел, что вода в ней маслянистая, и что-то укусило его за палец до крови. Он попятился.

Он долго оставался здесь и прятался под мостом, испытывая нежелание двигаться дальше. Движение было бы таким решительным, таким окончательным шагом. Стояла сверхъестественная тишина. Унгарх тек беззвучно, медленно. Не считая того, кто его укусил, больше нигде не было признаков жизни после того, как Дракон пролетел на юг черной тенью в темноте. После смеха его отца.

Птицы не пели даже в разгар летнего утра. Это было пустынное, заброшенное место, а за рекой стояли башни его отца, бросая вызов небесам, настолько черные, что, казалось, они поглощают свет. Почему-то при свете дня было еще хуже. Не было смягчающих теней, чтобы притупить гнетущее впечатление от Старкадха. Крепость Бога из громадных, грубых, сваленных в кучу камней, мрачная и лишенная каких-либо отличительных черт, не считая разбросанной пригоршни почти невидимых окон далеко в вышине. Скорчившись под мостом, Дариен смотрел на открытую дорогу, ведущую к железным дверям, и страх сидел в нем, словно живая тварь.

Он пытался справиться с ним. Черпать силы в образе Финна, представить себе, как его брат справился бы с этим страхом. Это не помогло; как он ни старался, он не мог даже вообразить себе Финна в этом месте. То же самое произошло, когда он попытался почерпнуть мужество в воспоминании о Ланселоте в Священной роще. Это тоже не помогло: он не смог вызвать сюда эту картинку.

Он оставался на месте, одинокий и испуганный, и все время подсознательно его рука возвращалась погладить безжизненный камень надо лбом. Солнце выше поднялось в небе. На западе блестела Рангат, ее вершина ослепительно белела, внушала благоговение своей неприступностью. Дариен не знал, почему, но именно после того, как он посмотрел на гору, он встал на ноги.

Он выбрался из своего укрытия и под ярким солнцем шагнул на мост Вальгринд. Ему показалось, что на весь мир, на много миль вокруг разнеслось эхо его шагов. Он остановился с сильно бьющимся сердцем, затем понял, что это не так. Звук был тихий и слабый, как и он сам; эхо раздавалось только в его мозгу.

Он двинулся дальше. Перешел реку Унгарх и остановился наконец перед Старкадхом. Его никто не заметил, хотя он был совершенно ничем не защищен на этой темной дороге: мальчик в свитере не по размеру, хоть и прекрасно связанном, с кинжалом в руке, волосы которого удерживал обруч надо лбом. Его глаза при солнечном свете казались ярко-голубыми.

А через мгновение они стали красными, и мальчик исчез. Филин, белый, как растаявший снег, быстро взлетел, хлопая крыльями, вверх и опустился на узкий карниз в амбразуре окна на половине высоты заднего фасада Старкадха. Если бы это увидели, действительно поднялась бы тревога.

Его не увидели: стражники отсутствовали. Зачем нужны стражники в этом месте?

В облике филина Дариен неловко устроился на карнизе и заглянул внутрь. Там никого не было. Он взъерошил перья, борясь со сковывающим страхом, а затем его глаза снова вспыхнули, и он снова принял собственный облик.

Он осторожно спустился с подоконника и ступил наконец внутрь крепости, где был зачат. Далеко, далеко внизу его мать лежала во чреве этой крепости, и утром, очень похожим на это утро, Ракот Могрим пришел к ней и сделал то, что сделал.

Дариен огляделся. Похоже было, что в этих стенах всегда царит ночь: единственное окно почти не пропускало солнечного света. Казалось, дневной свет умирает, достигая Старкадха. Зеленые мигающие огни горели на стенах. В комнате стояла удушливая вонь, и, когда глаза Дариена привыкли к зеленому свету, он различил очертания наполовину обглоданных тел на полу. Это были цверги, и их мертвые тела воняли. Он вдруг понял, где находится и почему здесь есть окно: сюда возвращались кормиться лебеди. Он вспомнил запах тех лебедей, которых убил. Теперь этот запах окружал его со всех сторон.