Самая темная дорога

– Пришли мужчины, жрица. Ждут у ворот. Вы к ним выйдете?

Появилось какое-то дело, которое требовало что-то предпринять. Она быстро прошла мимо Шил, прошагала по изгибающимся коридорам к воротам Храма. Там ждали три жрицы и служительница в коричневых одеждах. Двери были открыты, но мужчины терпеливо ждали снаружи.

Она подошла к порогу и увидела гостей. Она знала всех троих: канцлер Горлас, Шальхассан из Катала и тот толстяк, Тегид, который так часто приходил, пока здесь находилась Шарра из Катала.

– Что вам нужно? – спросила она. Снова ее голос прозвучал более грубо, чем она хотела. Ей было трудно им управлять. Кажется, снаружи стоял ясный день. От солнца заболели глаза.

– Девочка, – спросил Горлас, не скрывая своего удивления, – это ты осталась заменять Верховную жрицу?

– Я, – ответила она коротко и замолчала.

Выражение лица Шальхассана было другим, более спокойным и оценивающим. Он сказал:

– Мне о тебе рассказывали. Ты – Лила дал Карш?

Она кивнула. И слегка отодвинулась в сторону, чтобы оказаться в тени.

– Жрица, – продолжал Шальхассан, – мы пришли потому, что нам страшно. Мы ничего не знаем и ничего не можем узнать. Я подумал, может быть, жрицы каким-то образом получают известия о том, что происходит.

Она закрыла глаза. Где-то, на каком-то уровне, при нормальном положении вещей, это следовало бы счесть триумфом: правители Бреннина и Катала так смиренно пришли в Святилище. Она понимала это, но не могла вызвать в себе соответствующую реакцию. Все это казалось бесконечно далеким от сотрясающего ее сегодня нервного возбуждения.

Лила снова открыла глаза и сказала:

– Мне тоже страшно. Я очень мало знаю. Только то, что… сегодня утром что-то происходит. И там льется кровь. Думаю, они начали сражение.

У большого человека, Тегида, из груди вырвался рокочущий звук. Она увидела на его лице страдание и сомнение. Она еще мгновение поколебалась, затем глубоко вздохнула и сказала:

– Если хотите, если вы дадите свою кровь, можете войти. Я расскажу вам все, что знаю.

Все трое поклонились ей.

– Мы будем очень признательны, – пробормотал Шальхассан, и она поняла, что он говорит правду.

– Шил, – снова резко заговорила она, не в силах разговаривать иначе, – воспользуйся ножом и чашей, затем приведи их под купол.

– Сделаю, – ответила Шил с редко проявляющимся пылом.

Лила не стала ждать. Еще одно видение пронзило ее мозг, словно клинок, и исчезло. Она пошла к двери, споткнулась, чуть не упала. Увидела испуганные глаза юной служительницы, которая попятилась от нее. Юной? Эта девушка старше ее.

Лила пошла дальше, по направлению к куполу. Теперь в ее лице не осталось ни кровинки. Она это чувствовала. И чувствовала, как поднимается и растет темный, холодный страх внутри. Ей казалось, что по всем стенам Святилища вокруг нее струится кровь.

Пол старался. Он не владел искусством боя на мечах и не обладал колоссальной силой и огромным ростом Дейва. Но зато у него был собственный гнев и запас мужества, рожденные страстной натурой, бесконечно требовательной к себе. У него были грация и очень быстрая реакция. Однако искусству боя на мечах на этом уровне невозможно научиться за одну ночь, чтобы стать достойным противником ургахов и волков Галадана.

Все утро, однако, он оставался в самом сердце битвы на западном фланге и бился со страстным самоотречением и целеустремленностью.

Впереди он увидел, как Ланселот и Айлерон спешились и дрались бок о бок, чтобы легче было пробираться вперед; их мечи сливались в сложном, сверкающем вихре движений среди гигантских волков. Он знал, что видит нечто незабываемое, искусство боя почти невообразимое. Ланселот сражался в перчатке на обожженной руке, чтобы рукоять меча не врезалась в рану. В начале утра эта перчатка была белой, но сейчас она уже пропиталась кровью.

С обеих сторон от Пола яростно сражались Карде и Эррон, врубались в ряды цвергов, отбивали атаки волков, сдерживали, как могли, ужасных ургахов на слогах. И Пол с болью сознавал, что они все время охраняют его, даже когда дерутся за собственную жизнь.

Он старался изо всех сил. Наклоняясь в обе стороны с коня, колол и рубил мечом. Видел, как под одним его ударом упал цверг, а волк отпрянул, скалясь, от второго. Но одновременно гибкому Эррону пришлось резко и стремительно развернуться, чтобы поразить второго цверга, уже прыгнувшего к незащищенному боку Пола.

Не было времени поблагодарить, не оставалось времени вообще ни на какие слова. Лишь ловить среди хаоса редкие мгновения, когда можно заглянуть в себя и напрасно искать подсказку, биение пульса Бога, который мог бы показать ему, как стать здесь не просто обузой, не только источником опасности для друзей, охраняющих его жизнь.

– Боги! – задыхаясь, воскликнул Карде во время одной из коротких передышек некоторое время спустя. – Почему эти волки настолько опаснее, чем в лесу Линан?

Пол знал на это ответ. Он видел этот ответ.

Впереди и справа сражался Галадан. Все его плавные движения несли в себе смертельную угрозу, его окружала осязаемая аура угрозы. Он дрался в обличье волка, он был руководящей силой, хитрой и злобной, наступающих волков. И всей армии Могрима.

Галадан. С которым Пол с таким самомнением обещал расправиться лично. Здесь это выглядело как насмешка, пустая спесь со стороны того, кто не умеет защитить себя даже от цвергов.

В это мгновение, когда он бросил взгляд через толчею боя, перед Галаданом образовалось пространство, а затем, с болезненным толчком в сердце, Пол увидел серого Кавалла, который ринулся вперед, чтобы во второй раз бросить вызов волку с серебристым пятном между глаз. Воспоминание пронзило Пола, словно еще одна полученная рана: воспоминание о битве в роще Морнира, предвестнице той войны, которую они вели сейчас.

Он увидел, как покрытый шрамами серый пес и гордый повелитель андаинов во второй раз встретились лицом к лицу. Оба на какое-то мгновение замерли в неподвижности, готовясь к бою.

Но повторению той первой схватки на поляне Древа Жизни не суждено было осуществиться. Фаланга верховых ургахов ворвалась в пространство между волком и псом и была встречена звенящими клинками Колла из Тарлиндела и рыжего Аверрена во главе десятка воинов из Южной твердыни, людей Дьярмуда. В тот день каждый из них сражался со свирепой жестокостью, заглушая боль в душе яростью битвы. Радуясь возможности убивать.