Вампиры

Он замолчал и скорбно поник головою.

Хотя все его слова представляли какой-то бред, но я не считал его больше сумасшедшим, что-то говорило мне о их правде и о ужасе, что ждет меня.

Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался догадаться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет моего большого состояния: честно ли оно нажито? нет ли крови на нем? - и я давал себе слово исправить, что можно.

Нет, невероятно.

Смерть матери, неповинен ли в ней отец?

Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее память.

Что же, наконец?

Доктор все молчал... потом спросил меня:

- Карло, что помнишь ты из своего детства?

Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.

- Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?

Холод пробежал по мне - неужели?

Я рассказал то, что ты уже знаешь, т.е. что мать видела во сне змею, которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.

Затем, этого ты еще не знаешь, она начала сильно слабеть день ото дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может ни сбросить ее и ни крикнуть.

Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пене.

В ту же ночь матери сделалось много хуже.

Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался припадок, она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.

- Господин граф пришел, и я не смела остаться, - сказала она.

- Я пришел, что ты выдумываешь, Пепа, - засмеялся отец.

- Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и подуло холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала, - настаивала служанка.

- Ну, дальше, - сказал, бледнея, отец.

- Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла, - кончила Пепа.

- Хорошо, можете идти, - сказал отец и, поворачивая к доктору свое бледное лицо, прошептал:

- Я не был там! - Я замолчал на минуту.

- Так, - качнул старик головой, - так.

- Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до сих пор, - закончил я.

- Дальше, дальше, - бормотал старик.

- Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси, - продолжал я свой рассказ, - нашли мертвою в кроватке. С вечера она была здорова, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано... рано - смотреть солнышко.

Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла к кроватке, но Люси была не только мертва, но и застыла уже.

- Так! - снова подтвердил доктор.

Люси похоронили, и в тот же день мать подозвала меня к своей кушетке и, благословляя, сказала:

- Завтра рано утром ты едешь с Петро в Нюрнберг учиться. Прощай, - и она крепко, со слезами на глазах меня расцеловала. Ни мои просьбы, ни слезы, ни отчаяние - ничего не помогло... меня увезли.

Даже через столько лет старое горе охватило меня, голос дрогнул, и я замолчал.

- Так, - опять качнул головою старик, - так. А не помнишь ли ты еще чьей-нибудь смерти, кроме Люси? - спросил он.

- Еще бы, тогда умирало так много народу: все больше дети и молодежь, - ответил я, - а похоронный звон из деревни хорошо было слышно у нас в саду, и я отлично его помню. Да и у нас на горе было несколько случаев смерти, - закончил я.

Опять длинное молчание. Точно старик собирал все свои силы. Он тяжело дышал, вытащил свой платок и отер лысину.

- Ну, теперь слушай, Карло.

- После твоего отъезда смертность не прекращалась. Она то вспыхивала, то затихала. Я с ума сходил, доискиваясь причины. Перечитал свои медицинские книги, осматривал покойников, расспрашивал окружающих...

Ни одна из болезней не подходила к данному случаю.

Одно только сходство мне удалось уловить: это в тех трупах, которые мне разрешили вскрыть, - был недостаток крови. Да что на шее, реже на груди - у сердца, я находил маленькие красные ранки, даже вернее, пятнышки. Вот и все.

Странная эпидемия в народе меня очень занимала, но я не мог вполне ей отдаться, так как болезнь твоей матери выбила меня из колеи.

Она чахла и вяла у меня на руках. Вся моя латинская кухня была бессильна вернуть ей румянец на щеки и губы.

Она явно умирала, но глаза ее блестели и жили усиленно, точно все жизненные силы ушли в них.

Эпизод с господином в плаще пока остался неразъясненным.

Только с тех пор ни одной ночи она не проводила одна: отец или я; мы чередовались у ее постели.

Лекарства ей я тоже давал сам... но все было тщетно... Она слабела и слабела.

Однажды днем меня позвали к новому покойнику; твой отец был занят с управляющим. Графиня, которая лежала в саду, осталась на попечении Катерины.

Через два часа я вернулся и заметил страшную перемену к худшему.

- Что случилось? - шепнул я Катерине.

- Ровно ничего, доктор, - отвечала Катерина, - графиня лежит спокойно, так спокойно, что к ней на грудь села какая-то черная, невиданная птица. Ну, я хотела ее согнать, но графиня махнула рукой "не трогать". Вот и все.

Что за птица? Не выдумывает ли чего Катерина.

Расспрашивать больную я не решался, боялся взволновать.

Прошло три дня.

Мы, т.е. твой отец и я, сидели на площадке; графиня по обыкновению лежала на кушетке, лицом к деревне.

Солнце закатилось. Но она просила дать ей еще немного полежать на воздухе.

Вечер был чудный. Мы курили и тихо разговаривали.

От замка через площадку тихо-тихо пролетела огромная летучая мышь. Совершенно черная: таких раньше не видывал.

Вдруг больная приподнялась и с криком: "Ко мне, ко мне" протянула руки. Через минуту она упала на подушки.

Мы бросились к ней, она была мертва.

Как ни готовы мы были к такому исходу, но когда наступит конец, мы стояли как громом пораженные. Первым опомнился твой отец.

- Надо позвать людей, - сказал он глухо и пошел прочь. Он шел, покачиваясь, точно под непосильной тяжестью.

Я опустился на колени в ногах покойницы. Сколько прошло времени, не знаю, не отдаю себе отчета, Но вот послышались голоса, замелькали огни и в ту же минуту с груди графини поднялась черная летучая мышь, та самая, что мы видели несколько минут назад.