Страница 61 из 67
Пройдя этим путем и как бы ощутив свое многомиллионное могущество, Мазарини через низкую потайную дверь проник в свой рабочий кабинет, где его должен был навестить для очередных наставлений юный король Людовик XIV, послушно выполнявший волю матери как в изгнании, так и в обретенной вновь столице.
Королю пришлось, морщась от тяжелого воздуха, пройти через тесную приемную, где, как и при Ришелье, толпились вельможи и солдаты, торговцы и монахи, а также магистратские, судейские и прочие чины, прибывшие за получением из рук кардинала дипломов на свои должности, приготовив для вручения мзду, положенную курьеру, обычно такие дипломы доставлявшему, чем Мазарини отнюдь не брезговал.
Низко кланяющийся капуцин подобострастно ввел в кабинет юного короля, который привычно подошел под благословение своего первого министра и наставника.
- Ваше величество, - звонко начал Мазарини, - вам надлежит подписать ряд указов, почтительно подготовленных мною в расчете привлечения в наш лагерь былых врагов, доблестно разгромленных Тюреном при взятии Парижа.
- Что это? - с опаской спросил Людовик XIV и поморщился. - Опять тюрьмы, казни?
- О нет, - покойно произнес Мазарини. - Всему свое время, ваше величество. Привлеченный на нашу сторону враг стоит десяти казненных, ибо не просто сойдет с нашего пути, а встанет на нем впереди нас, чтобы ради собственной выгоды истреблять былых своих соратников, верно служа отныне вашему престолу.
- Чем же этого можно достигнуть, ваше преосвященство?
- Милостью и всепрощением, ваше величество, прославлением вашего милосердия. И упомянутой мной выгодой, которую извлекут прежние наши противники, перейдя к нам.
- Мои или ваши? - не без хитрецы спросил юноша.
- Посвятив себя величию вашему, я не могу отделить врагов своих от врагов ваших, но хочу и тех и других сделать покорными слугами короны.
- Поистине я не устаю учиться у вас, мой наставник!
- По моему совету вы простили принца Конде, вы позволили бежавшему из тюрьмы кардиналу Рецу вернуться во Францию частным лицом. Пусть пишет мемуары. Принц же Конде станет блюстителем дворцового этикета, который вы жестоко введете для обожествления короля и укрепления трона*. Поэтому нижайше прошу ваше величество подписать несколько указов о помиловании и награждении.
_______________
* Этикет при дворе Людовика XIV, основанный на чинах или рангах,
впоследствии достиг чудовищных по нелепости условностей. Каждый
царедворец соответственно своему рангу и присвоенному мундиру имел и
положенный ему почет. В обязанности этих галстучников, постельных и
прочих "счастливцев", допущенных к особе короля, было ловить каждое
его слово, угадывать малейшее желание, стоя в почтительном отдалении,
ибо лишь подающий королю во время обеда салфетку его брат имел право
сесть на кончик стула по приглашению повелителя. Особо сложный и
вычурный ритуал соблюдался при пробуждении короля. Королевская
опочивальня приравнивалась к церковному алтарю. Дамы туда не
допускались. Они должны были преклонять колена, издали глядя на нее.
Раздевали и одевали короля лишь особо знатные вельможи или принцы
крови. Входя в опочивальню первыми, эти принцы помогали королю надеть
шлафрок и туфли. Затем впускались "титулованные", удостоенные
королевских синих мундиров на красной подкладке, они подносили королю
остальную одежду. Рубашку и принадлежности для умывания подавали
снова принцы крови. Затем допускались и остальные "осчастливленные
столь желанным выкриком королевского швейцара" придворные вместе с
полковниками лейб-гвардии. Затем наступала очередь молитвы, которую
король выполнял педантично без особой веры, впрочем, как и охотился
без склонности к этой "страсти венценосцев" или как без нежности и
храбрости одинаково выслушивал и музыку и свист пуль. Но, говоря
"Государство - это я!", он, сам заменив на посту первого министра
своего почившего учителя, трудился, как и он, в поте лица, вникая в
любую мелочь, даже сам подписывая паспорта, скопидомничая по поводу
медяков, но не ограничивая миллионных трат на превращение своего
Версаля в законодательный центр роскоши и мод для всей Европы,
служащего обожествлению "короля-Солнца" с помощью задуманного еще
Мазарини "этикета", ради которого создана была целая наука манер: как
обращаться со шляпой, приседать, говорить комплименты, ввертывать
острые словца ("бо-мо") или каламбуры, в скольких шагах от двери
кланяться. Так кумир абсолютизма, утвержденного ему усилиями
кардиналов Ришелье и Мазарини, успешно овладев преподанной ему
"наукой власти", поднятый на раболепной волне, величественно играл
роль земного Провидения, предаваясь лишь одной наследственной
слабости к прекрасному полу и введя при дворе особый ранг "метресс",
которым оказывался почет наравне с их детьми от короля. Однако
министрам строго указывалось, что при малейшей попытке любой из них
вмешаться в политику она будет изгнана из "версальского рая". Людовик
XIV стремился быть виртуозом в "королевском мастерстве", начиная с
рассчитанно краткой речи с алмазами слов и кончая гладким как зеркало
лицом, на котором никогда не отражались единственные доступные ему
чувства: тщеславие и властолюбие. Обученный своим наставником, он и в
общении с вожделенными дамами придерживался величавой мягкости и
очаровательной суровости и, даже играя на бильярде, сохранял вид
властителя мира. (Примеч. авт.)
- О награждении? - удивился Людовик XIV. - За что? Кого? Опять того же прощенного только что принца Людовика II Конде? Вы не ошиблись, кардинал?
- Так надо, ваше величество. Вы наградите его не столько за его заслуги, сколько для его стараний и нашей пользы.
И тут Людовик XIV хмыкнул и произнес фразу, вошедшую впоследствии в историю, поскольку он повторял ее не раз:
- Награждают н е з а что-нибудь, а д л я чего-нибудь.
- Мудрейшие слова, ваше величество! Они прославят короля Франции в веках!