Страница 34 из 34
- Павел Степанович, - обратился он к помрежу, - проверьте оружие. Уже осмотрели? Хорошо, тогда прошу на сцену.
...Шумит сельская площадь. Кулаки мутят воду, стремясь убедить крестьян не давать хлеба большевикам. Один за другим выходят на трибуну у церкви ораторы.
"Хватит вам судачить! - кричит один из комбедовцев. - Дайте дорогу уполномоченному губернии".
Речь уполномоченного то и дело прерывается выкриками из толпы. Особенно усердствует группа в углу. Вдруг на трибуну выскакивает молодая круглолицая женщина. Это разведчица Таня. "Товарищи, тут среди нас офицеры! Они хотят поднять восстание против Советской власти". - "Ты откуда знаешь?" - раздается из толпы. "Сама слышала - была у них. Смотрите, вон стоит наш симбирский помещик, граф Орлов-Давыдов. Его отец драл с вас три шкуры, и сын того же хочет... А вон..." - "Ишь ты! Сейчас я тебя", - злобно шипит один из офицеров, выдергивая из-под чапана обрез. Это замечает товарищ Тани чекист Василий Цветков и успевает заслонить девушку. В тот же момент раздается выстрел, и Василий падает...
Все происходило в точном соответствии с авторским и режиссерским замыслом. Даже когда Андрей с окровавленным лицом приподнялся на локте и отчаянно крикнул: "Я умираю, товарищи! Меня убили!", публика, восхищенная настоящей игрой, бурно аплодировала. Старцев, стоя сбоку, за кулисами, шептал: "Молодец! Талант, настоящий актер выйдет". И только Коля Мартынов бросил свою винтовку и стоял потрясенный: неужели она и вправду выстрелила? Не может быть! Но ведь была отдача...
Первой опомнилась Зоя. Она близко видела лицо Андрея. Он же весь в крови, откуда, почему?..
- Его убили! - вскочила она. - Застрелили по-настоящему!
- Закрывай занавес! - крикнул Старцев, выбегая вперед.
Зрители кинулись к сцене и начали на нее карабкаться.
- Куда! - раскинул руки им навстречу Павел Степанович. - Куда? Нельзя!..
Лишь спустя полчаса, когда был наконец наведен порядок и окровавленного Андрея в сопровождении матери и Зои увезли на извозчике в больницу, зрители стали расходиться, обсуждая происшедшее. В толпе вместе со всеми медленно, не спеша шествовал пожилой усатый человек в очках. Свернув на боковую пустынную улицу, он вынул портсигар и закурил. К нему тут же подошел высокий, худощавый, в военной фуражке.
- Ну как, Филипп Антонович?
- Порядок. Разыщи-ка сейчас там Борчунова, ко мне его приведешь часа через полтора. Я пока тут еще одно дельце проверну.
- А дальше что?
- Сидите, ждите меня. Да не бойся ты, никто твою конуру не найдет. Как побеседую с Борчуновым, мы с тобой и отправимся в дорогу. Так что подготовься. - Коренастов махнул рукой и скрылся за углом.
Так же не спеша добрался он до Куликовки и вышел на Верхнеполевую улицу. Где же тут третий дом от угла? Ага, вон он. И окошко еще светится. Неплохой домик, над парадным причудливый навес, наличники резные. А на улице ни души... Он влез на завалинку, заглянул в окошко. В кухне у лампы старушка, нацепив на нос перевязанные тряпочками очки, читала какую-то толстую книгу, шевеля губами. Видно, бабка ихняя. Библию читает. Как там в священном писании сказано? "Весь твой род погибнет до седьмого колена". Внука изничтожили, теперь ваша очередь...
Оглянувшись, Коренастов вытащил из кармана бутылку, полил двери и окна, затем подошел к забору - вылил и на него остатки керосина. Потом дернул за ручку проволочного звонка.
- Кто там? - послышался дребезжащий старческий голос.
- Мне бы бабушку Андрея Ромашова.
- А что вам нужно? - спросила из-за двери Аграфена Ивановна.
- Да вот послали сообщить ей: только что в театре, прямо на сцене, убили ее внука и изувечили дочку...
Он не докончил. Из-за двери донесся звук упавшей лампы, а затем глухой звук падения на пол чего-то грузного. Чиркнув зажигалкой, Коренастов зажег клочок бумаги и сунул его под дверь. По облитому керосином дереву побежали слабые синеватые огоньки.
Ну что ж, можно считать, он этим отплатил за все. Остается главное Советская власть. С ней у него счеты покрупнее. Ох, как он их всех ненавидит! И они это еще почувствуют...
* * *
- Ну и пробиться сюда! - говорил Золотухин, сидя у кровати Андрея, неподвижно лежащего на спине, лицо - в бинтах. - Говорят, бегать скоро начнешь? И почему же только доктора не пускают к тебе...
- Что у вас там нового? - прошелестел сквозь бинты Андрей.
- Да что может быть? В порядке.
- А этих поймали, что в меня стреляли?
- Слушай, Мартынов-то ведь и не знал, что у него в винтовке патроны. Их ему Борчунов подложил по наущению Коренастова. Мы этого Вадима у гадалки нашли. Он сразу все и выложил, говорит, ревновал к тебе Зою. Но тут дело оказалось посерьезней: Коренастов его и Симочку для связи в городе оставлял.
- А его взяли?
- Коренастова? Нет еще, но найдем, обязательно... Думаем, он в Ташкент подался. Помнишь, их связной туда поехал. Да, знаешь, откуда эта история с Зоиной запиской? Ты записку, когда у Симочки был, выронил, она и решила устроить тебе "страшную" месть. И уговорила Ларису написать. А та по дурости адрес в ней свой сообщила. Вот как в нашем деле бывает. Если б не этот случай, устроил бы нам Коренастов знатный фейерверк...
- А родителей когда ко мне пустят, не знаешь?
Никита мгновение помолчал. Нельзя же сказать ему, что дом их сгорел, бабка погибла, а Евдокия Борисовна, которая поспела во время пожара прийти домой, вся обгорела, спасая детей, и сейчас лежит в этой же больнице. Говорят, бабушка упала на лестнице с лампой - оттого и пожар был. Не верит этому Золотухин.
- Пустят, но не раньше чем недели через две, - быстро нашелся он. Тебе надо подлечиться как следует. Это я сумел прорваться. Ну, пошел... Слово давал доктору, что не больше десяти минут... Поправляйся...
Прямо из палаты Никита направился в кабинет главного врача.
- Что вы можете сказать о состоянии Ромашовых?
- Мать еще очень тяжелая больная, - ответил пожилой доктор, поправляя пенсне. - Ожоги, знаете, долго не заживают, а у нее вон их сколько.
- А Андрей?
- Парень ваш молодец - пять глазных операций выдержал, сложнейших, и не пикнул даже. Герой...
- А видеть он будет?
- Понимаете, его счастье: пуля мимо прошла. Но выстрел был очень близко. Глаза контужены сильно. Честно говоря, мы уже совсем было решили, что парень ослепнет. Однако доктор Гинзбург решился еще на одну операцию... И теперь появилась надежда, даже не надежда - почти уверенность.
Когда Золотухин вышел на больничное крыльцо, солнце уже клонилось к закату. В безоблачном майском небе носились быстрые стрижи, в кустах палисадника нахально переругивались воробьи. Никита полной грудью вдохнул воздух, настоенный на запахах цветущих яблонь. Какая красота! Андрей должен все это видеть, нет, наверняка увидит! И жить долго будет. Как это доктор сказал: путь ему предстоит долгий? Правильно!