Страница 9 из 18
Нет, эти места лишь казались свободными от истории, от людей.
В другом месте заросшая дорога привела его на небольшой плоский холм; здесь явно когда-то стояла деревня. В траве кое-где краснел кирпич; ветер легонько ныл в сухих сучьях окаменевших серых яблонь; кое-какие деревья еще были живы, и можно вообразить, как они цвели недавно. И кусты сирени.
Край этот погрузился в сон.
И теперь здесь хозяйничали лисы и совы.
Меньшиков подумал, что... О чем? Да, о доме на пустоши. О деревьях перед стеной. Хорошо, что он так и не побывал там.
Но и пейзажи чужого детства сковывали его тоской.
Хотя почему же чужого.
Меньшикову хотелось оставить реку и уйти еще дальше.
Молчание этих пространств, рощ, перелесков, лугов завораживало.
Вдали темнели леса.
И, может быть, где-то стояла какая-то живая сердечная деревня.
Но разве деревня Мичмана и Глухаря, Плотвы-бутафории не живой была?
Какая еще сердечная деревня мерещилась ему.
Может быть, ремизовский заповедник?
Он возвращался к реке и плыл дальше. Не мог оставить реку, она влекла его.
Этого человека он увидел издали, едва обогнул песчаный мыс в тростниках и ивах, шелестящих, свистящих под ветром. День был ясный и ветреный. Сначала он принял его за рыбака. Человек стоял под высоким берегом в тени орешника и ольхи. "Перекинемся обычными рыбацкими репликами",- подумал Меньшиков, выгребая из-за волнующегося тростникового мыса. Ветер дул в лицо, обгоревшее на солнце, наполнял выцветшую рубашку. По реке шла рябь. Искристо сверкала на солнце. В ветреные дни ничего на реке не услышишь: плеск и шелест до неба. Но ему нравились солнечные ветреные дни. Байдарка оставила позади мыс; медленно продвигалась посреди реки. С весла летели в лицо брызги. Человек в тени смотрел на лодочника, на сиявшие лопасти его весла. Он сливался с древесным фоном. Подплыв ближе, Меньшиков понял, почему. Он был одет в брюки и рубашку цвета хаки. Только широкий кожаный ремень рыжий. Откинув со лба длинные темные волосы, он переменил позу. Человек был длинноволос. Удлиненное лицо. Темные глаза. Густые брови сведены. Нос с горбинкой. Наконец Меньшиков поравнялся с ним. Никаких удочек не заметил. Человек еще некоторое время молча разглядывал лодочника и вот, слегка кивнув, поздоровался. Меньшиков ответил. Он угадал приветствие по движению его губ и слышал только свой ответ. Тот снова что-то сказал. Меньшиков задержал весло в воздухе.
- Чтооо?
- Я вижу, ты далеко собрался!
- Забрался?
- Да.
- Да нет.
- Нет? Просто прогулка? - По его лицу пробежала то ли тень листвы, то ли тень тревоги. - Ты... местный?
Меньшиков ответил, что нет, из города. Длинноволосый сказал, повеселев, что он тоже путешествует, отдыхает. Волосы пешехода были слипшиеся, рубашка коробилась от пота, щеки и подбородок были черны от щетины. Меньшиков сделал несколько сильных гребков.
- Подожди! Не мог бы ты...
Ветер сорвал окончание.
- Что?
Орешник зашипел.
- ...на тот берег.
Меньшиков понял. Честно говоря, не хотелось. Но он повернул к пешеходу, байдарка въехала на глину. Турист полез наверх, вернулся с рюкзаком.
- Вот, - сказал он, тяжело дыша, - оказия, удача...
Он опустил рюкзак на землю, утер лоб. В тонких чертах его лица сквозила какая-то неясная тревога. Меньшиков освободил передний отсек. Турист уселся. Меньшиков поднял рюкзак и поставил его на колени пешехода. Рюкзак был тяжел.
- Ты что, геолог?
- Геолог?.. - Турист непонимающе взглянул на него. - Ааа, нет.
- Тогда, наверно, браконьер, - сказал Меньшиков. Или подумал, но не сказал.
Пешеход молчал. Меньшиков развернул байдарку, уселся сам.
- Чу....! - воскликнул пешеход. - А что....?
- Что?
- ...один? Или Боливар не выносит...
- Кто?
- Я имел в виду...
Байдарка пересекала реку. И Меньшикову вдруг показалось, что он совершенно ее не знает: что это за река? Протекающая в какой-то странной пустынной местности, где все чем-то грозит. Что ему грозит? Куда они переправляются. И кто кого переправляет.
Байдарка ткнулась в берег.
- Здо... во!..
Турист вылез на землю, бросил взгляд на противоположный берег, пристально-тревожный. Меньшиков тоже взглянул на залитые солнцем луга. Обернулся и поймал взгляд пешехода.
- Хотел спросить, дружище, ты не егерь?
- Нет, - ответил Меньшиков.
- Плывешь до Переправы?
- А что там такое?
- Там? Интересно. Драка большая была. Тут всюду, - пешеход широким жестом обвел окрестности. - Если интересуешься.
- Чем?
- Ну вообще, историей, - уклончиво ответил пешеход.
Они взглянули друг на друга.
- Ну что же, - сказал пешеход. - Спасибо.
Меньшиков отчалил. Пешеход посмотрел, как он плывет, работает веслом, и, взвалив рюкзак на спину, двинулся, хрустя тростниками. Над ним черным нимбом кружили мухи, слепни, комары. Он уверенно прокладывал себе путь в зеленых зарослях.
И Меньшиков вновь погрузился в прозрачные толщи безъязыкости. Он был один на реке, играющей солнечными бликами, и на листве деревьев отражалась эта игра. А в воде отражались берега, небесная пелена.
5
На следующий день, вечером, справа показались обрывы. Глиняные красноватые обрывы с причудливыми выступами, трещинами, из которых торчали корни и обломки черных деревьев. Еще ниже темнела полоса настоящего угля. Обломки деревьев были окаменевшими. В этом месте как будто демонстрировалась геологическая тайна превращения дерева в камень. Всюду сновали черные, довольно крупные пауки. Один из них уже стал пассажиром и обследовал брезентовый челн.
Обрывы были внушительны. Над ними горели в вечерних лучах кроны, кое-где обнажилась цепкая хватка могучих корней. Противоположный берег был низок, в ивах и тростниках; река здесь делала поворот, и обрывы выглядели частью величественного амфитеатра. А сейчас были ловушкой солнца, и глина казалась яркой, а щели густо чернели. Гигантская осина наклонилась над рекой, готовая рухнуть, перегородить течение. За излучиной, на низком берегу виднелся песчаный лоб, а за ним мыс с пышной ивой. Перебирая чернейшие прохладно-теплые куски угля, Меньшиков любовался сумрачно-ярким видом и думал, что держит куски солнца, почерневшего в земле. Сколько времени прошло с тех пор, как солнце вошло в дерево, дерево упало, зарылось в землю и начало медленно каменеть? Миллионы. Уже рыбы вышли на сушу, и землю покрыли леса. Потомки рыб уже сотрясали землю тяжелой поступью, иные даже обзавелись крыльями, хотя длинный хвост в перьях еще волочился, хлестал по земле, листве, и на крыльях топорщились когти, а голову покрывала рыбья чешуя. Одни вымирали, на смену приходили другие, вверх, как коренные зубы на смену молочным, лезли горы: Урал, Алтай, Гималаи; ползли ледяными утюгами ледники, выглаживая леса до степей. И странный парад живности, все подвижки суперконтинента и расколы суперматерика - все закончилось двуногим, без крыльев.
...Вверху что-то загудело, как будто в атмосферу вторглось электрическое облачко. Меньшиков посмотрел. Со стороны низинного берега действительно двигалось облачко, испещренное вспышками стеклышек. Приблизившись к обрывам, оно полетело вдоль красноватых выступов, напоминающих сторожевые башни. Это были, кажется, пчелы. Медленно они летели мимо щелей и выступов, но, словно убедившись, что эти места уже заняты черные жители башен появлялись там и тут, - поднялись выше, на уровень крон, облетели гигантскую белесую наклонившуюся осину, еще сильнее сверкая на солнце, и полетели дальше.
Красные глины паучьих Обрывов гасли. Солнце садилось далеко за рекой. Пора было позаботиться о ночлеге.
Меньшиков проплыл вдоль Обрывов, огибая песчаный лоб и мыс с развесистой ивой, - за мысом на складном стульчике сидел старый человек с седым чубом. На Меньшикова он едва обратил внимание. Наверное, давно увидел. И не мог понять, что он так долго торчит под Обрывами, чего-то рассматривает...