Жестокие игры - 2

- Чего надо?

- А ты ничего, подходящая! - ухмыльнулся я, будто мартовский кот.

Но она была настроена на серьезный лад.

- Чего, спрашиваю, надо? - спросила сердито, даже угрожающе.

- Ой, боюсь, боюсь! - закривлялся я. - Пойдем, поговорить надо.

Она пожала плечами и направилась к выходу. Видно, в своей жизни она насмотрелась на всяких хануриков.

Мы сели на скамейку недалеко от входа. Я достал пачку "Явы", предложил ей сигарету. Она не отказалась. Закурили.

- А у Буряка губа была не дура, - проговорил я и бесцеремонно ткнул пальцем в "птичку". "Птичка" спряталась в глубокое "гнездышко". Но стоило мне отпустить палец - стремительно вылетела наружу.

- Какого ещё Буряка? - вильнула она взглядом, не обратив внимание на мои действия.

- Ну чего ты, в натуре, гонишь?! - возмутился я. - Скажешь, что не знала Серегу Безбородова - кореша моего?

- Ах, Серегу... Так бы сразу и сказал. А как ты на меня вышел?

- Я только-что с зоны слинял. Ломанулся к браткам. А они сказали, что Буряка грохнули. Сказали, что он последнее время у тебя кантовался. Вот я и приканал, чтобы узнать что к чему и что почем. Кто его?

- А я откуда знаю. Хмырь какой-то. - А глаза у неё стали настолько лживые, насколько и противные. И я понял, что эта чукча знает все. Уверен, что это она и подставила Серегу Безбородова с симпатичной кличкой Буряк. Знала она и тех парней, кто с ним был в то роковое для него утро. Моя задача состояла в том, чтобы вытянуть из неё эти знания.

- А за что его?

- Не знаю, - пожала она плечами.

- Этого козла взяли?

- Откуда.

- Вот, блин! Буряк вот такой вот друган был! Мы с ним такие дела делали! Он тебе ничего обо мне не рассказывал?

- А кто ты такой?

- Ходок я. Кликуха у меня такая. Неужели не рассказывал?

- Возможно, - ответила она нерешительно. - Он много чего рассказывал. Разве все упомнишь.

- Врешь ты все, коза, - нехорошо усмехнулся я. - "Бабки" его прикарманила, вот и гонишь мне тут тюльку. А ведь там половина моих.

Лицо её мгновенно налилось красным, глаза стали страшными и непредсказуемыми.

- А ну пошел вон, козел! Будет он мне тут еще... права качать! Видела я таких дешевых фраеров! Я те покажу "бабки"! Ты у меня быстро забудешь, что это такое!

- Ладно, ладно, остынь. Чего раскипятилась, как электрочайник, сказал я, примирительно улыбаясь. - Хрен с ними, с "бабками". Может быть они уже давно того, накрылись. Столько всяких реформ было. Но у Сереги был мой ствол. Ты мне ствол верни. Он вот как нужен.

Взгляд её стал цепким, изучающим. Я понял, что заинтересовал её.

- А зачем он тебе нужен?

Я воровато зыркнул по сторонам, наклонившись к её уху, прошептал:

- Дело есть на миллион, а то и больше. Но без ствола никак нельзя.

- Так уж и на миллион, - фальшиво рассмеялась она.

- Ты над кем, мочалка, лыбишься?! - вновь завозникал я. - Я тебе ни какой-нибудь мелкий шушера, гопник, чтобы надо мной... Поняла?

- Никакого ствола после него не осталось, - сказала она равнодушно.

- Гонишь?

- Больно надо.

- Вот, блин! Где же мне достать "пушку"? Может быть у тебя есть кореша, кто мог бы продать?

- Откуда. Я с такими не вожусь, - ответила она неуверенно.

- Да, плохи мои дела! - сокрушенно вздохнул я и будто случайно положил ей руку на бедро. Она сделал вид, что не заметила этого. Бедро было твердое, будто панцирь черепахи. Рука моя, окончательно обнаглев, стала массировать ей ляжку. Оксана усмехнулась и сказала одобрительно:

- А ты шустрый панишка!

- Будешь тут, когда столько лет живой бабы не видел. А ты такая крутая. что аж слюнки текут, в натуре. Ты где квасишь?

- В каком смысле?

- В самом прямом. Где культурно отдыхаешь? В смыле - оттянуться и забыться. Душа жаждет праздника! Поняла?

- В основном здесь, в ресторане, - она кивнула в сторону здания вокзала.

- Ты завтра не в поздке?

- Нет. Я сегодня только вернулась.

- Заметано. Завтра в восемь ноль ноль я приглашаю тебя в ресторан. "Зацелую допьяна, изомну, как цвет!" Эх, дадим по газам!

- Шустрила! - рассмеялась она, а глаза её стали многообещающими. - Я не против. У тебя человеческое-то имя есть?

- Ах, да, - спохватился я. Вскочил и, галантно поклонившись, взял её руку и поцеловал. - Разрешите представиться, мадам! Жора.

- Георгий что ли?

- Нет. Егор.

- Очень приятно было с тобой, Егор, познакомиться! - Она перехватила мою руку и так её жиманула, что я едва на эту самую не сел от неожиданности и боли. Ни хрена себе! Вот это девушка, да?! Кажется я слишком разухарился: "Изомну, как цвет!" Эта так изомнет, что имя свое забудешь. Определенно. Нет, не хотел бы я остаться с ней один на один в темной комнате. Последствия могут быть непредсказуемыми.

- А ты ничего, Егор. Подходящий! - одробрительно проговорила она, усмехнувшись. А это означало, что я прошел испытание пыткой и зачислен в её ухажеры.

И, глядя на нее, меня, вдруг, посетила такая шальная мысль, что моя интуиция прямо-таки задохнулась от восторга. А что если она и на этот раз окажется права? Хотелось бы в это верить.

Домой я летел на крыльях удачи. Сегодня я заслужил праздничий ужин. Еще как заслужил!

Глава восьмая: Иванов. Потрясяющее известие.

"Сто часов счастья. Разве этого мало?" - всплыли в сознини строчки из известного стихотворения. Странно. Разве счастья может быть много? Глупость. Последнее время я буквально купаюсь в нем. А хочется еще, ещё и еще. Кошмар какой-то! "Сережа, ты меня любишь?" - спрашивает она, на французский манер катая во рту "р". А у меня в груди твориться что-то такое, что готов тут лечь и умереть у её ног. Вот таким я стал с недавнего времени малохольным товарищем, в такие вот железные шоры взяла меня эта самая любовь. Влюбленный - явление уникальное и даже опасное для окружающих, так как невозможно предсказать его поведение. Он может стоически переносить адскую боль и заплакать от нечаянно брошенного грубого слова, может стремительно преодолевать огромные пространства, не ведая усталости, и бесконечно созерцать цветок ромашки, делая далеко идущие философские выводы. Часами без устали говорить, и не проронить ни единого слова до скончания дней своих. Он одинаково заряжен как на подвиг, так и на предательство. Здесь все зависит от побудительных мотивов и желания его возлюбленной. Ибо влюбленный сам себе не принадлежит. Влюбленный же следователь опасен вдвойне. Я бы даже сказал - социально опасен. Ему вверены судьбы многих людей, а он не хозяин даже собственной. Вот взять, к примеру, меня. А что вы улыбаетесь? Абсолютно не вижу никаких поводов для улыбок. Дело обстоит гораздо серьезнее, чем вы можете себе представить. Ага. Вот вы думаете, что я не совсем осознаю в какие жестокие игры мы ввязались? Прекрасно сознаю. Ну и что? Меня это даже не колышит. Думаете, не знаю, что наступила пора решительных действий, когда требуется концентрация всех жизненных ресурсов и мобилизация умстенных извилин? Знаю. Но вместо того, чтобы думать о деле, думаю о ней - своей возлюбленной. Вот сижу за столом, заваленном томами уголовного дела, и смотрю отсутствующим взглядом в пространство перед собой. И что же вы думаете я там вижу? Доказательства вины моих будущих обвиняемых? Как бы не так. Новые интересные версии по делу? Ничуть не бывало. А вижу я песчаный пляж, синее ласковое море и красивую белокурую девушку. Вот она смеется и машет мне рукой. Я улыбаюсь и машу ей в ответ. А теперь преставте себе эту картину и посмотрите на неё как бы со стороны. Сидит в кабинете великовозрастный дядя, облаченный в генеральский мундир, глупо улыбается и мажет привественно рукой. Представили? И что бы вы о таком господине подумали? Вряд ли что-нибудь для него утишительное. Верно?