Страница 17 из 65
- Стоп левая, - командует он. - Лево на борт!
Выполнение экипажем этих команд отбрасывало корму от минрепа. Скрежет в районе кормовых отсеков прекратился. У всего экипажа вырвался вздох облегчения. Однако тут же новый доклад. Тоже из носовых отсеков. На этот раз о скрежете с правого борта. И все повторилось сызнова.
Впоследствии мне не раз приходилось слышать этот зловещий скрежет. Только в походе, о котором сейчас пишу, мы девять раз пересекали минные поля. Но, скажу честно, тот, первый, оставил в памяти самую глубокую зарубку.
Когда скрежет прекратился и минное поле осталось позади, наш комиссар Александр Иванович Баканов обратился к командиру:
- Я, пожалуй, пройду по отсекам?
- Да, конечно, - поддержал его Ярошевич. - Потолкуй с людьми.
Командир и комиссар понимали друг друга с полуслова: надо было снять нервное напряжение, которое, несомненно, еще владело людьми.
А Баканов мог шуткой, метким словом, советом отвлечь человека от невеселых мыслей, поднять у него настроение. На мой взгляд, он в полной мере обладал качествами, присущими настоящему Комиссару, комиссару с большой буквы.
Быть первым, быть в гуще событий, среди людей - девиз политработника. Невозможно представить его затворником, оторванным от людей, от живого дела. Ведь суть и назначение политработы - воспитание у людей коммунистической убежденности, классового самосознания, коммунистической морали. Хочу подчеркнуть, что работа с людьми - самая сложная, пакую только можно себе представить. В разных жизненных ситуациях политработнику приходится быть и педагогом, и психологом, и политическим деятелем, и философом. И притом еще непременно отлично владеть словом.
Все эти прекрасные качества были присущи нашему комиссару. Я уже говорил, что он прошел большую жизненную школу. Начал службу рядовым матросом. Получил закалку еще в боях гражданской войны и авторитетом пользовался огромным. А главное - Александр Иванович обладал редкостным даром находить душевный контакт с людьми. И хотя лодка была разделена на отсеки и нас отгораживали друг от друга водонепроницаемые стальные переборки, наш экипаж благодаря Баканову был единым, сплоченным коллективом...
Записав в штурманском журнале время, отсчет лага, широту и долготу места, я сделал приписку: "Вошли в Балтийское море". Да, то, к чему мы так стремились, свершилось! Вдоль восточной части шведского острова Готланд курсом на юг наша лодка направилась в логово врага, в район Померанской бухты.
Плавать по Балтийскому морю было легче, нежели по Финскому заливу: и просторней, и глубины побольше, и минных полей поменьше. Кроме того, на берегу нейтральной Швеции вовсю светили маяки. А для штурмана это сущее благо: место по маякам можно определить с максимальной точностью.
Свет маяков навевал воспоминания о мирных днях, а разноцветные проблески огней как бы связывали моряков с берегом, со всем родным и близким, что находится там.
Когда же были они, эти мирные дни? Когда зубрили в -аудиториях морские премудрости, пели песни на вечерних прогулках и отправлялись в желанные увольнения "на берег", хотя училище прочно стояло на самом что ни на есть берегу! Казалось, это было очень давно...
Как-то во время похода, перебирая старые записные книжки, я наткнулся на англо-русский словарик, который от руки заполнял еще в училище. Вспомнилась преподавательница Ольга Михайловна Жерве - жена капитана 1 ранга Жерве, который еще в первую мировую войну командовал соединением эскадренных миноносцев на Черном море. В годы революции, как и многие прогрессивно настроенные русские офицеры, Жерве перешел на сторону Советской власти. В тот период остро стоял вопрос о подготовке кадров для молодого советского флота. И Жерве был назначен первым начальником советской Военно-морской академии.
Участвовал он и в разработке планов строительства нового флота. Тогда еще не было четкой концепции, какой строить флот: надводный или подводный, на какие корабли делать ставку - на малые или большие, на торпедные катера или на линкоры. Именно в те годы родилось мнение, что строить надо сбалансированный флот. Этот принцип и нашел воплощение в современном отечественном флоте...
Ольгу Михайловну Жерве я встретил через 16 лет, когда поступал в Военно-морскую академию. Она тотчас узнала меня и даже вспомнила мою фамилию. Встреча эта была и радостной и горькой, ведь большинство моих сокурсников, о которых расспрашивала старая преподавательница, погибли в годы войны...
С каждым новым оборотом винтов мы приближались к Померанской бухте. Текли размеренные походные будни. Днем лодка - на глубине, ночью - на поверхности. Вражеских судов не было видно, но по всему чувствовалось, что встреча с ними близка. И Ярошевич практически не уходил из центрального поста.
- Дмитрий Климентьевич, пошел бы в каюту, соснул часок-другой. Ведь измотаешься, - сказал ему как-то комиссар.
- В каюте с подволока каплет, - отшутился Ярошевич. - Как капля в ухо попадет - тотчас просыпаюсь. Не сон, а одно мучение.
Мне показалось, что этот разговор остался никем не замеченным, но я ошибся. На следующий день я увидел боцмана Силакова, который что-то выкраивал из куска брезента. Григорий Никандрович Силаков - мой подчиненный, правая рука в штурманской боевой части. Он старше меня, имел боевой опыт, участвовал в войне с Финляндией в 1939/40 году. Поэтому держались мы оба, как говорится, на равных.
- Что замыслил Григорий Никандрович? - поинтересовался я.
Силаков оглянулся и сказал вполголоса:
- Слыхали, командир в своей каюте спать не может. С подволока каплет. Вот я и того, защиту из брезента сооружаю. Ни одна капля через нее не просочится...
Трогательная забота о командире, близкая к обожанию, была присуща всему экипажу "Щ-310". Мы любили Дмитрия Климентьевича Ярошевича, верили в него. И надо сказать, наша вера имела под собой твердую основу...
Итак, мы ждали врага и готовились к встрече с ним. Но как нередко бывает в жизни, даже то, чего ждешь, приходит неожиданно.
- Транспорт справа тридцать, на горизонте,-прогремел в центральном посту доклад вахтенного командира -лейтенанта Шагиняна.
Ярошевича как пружиной подбросило с места:
- Боевая тревога! Торпедная атака...
Началось сложное маневрирование.
И вновь, в который раз за время войны, подумалось о том, чему нас учили в училище и с чем пришлось столкнуться. Да, в стенах училища каждый курсант не раз и не два выходил в атаку на транспорты условного противника. Однако, сколько ни рылся в памяти, не вспомнил ни одной учебной атаки, которая проводилась бы в темное время суток. Все - днем!
Но именно днем фашисты старались не появляться в открытом море, а если уж появлялись, то в очень сильном охранении...
Наша лодка, не погружаясь, сближалась с довольно крупным транспортом, силуэт которого едва просматривался во тьме.
Весь экипаж в эти минуты находился в большом напряжении.
- Аппараты - товсь! - прозвучала очередная команда.
- Аппараты - пли! - скомандовал командир.
Ждали результата атаки. Но безуспешно. Взрыва не последовало. В самый последний момент транспорт резко изменил курс.
Однако Ярошевич не из тех, кто не доводит дела до конца.
- Самый полный вперед! Право на борт, - доносится о ходового мостика. Кормовые аппараты приготовить к выстрелу. - И снова: - Аппараты - товсь! Пли!
Сильнейший удар раздался где-то в корме. Грохот прокатился по отсекам и погас в носу.
- Торпеды вышли. Торпедный аппарат номер шесть имеет повреждения, доложили торпедисты из седьмого отсека.
Вот когда выяснилось, что бомбежка глубинными бомбами кончилась для нас у Гогланда не безрезультатно. Они все же повредили торпедный аппарат. Хорошо, что хоть вышла торпеда.
Но оказалось, что радовались мы преждевременно. Поврежденный торпедный аппарат во время выхода торпеды, видимо, погнул ее рули, и создалась нелепая ситуация. Вместо того чтобы идти на транспорт противника, торпеда, развернувшись, устремилась на свою же лодку. Спасло нас хладнокровие и мастерство Ярошевича. Он умело уклонился от торпеды и продолжил преследование транспорта. Командир никак не хотел упускать крупную цель.