Жатва

В том же духе он обращался к мистеру Хартхаусу:

- Хартхаус, вы привели сюда пару лошадей. Приводите еще хоть шестерку, места хватит. В конюшне можно поставить дюжину; и ежели правда, что люди говорят, то Никитс столько и держал. Целую дюжину, сэр. Мальчишкой он учился в Вестминстерской школе *. Да, да, в Вестминстерской школе, по королевской стипендии, а я в то время питался отбросами и спал на рынке в пустых корзинах. Ежели бы я завел дюжину лошадей - чего я никогда не сделаю, потому что мне предостаточно одной, - каково мне было бы глядеть на их просторные стойла и вспоминать, где я сам ютился когда-то! Да я бы ни за что не стерпел этого, сэр, я выгнал бы их вон. Но все на свете меняется. Вы видите эту усадьбу; вы знаете, какая она; вы не станете отрицать, что ни в нашем королевстве, ни где-либо еще - где именно, мне безразлично - не найти ничего, что могло бы сравниться с ней. И вот, посреди этого великолепия, как червяк, забравшийся в орех, расположился Джосайя Баундерби. А Никитс (так сообщил мне вчера в банке один клиент), Никитс, который в Вестминстерской школе играл в спектаклях на латинском языке, и наша высшая знать и важные сановники хлопали ему до одури, сошел с ума и в эту самую минуту сидит в Антверпене и слюни пускает, да, да, сэр! - на пятом этаже, в узком темном переулке.

Здесь-то, в этом уединенном уголке, долгими летними днями, укрываясь от зноя под густолиственными деревьями, мистер Хартхаус и принялся испытывать лицо, столь удивившее его при первой встрече, в надежде, что когда-нибудь оно преобразится и для него.

- Миссис Баундерби, это поистине счастливый случай, что я застаю вас одну. Я уже несколько дней ищу возможности поговорить с вами.

Ничего случайного в этом не было, так как именно это время дня она проводила в одиночестве, и именно здесь, в своем излюбленном местечке. Она подолгу сидела в тенистой роще, на прогалине, где лежало несколько поваленных деревьев, и смотрела на опавшую прошлогоднюю листву, как дома смотрела на опадающий пепел.

Он сел подле нее и заглянул ей в лицо.

- Ваш брат, мой юный друг Том...

Щеки ее порозовели, и она живо обернулась к нему. "Просто чудо, подумал он, - как она хороша, когда ее черты вдруг проясняются!" Выражение его лица выдало эти мысли, быть может не выдавая его самого, ибо кто знает? - не подчинилось ли оно тайному приказу?

- Простите меня. Ваша нежная забота о младшем брате так прекрасна... Ему следовало бы гордиться ею... Я знаю, что это дерзость с моей стороны, но я не могу не восхищаться.

- У вас ведь такой пылкий нрав, - спокойно заметила она.

- Нет, миссис Баундерби, нет. Вы знаете, что я никогда не притворяюсь. Вы знаете, что я весьма низменный образчик человеческой природы, готовый в любое время продать себя за приличную сумму и решительно не способный ни на какие идиллические чувства.

- Я жду, - сказала она, - продолжения разговора о моем брате.

- Вы суровы со мной, но я это заслужил. Сознаюсь, я многого не стою, но одно достоинство у меня есть - я никогда не лицемерю. Однако вы смутили меня, и я отвлекся от предмета, о котором я хотел поговорить с вами. Речь идет о вашем брате. Я принимаю в нем участие.

- Вы способны на участие, мистер Хартхаус? - спросила она не то с сомнением, не то с радостью.

- Если бы вы задали мне этот вопрос в день моего приезда, я ответил бы "нет". Теперь - пусть даже вы заподозрите меня в притворстве и лишите своего доверия - я вынужден сказать "да".

Она пошевелила губами, но заговорила не сразу, словно голос не повиновался ей. Наконец она произнесла:

- Я верю, что вы принимаете участие в моем брате, мистер Хартхаус.

- Благодарю вас. И вы не ошиблись - я имею право на ваше доверие. Вы знаете, я не притязаю на какие-либо достоинства, но это право я заслужил. Вы так много для него сделали; вы так привязаны к нему; вся ваша жизнь, миссис Баундерби, столь пленительный пример самоотверженной заботы о нем... еще раз простите меня, я опять отвлекся от своего предмета. Я принимаю участие в вашем брате ради него самого.

Она уже сделала было едва заметное движение, словно хотела вскочить с места и уйти. Но он успел вовремя переменить тон, и она осталась.

- Миссис Баундерби, - продолжал он с напускной непринужденностью, давая, однако, понять, каких это стоит ему усилий, так что теперешний тон его был еще выразительней прежнего, - нет ничего предосудительного в том, если молодой человек в возрасте вашего брата проявляет легкомыслие, беспечность, мотает деньги - словом, ведет беспутную жизнь, как принято говорить. Это верно?

- Да.

- Разрешите мне быть откровенным. Как вы думаете, он игрок?

- Кажется, он играет на скачках. - Так как мистер Хартхаус молчал, видимо считая ее ответ неполным, она добавила: - Я знаю, что он играет.

- И, конечно, проигрывает?

- Да.

- Скачки - это всегда проигрыш. Вы мне позволите высказать предположение, что вы иногда ссужаете его деньгами для этой цели?

До сих пор она слушала его, опустив глаза, но в ответ на последний вопрос посмотрела на него испытующе и с некоторой обидой.

- Не сердитесь, дорогая миссис Баундерби, это не дерзость и не праздное любопытство. Я предвижу, что Том рано или поздно попадет в беду, и, умудренный собственным печальным опытом, хотел бы протянуть ему руку помощи. Угодно вам, чтобы я повторил - ради него? Нужно ли это?

Она, видимо, силилась ответить ему, но не произнесла ни слова.

- Если уж говорить начистоту обо всем, что мне приходит в голову, сказал Джеймс Хартхаус, снова с нарочитым усилием переходя на более легкий тон, - я поделюсь с вами моими мыслями; я сомневаюсь, чтобы он развивался в благоприятных условиях. Сомневаюсь - простите за откровенность, - могла ли установиться хоть какая-нибудь близость между ним и его глубокоуважаемым отцом.

- Не думаю, - сказала Луиза, вспыхнув при воспоминании о том, что она сама испытала, - чтобы это могло быть.

- Или между ним и... я уверен, что вы не поймете меня превратно... и его достойным зятем.

Она еще гуще покраснела, и щеки ее ярко пылали, когда она ответила тихим голосом:

- И этого не думаю.

- Миссис Баундерби, - помолчав, сказал Хартхаус, - не следует ли нам больше доверять друг другу? Скажите, Том занял у вас большую сумму?