Страница 12 из 20
Юстин тяжело взобрался на телегу. Погасил фонарь; было уже совсем светло, следовало торопиться – но Юстин вдруг откинулся назад, лег, закинув руки за голову, прямо на яблоки.
Белые яблоки были холодные, будто из льда. В капельках росы.
Розовые яблоки казались теплыми, их прикосновение было – как прикосновение живой кожи.
Юстин лежал на яблоках и смотрел в небо. Впереди был базарный день, а Юстин всегда задыхался на базаре, всегда вздрагивал от окриков, ненавидел суету, толпу, пыль, надменных горожанок, скупых крестьян, грубых сборщиков податей, смазливых служанок, чье назойливое кокетство было столь же изящным, как колода для колки дров – «Эй, красавчик, почем нынче яблочки?» И вытянутые вперед губы, жирные и красные, только что целовавшиеся с масляной пышкой...
Юстин знал, что пройдет год, два – и Анита станет призраком, и вспоминать ее можно будет без горечи, а можно будет вообще не вспоминать...
Юстин знал, что никогда больше не будет улыбаться.
Ярмарки сменяли одна другую; время было горячее, только успевай. Юстину везло – он продавал дорого, покупал дешево, скоро у деда во дворе снова завелись две козы и два десятка цыплят, а самое главное – удалось купить лошадь, не старую еще, хотя, конечно, и не молодую. На соседнем хуторе ощенилась сука, Юстин выбрал самого злого щенка, принес домой и назвал Огоньком. Дед ночами напролет варил зелья в котле – гадал; Юстин хотел сказать ему, что будущего не существует и предсказывать его – только время терять.
Но не сказал.
Однажды ночью Юстин проснулся оттого, что дед стоял над ним со свечкой. Юстин обозлился и чуть было не обидел деда нехорошим словом, но удержался.
– Юстинка, – сказал дед, и свеча в его руке дрогнула, проливая воск на дедовы пальцы. – Ну поверь ты старику...
– Что? – спросил Юстин, испугавшись, что дед рехнулся от переживаний.
– Будь он проклят! – тонко вскрикнул дед. – Колдуны ведь, хоть какие могучие – из людей все же, и ясно, чего от них ждать, чего они могут, чего не могут... А этот – ты знаешь, каких колодцев он Хозяин? Не знаешь, Юстинка... Не тех, где воду берут. Других колодцев... Ох, глубоких, Юстинка. Не надо нам беды, заклинаю, забудь ее, забудь, объяснить не могу – так хоть поверь старому, поверь, а?
Из здорового дедового глаза скатилась слеза. Юстин испугался.
На его памяти дед не плакал никогда.
Того, что случилось в самой середине осени, никакое дедово гадание предсказать не смогло. Наверное, не солгал Хозяин Колодцев – будущего нет...
Юстин был дома – разгружал телегу дров, которую удалось накануне выменять на десять корзин «эльфушачьих» яблок. Носил дрова под навес, сортировал, складывал; перестук многих копыт услышал только тогда, когда всадники были уже совсем близко.
Пятеро. На высоких сытых конях, таких огромных, что Юстинова кляча была рядом с ними как лягушка перед курицей. Бородатые. Хорошо одетые. Загорелые. Хмурые.
У каждого на поясе имелась сабля.
Юстин как стоял перед поленницей – так и опустил руки, и дрова выкатились на землю со звонким, каким-то даже музыкальным стуком.
– Отопри ворота, – сказал старший всадник, глядя на Юстина сверху вниз через хлипкий покосившийся забор.
Юстин повиновался. Двое всадников въехали во двор и спешились; трое остались снаружи.
Старший вытащил из-за пояса желтую, свернутую трубочкой бумагу. Развернул, провел по написанному толстым, как молодая яблоня, пальцем:
– Как звать?
– Меня? – в ужасе спросил Юстин.
Стражник поднял на него светло-голубые мутные глаза:
– Меня я знаю, как звать... Тебя, суслик!
– Юстин...
Стражник снова заглянул в свою бумагу.
– Ага, – сказал удовлетворенно. – Не зря, значит, в такую даль перлись...
Из дома вышел дед. Вышел – и врос в порог, не в состоянии сделать шага.
– Лет тебе сколько? – продолжал допрашивать стражник, не глядя на деда.
– Восемнадцать...
– Ага! – повторил стражник еще более удовлетворенно.
– В армию? – слабо спросил дед, придерживаясь рукой за дверной косяк.
Обладатель бумаги наконец-то заметил его. Поманил плохо гнущимся пальцем:
– Поди сюда, старый...
Дед чуть не упал, спускаясь с порога. Юстин бросился к нему, подхватил под руку.
– Родич он тебе? – спросил стражник, когда дед – и поддерживающий его Юстин – остановились прямо перед ним.
– Нет, – сказал дед, не опуская глаз. – Приемыш.
– Это молодец, что не врешь, – похвалил стражник. – Где взял? Как звали бабу, что тебе его принесла?
– Фрина-гусятница, – с трудом выговорил дед. – Господин мой, помру без него. Не забирайте.
Стражник не обратил на его слова никакого внимания.
– А эта Фрина была мать ему?
– Нет. Мать его померла.
– А отец?
– А отца не знать.
– Сколько ему было, когда ты его взял?
– Год ему был... Господин, не забирайте! Он хворый...
– А вот теперь врешь, – разочарованно сказал стражник. – Он здоровее нас всех, вон какой румяный...
И перевел взгляд на Юстина – а у того тем временем вся кровь ушла куда-то в живот, и щеки стали, наверное, белые-белые – во всяком случае, стражник хмыкнул:
– Ну, теперь-то он испужался... А то красный был, как девка.
Юстин молчал.
Вот так, значит. От тех вербовщиков он в могилу спрятался... Напрасно, выходит, старался. Напрасно Огонька прикончили, напрасно деда чуть не забили до смерти... Потому как все равно – вот она, судьба. Хозяин Колодцев говорит – нет будущего, а народная мудрость не соглашается – чему быть, мол, того не миновать...
– Я не боюсь, – через силу сказал Юстин.
– И славненько, – сказал стражник. – Вон к тому тощему в седло сядешь. За спиной. Понял?
– Куда? – едва слышно закричал дед. – Не пущу!
– Ты, старый суслик, под копыта-то не лезь, – рассудительно посоветовал стражник. – Пустишь ты, не пустишь – тебя не спрашивают...
И обернулся к Юстину:
– Что стал?
...Он оказался сидящим за чьей-то потной спиной. Босые ноги болтались в воздухе; что-то кричал дед, и Юстин кричал в ответ, что не волнуйся, мол, скоро вернусь...
А лошадь пустилась рысью – и скоро не стало видно ни дома, ни забора, а только спина, перетянутая кожаным ремнем, спина – и немножко неба.