Страница 13 из 113
И снова долго целился Володя, но глаза совы вспыхнули сразу после того, как он нажал на спуск.
- Гляди-ка! - теперь уже недовольно заметил Дима. - Хорошо стреляешь.
А Володя, ободренный своей удачей, подмигнул Диме:
- Если проиграешь, исполнишь мой приказ, если уж "на раба" играем.
- А чего ты хочешь от меня? - настороженно спросил воронежец, с хрустом переламывая ствол ружья.
- Потом скажу, если выиграю... - уклончиво сказал Володя, а Дима на вытянутой руке, как из пистолета, выстрелил в гражданина с красным, как у алкоголика, носом.
А Володя все стрелял и стрелял, то и дело поражая мишени. Стрелял он уже спокойно, и уверенность ему придавалась сознанием того, что Тролль наверняка доехала до дома и даже сумела убедить Ивана Петровича не впускать к себе воронежца.
Но Дима тоже не давал промаха. Мало того, с каждым выстрелом его мастерство сверкало все сильнее. Почти не целясь, он поражал фигуры, держа ружье на вытянутой руке. Сухо клацало заряжаемое ружье, щелкали один за другим выстрелы, смятые в лепешку пули усыпали пол под мишенями. Жестяные зайцы, тигры, куропатки валились замертво, лошади испускали пронзительное ржание, самолеты вертелись под потолком. А когда у Димы оставались всего две пули, он, выгнувшись в пояснице, лег спиной на барьер, задрав подбородок, прицелился и расколол на две части арбуз. Даже служитель тира охнул от восхищения и сказал: "Эхма!"
Когда же у Димы оставалась лишь одна пуля (Володя уже отстрелял без промаха!), он, усмехаясь, открыл свой чемодан и достал оттуда зеркальце, повернулся спиной к мишеням и стал пристраивать ружье на плече. Придерживая зеркало правой рукой, он просунул большой палец левой в черную петлю спусковой скобы и, хмуря брови, стал медленно наводить ствол на одну из белых пуговок фигур. В тире воцарилась гробовая тишина. Хлопнул выстрел, и в полутемное помещение тира ревом ракеты ворвался грохочущий и визжащий рок-н-ролл - Дима завел магнитофон!
- Вам бы в цирке деньги зарабатывать! - был восхищен служитель тира. Пятнадцать лет сижу на этом стуле и ни разу не видал такой стрельбы!
А Дима, довольный похвалой, подняв свой чемодан, сказал в ответ:
- В цирке, отец, клоуны пусть деньги зарабатывают. А люди интеллигентные в другом месте гроши раздобудут. - И, гордый сознанием собственной интеллигентности, подтолкнув Володю к выходу, Дима открыл дверь твердой рукой ковбоя, покидающего салун.
На улице воронежец, однако, выглядел немного скисшим, и Володя, заметив его унылый вид, с радостью подумал, что не дал-таки этому типу превратить себя в раба. Все существо Володи плясало от радости, представляя, что задуманный им план приведен в исполнение.
- Ты, кстати, о чем бы попросил меня, если бы я промахнулся? - мрачно спросил Дима.
Володя хотел было сказать, что потребовал бы от него немедленно мотать в Воронеж или куда угодно, хоть к черту на куличики, но спохватился вовремя, поняв, что Дима не простил бы ему этих слов. Поэтому лишь сказал:
- Да так... бутылку "Пепси" за проигрыш потребовал бы...
Дима усмехнулся:
- Я тебе и так дряни этой хоть ящик куплю - захлебнешься.
И Володя решился на вопрос:
- А тебе чего бы хотелось от меня?
- Поздно об этом толковать! - зло отрезал Дима. - Не скажу тебе, - и добавил: - Покуда снова случай не найду тебя рабом сделать.
Володя улыбнулся, пожал плечами, и они больше не разговаривали.
Троллейбус довез их до Наличной быстро. Дима, не замечая спешащего рядом с ним мальчика, шел к дому уверенно, но торопливо, словно сердясь на себя за то, что потерял так много времени на ерунду. Они хотели было уже войти в узкий промежуток между корпусами, и вдруг машина скорой помощи, выезжающая из двора, чуть не задела Диму, едва успевшего отскочить.
- Вот черт! - ругнулся Дима. - Чуть не задавили! Одних спасают других калечат! Номер бы записать!
Вошли во двор. Двинулись к угловой парадной. Там несколько старушек тихо обсуждали что-то. Качали головами, губами шлепали: "Да, да, вот так, такие уж наши годы. Сейчас ходишь, а через минуту - хлоп, и отвозите, любезные. Не знаешь, когда и настигнет".
Иринка с плачущим лицом стояла рядом с ними. Пальцы её быстро-быстро скатывали в трубочку поясок от платья.
- Ты чего здесь? - пугаясь её лица, спросил Володя. - А где Иван Петрович?
- Увезли, - прыгнули губы Иринки. - Я к квартире его пришла, а дверь открыта, голоса чьи-то слышны. Испугалась очень, но заглянула. А там врачи... что-то делают с Иваном Петровичем, а он бледный... белый даже. Без сознания. Меня прогнали... А после вынесли его на носилках. Может...
- Что может?! - побледнел Володя. - Что может?! - И тут он повернулся к Диме, с унылой физиономией стоявшему поодаль: - А все он, все он! Нужно было старика волновать, тревожить всякими бумажками дрянными! Говорить, что неуникальное оружие у старика! - И, с трудом сдерживая слезы, почти прокричал Диме: - Все из-за тебя, гада проклятого вышло! Ехал бы ты к себе, в Воронеж!
И пошел к своему подъезду, а в ушах все звучал тихий шепот старушек:
- Хлоп - и отвозите, любезные! Грехи наши тяжкие! Все там будем!
ГЛАВА 7
ВОТ КЛЮЧ ОТ АРСЕНАЛА
Проворный солнечный лучик протиснулся в узкую щель между оконной рамой и портьерой, скоро полоснул спинку дивана, а после соскользнул на чуть опухшее за ночь лицо Володи. Мальчик открыл глаза и увидел стоявшего рядом с постелью отца. Обнаженный по пояс, свежий после душа, с бугристыми мускулами, которыми никогда не щеголял, могучий, огромный, отец показался Володе статуей античного героя, спокойного в своей уверенности в непобедимость.
- Ты плохо выглядишь, старик, - сказал отец, осторожно присаживаясь на край постели, однако пружины дивана простонали жалобно и недовольно. - Ты не заболел?
- Нет, - сказал Володя. - Просто душно ночью было.
- Верно, душно. Тебе бы пробежаться утром, а ты валяешься до десяти. Пойдем в кино? Ты обещал, и сегодня суббота.
Но Володя не успел ответить. В комнате появилась мама. На ней - халат, которым она очень дорожила и который делал её замечательно прекрасной. Этот халат из настоящего шелка прислали маме из Японии, и она, Володя знал, любила надевать его и при этом часто смотрела на себя в зеркало. Но даже без этого халата, расшитого фантастическими цветами и птицами, мама была очень красивой и порой рассказывала папе, что кое-кто из мужчин как-то особенно на неё посмотрел или даже сделал комплимент. Папа обычно усмехался, слушая признания мамы, и молчал, но Володя видел, что он недоволен и мама рассказывает о взглядах и комплиментах совершенно зря, но тоже молчал и только хмурился.
- Ну почему же в кино? - спросила мама. - Я уже давно просила моих милых мужчин сводить меня в Эрмитаж. Сева, ты ведь тоже мне кое-что обещал, правда?
Папа смущенно похлопал своими огромными ладонями по коленям.
- Но Володьке, наверно, интересней будет в кино сходить...
- Почему ты так думаешь? - очень спокойно, но ледяным голосом спросила мама. А Володе захотелось накрыться подушкой.
Дело в том, что примерно раз в месяц случался разговор, в котором родители пытались решить, куда же лучше сводить Володю. Папа очень мягко предлагал сводить его или на хоккей, или на соревнование по боксу. Еще он очень любил ходить в кино. А мама приходила в ужас, лишь только слышала о спорте или о кино, и звала Володю в музей, в театр или на выставку.
Но странно, самому Володе было интересно и в театре, и в кино, и на спортивном состязании. Однако мама (тоже очень мягко, но настойчиво) представляла папины увлечения несерьезными и даже чуточку позорными, а свои считала почетными, достойными уважения. И Володя, очень доверяя маме, такой умной и ученой, порой страдал оттого, что в нем мирились и папины, и мамины увлечения. Иногда ему даже казалось, что такие разные родители и поселили в нем ту неуверенность, что переходила временами в трусость. Володя знал: будь он похож на одну лишь маму или только на папу, неуверенность бы тут же оставила его и он бы стал очень смелым.