Каникулы в Аризоне

Отец впервые делал подобное признание, и по его глазам было видно, что он коснулся своего самого больного места.

– Я любил твою мать больше, чем ты можешь себе представить, Пейдж. В ней было все, что я желал бы найти в жене… и в любовнице. А самое большое чудо – это то, что она отвечала мне взаимностью. Такого рода разделенное чувство встречается крайне редко, его надо ценить и беречь, как сокровище. И никогда не принимать как нечто само собой разумеющееся.

У Филипа перехватило горло, он судорожно сглотнул, прежде чем продолжить.

– А я в своей самонадеянности принимал нашу любовь как должное. Я был молод и честолюбив… и не видел дальше собственного носа. Я считал, что у нас впереди целая вечность, а пока что мне надо поставить дело, обеспечить нам безбедную жизнь – в общем, крутиться день и ночь. А потом… – Пейдж всей кожей почувствовала его боль, – потом было уже поздно менять свой режим, чтобы побольше бывать дома, с твоей матерью. – Он покачал головой. – Она не жаловалась, хотя я знал: она думает, что она не на первом месте в моей жизни. Она ошибалась. Все было не так. Просто я откладывал на потом наши семейные радости… на какое-то эфемерное «потом». Мне надо было с самого начала выстроить другие приоритеты, потому что не всем и не на все отпущено столько времени, сколько хотелось бы.

Пейдж плакала. У нее были собственные воспоминания, связанные с тем, о чем говорил отец. Она помнила, как мать радовалась, когда он приходил домой пораньше и уделял им часок-другой. Как мать считала дни до его отпуска, чтобы уехать с ним подальше от пожирающих его время дел.

Пейдж всегда знала, как сильно любила отца ее мать. Но только сейчас она поняла, как сильно любил отец свою жену.

Тут было о чем задуматься.

Ночью Пейдж долго лежала, глядя в потолок, обдумывая услышанное. Вариантов в жизни – множество. И какой-то один вытесняет все остальные. Уж не совершила ли она роковой выбор, сделав ставку на карьеру врача? Раньше этот вопрос перед ней не вставал. Преданность профессии направляла ее и полностью удовлетворяла. Для полноты жизни она ни в чем больше не нуждалась – до последнего времени.

Теперь ей был нужен Хок. Нужно его спокойное, уравновешенное отношение к жизни, некоторая отстраненность взгляда на веши. Ей не хватало его любви и преданности, его поддразниваний и его умения наслаждаться простыми радостями – и его тепла, каждую ночь, радом.

Интересно, а что чувствует он? Он достаточно прозрачно намекал, что не намерен связывать себя. Его стиль жизни – приходить и уходить, когда вздумается.

Что, если она не нужна ему?

Пейдж вызвала в памяти день, когда они снова вышли к реке, и как наяву увидела Хока под сильными струями каскада. Увидела глаза, сияющие любовью и желанием, когда он обернулся к ней.

А потом – натиск его любви, яростное обладание… Он тогда потерял контроль над собой – так хотел ее. Есть ли способ вызвать его желание сейчас? И если даже есть, захочет ли он разделить ее жизнь? Внезапная мысль – чуждая до невероятия – потрясла ее: а захочет ли она разделить его жизнь?

Много дней и много бессонных ночей провела Пейдж, ломая голову над ответом.

На исходе сентября, когда солнце все еще палило по-летнему, в раскаленном металлическом ангаре Хок возился с двигателем своего самолета. Пот донимал его, струясь вдоль спины под комбинезоном. Наконец Хок заехал кулаком по мотору и цветисто выразился насчет этой развалюхи, насчет климата Эль-Пасо и вообще. Затем выпрямился, расправил плечи, глянул в дверной проем. Техасское небо голубело, как декорация, на фоне которой гора Франклина припала к земле, точно огромный кот, подстерегающий город. Хок пошел к фонтанчику и напился холодной воды.

Он был в неважной форме, но даже не представлял, как себе помочь. Не то чтобы он не пытался – он просто надорвался на этих попытках.

Забыть Пейдж не удавалось. Вылазка на тот парадный вечер еще раз убедила его, что отношения между ними невозможны, но легче от этого не стало. В ту ночь Хок пошел и надрался до потери сознания. Это было с ним в первый, но, к несчастью, не в последний раз.

Он попробовал перебить память о ней другими женщинами. У него было несколько знакомых в Эль-Пасо, но теперь они показались ему какими-то блеклыми. Их разговоры навевали скуку. Вроде бы прежде он не особенно скучал в их обществе. Он решил, что зато ему легко будет найти замену Пейдж в постели.

После третьей попытки он бросил и эту затею. Негодница Пейдж превратила его в импотента. Приходилось объяснять подружкам, что он слишком много выпил. А после идти и напиваться взаправду.

Чертовка!

Он снова взял в руки гаечный ключ, и тут в ангаре появился Рик.

– Эй, Хок…

Рик уже давно не знал, с какой стороны подходить к своему другу. Хок стал хуже медведя-гризли с занозой в лапе. К тому же новость не слишком приятная.

– Ну?

Хок снова согнулся в три погибели над поломанным мотором.

– Там к тебе пришли.

Хок в удивлении поднял голову. Сюда, в аэропорт, к нему в жизни никто не захаживал.

– Кто?

Сошедшиеся над переносицей брови ничего хорошего не предвещали.

– Я ее видел только раз: кажется, это та же женщина, что летом нанимала самолет до Флагстафа. – Он переступил с ноги на ногу. – Забыл, как ее зовут.

Хоку как будто дали под дых – он скрючился от резкой боли, глотая воздух.

– Пейдж?

– Кажется. Доктор Уинстон – вроде бы так.

– Пейдж здесь?

Рик кивнул, не понимая, отчего его приятеля так скрючило. А Хок думал, что это его долгая неустанная мысль привела наконец к нему Пейдж во плоти.

– Чего ей надо? – грубо спросил Хок, опуская глаза на забытый в руке гаечный ключ.

Рик почесал в затылке.

– Она что-то говорила насчет самолета.

Что хочет заказать и чтобы обязательно с тобой.

Какого черта! Ей понадобился самолет, и она вспомнила, что был у нее знакомый метис. Какую игру она затевает?

– Скажи ей, что я занят.

– Я сказал.

– Ну и?

– Ну и она сказала, что подождет. Хок снова разразился крепкой тирадой в адрес капризных дамочек, которым нечего делать и которые шляются посреди дня, отрывая людей от работы.

– Так что же мне ей передать? – спросил Рик.

Хок посмотрел на приятеля. Они познакомились в Юго-Восточной Азии страшно подумать, сколько лет назад, и знали друг друга слишком хорошо. Не так-то легко было провести Рика.

Хок вздохнул, уступая соблазну еще раз увидеть Пейдж.

– Пришли ее сюда.

Рик недоуменно обвел глазами ангар.

– Сюда? Она здесь перепачкается.

– Невелика важность. Если ей надо меня видеть, придет. Я не собираюсь наводить на себя лоск для всяких там дамочек!

Рик отступил к двери.

– О'кей, только не надо вымещать на мне свое плохое настроение. Полегче, понял?.

Хок несколько сбавил тон.

– Прости, Рик. Как-то само собой прорвалось, я не хотел. Рик махнул рукой.

– Да ладно. У тебя, видно, сексуальной разрядки давно не было. – И, весело хмыкнув, пошел прочь.

Рик и сам не знал, как он был прав. При-, ход Пейдж лишний раз напомнил Хоку о его провалах с женщинами.

Он схватил тряпку и принялся вытирать черные от грязи руки, глядя на дверь, откуда должна была появиться она, настраивая себя на то, чтобы повиться с ней последний раз. Самый последний.

Дверь медленно отворилась, и Пейдж нерешительно вошла. На ней было легкое платье без рукавов, с вихрящейся вокруг колен юбкой. Стройные ноги, тонкие лодыжки, изящный подъем, подчеркнутый босоножками на высоком каблуке, – Хок почувствовал мгновенную реакцию своего тела.

Этого ему только не хватало – убедиться, что она по-прежнему сильнейшим образом действует на него.

Она сделала шаг вперед, как будто не была уверена, рады ли ей. Сердце Хока пронзила ее худоба. Она стала совсем бесплотной! Но он не двинулся с места, вынуждая ее подойти первой.

Открывая дверь, Пейдж так волновалась, что не знала, стоит ли ей входить. Потом ее внимание занял диковинный вид гаража для самолетов. Огромное помещение приютило три целых самолета и несколько разобранных на части.