Страница 2 из 5
- Аля, милая, теперь ты иди... ты устала, верно... ну ляг, милая.
Орленская поцеловала дочь и, заперев за ней дверь, тихо подошла ко мне.
- Вы понимаете... она не должна всего знать... Я сказала только, что вы его видели.
- Мария Дмитриевна, я ведь еще ничего не знаю, чем я могу вам служить.
Она села.
- Да, я помню... Я еще ничего не сказала... Не знаю только, все вам сказать... Ну, все равно. Вы должны понять. Видите, это было очень давно... тринадцать лет назад. Но я ему не изменила... он не понял...
Она вскочила и подняла руки.
- Знаете, я вас видела во сне. Я ведь с того дня все сны вижу... Вот, будто иду я по улице... по набережной, совсем пусто... а мне навстречу человек... это были вы... я вас сразу узнала сегодня. И голос ваш, и глаза. Вот, взяли меня за руку, а я вскрикнула... Вы наклонились и шепчете: "А я вас, барыня, к нему доведу"... Вот. Вы знаете Владимира Сергеевича?
- Нет.
- Как? Владимира Сергеевича Паскина?
- Нет, не знаю.
Она схватилась за голову.
- Что же это. Боже мой, Боже, что мне делать. Но я не ошиблась... я не могу ошибиться...
Я не понимал, где я и что это. Больная ли предо мной или умелая актриса? Но у меня болела голова и этот могучий желтый свет, казалось, застилал и вечер уже вчерашний, и нашу встречу. Я сказал, вероятно, довольно уныло:
- Мария Дмитриевна, вы, может быть, расскажете мне ваше дело... мы и обсудим все... поскорей.
Она села и притихла, как послушный ребенок.
- Ну, хорошо, хорошо... я вам все расскажу... только вы меня не бросайте, не уезжайте сейчас...
Я улыбнулся.
- Я хочу вам помочь.
- Вот... я ведь знала. Ах, это так давно было... никому не рассказывала... Вы думаете, отчего я хожу всюду? На скачки, на выставки, по улицам до изнеможения... Зачем я в вашу таверну пошла? Я искала... его, а последние дни вас. Вот, я была тогда невестой... вы помните, какой он был? Ах да, простите, вы не знали его... он мучил меня, я плакала, я плакала каждую ночь. Но я его любила и он меня так любил... я теперь знаю, мы должны были выплакаться... но я отложила, и он уехал на месяц... в Швецию. Ах, нет, вы такой молодой, вы не поймете,- она откинулась на спинку кресла и опустила руки.
- Что?
- Нет, это все равно... вам ведь все равно. Одним словом, когда Володя вернулся, я уже была невестой другого. Мой муж, Орленский... он умер через год... А Володя приехал ко мне вечером... неожиданно... я и не знала, что он в городе...
Она опять встала и, широко раскрыв глаза, подошла совсем близко ко мне.
- Я боюсь, нас услышит кто-нибудь. Я не хочу, я не хочу,- она шептала и озиралась,- вот, он вошел, и я... я будто и не удивилась... и говорю: "здравствуйте, Владимир Сергеевич..." И так, я помню... вдруг взялась за лампу на круглом столе... А он подошел... поклонился... и руки мне поцеловал.
Она замолчала. Только эти руки, тринадцать лет назад поцелованные, еще вздрагивали. Было совсем тихо. Лишь на дворе, далеко, уже гремел ломовой.
Вдруг Мария Дмитриевна вскрикнула:
- Да, да, я ему все сказала... но он не смел меня так оскорблять... Ведь что он говорил. А я слушала... и молчала... Володя, Володя, ты слышишь? Нельзя было, нельзя... Ты меня любишь? Ты меня не оставишь? Володя, ты слышишь?
Она упала на диван, вскрикивая и трясясь. Дверь тихо отворилась, и в комнату не спеша вошла та же девочка, совсем одетая и причесанная. Было видно, что она не ложилась.
- Мама, успокойся... ну, мама, перестань... перестань.
Она обернулась ко мне:
- Принесите... у меня на столе... флакончик... Я нашел и принес английскую соль.
- Ну, мама... перестань... вот... вот...
Мария Дмитриевна притихла.
- Я ничего, ничего... Зачем ты здесь? Иди спать, иди... так поздно...
Девочка вышла в соседнюю комнату и поманила меня за собой.
- Вы не волнуйте маму.
- Я ведь ничего не знал... Мария Дмитриевна больна?
Она покраснела и опустила глаза.
- Нет, мама здорова... совсем. Но, знаете, это так тяжело...
- Что?
- Я вам не могу объяснить,- она устало села на низкий табурет,- это очень долго. Но, пожалуйста, вы все сделайте, что мама скажет. Мне ведь мама не говорит... только я все знаю.
- Аля, иди спать, милая... Пойдите ко мне.
Орленская сидела в кресле уже спокойная и странно-красивая, с блестящими сухими глазами.
- Иди, иди,- она слабо улыбнулась.- Вот, простите... я такая слабая теперь... я вас утомляю. Вот, после этого вечера... когда Володя приехал... он исчез. То есть, кажется, три дня - я потом узнала - он был еще в городе... даже к приятелям заходил... И мне рассказывали, что он казался грустным... но спокойным. Только побледнел, будто, и осунулся... А потом уехал... и вот,- она опять начала вздрагивать и задыхаться,- вот... я с тех пор... ищу его...
Я с беспокойством поглядел на дверь и флакон с солью.
- Нет, это ничего,- она улыбнулась,- ничего. Но знаете, его нет нигде. Только он жив, я это так знаю... Я была во всем мире, кажется... в Японии, в Швеции... везде искала... но никто ничего не знает. Нигде... Ведь у Володи совсем нет родных.
Она замолчала.
- Но что же я могу сделать?
- Вы? Ах, я-то не знаю... Только, я думаю, что вы его найдете.
Мне, правда, стало жаль Орленскую. Где же найти человека, о котором я никогда не слышал, может быть, и мертвого давно. В это тусклое, серое утро мне все казалось далеким и невозможным.
Она растерянно повела рукой.
- Знаете... я думаю так. Вы не сердитесь, я вам мешать не буду... но я должна быть везде, где вы.
- Как?
- Да, я должна быть везде с вами, ходить за вами, скитаться, так и найду.
Я вдруг рассмеялся.
- Мария Дмитриевна, я завтра уезжаю... недели на две... Вам придется теперь же начать ваши странствования...
Я собирался в Шлиссельбург, оттуда в ладожские монастыри и в Финляндию.
Она вся заволновалась.
- Ах, видите, я поняла. Вы не сердитесь. Но я поеду. Я должна ехать.
Я обещал сказать по телефону час отплытия парохода.
III
Утро было светлое и холодное. Бледное на прозрачном, стеклянном небе солнце слабо золотило ленивую Неву.
Мария Дмитриевна уже сидела в каюте. Она была одета во все черное, бедно и просто, и казалась очень красивой все-таки, той осенней и "роковой" красотой, о которой любят говорить французские романы. Только глаза были тихие и грустные - совсем наши, будто русские лесные озера.