Шрам

Солль еле успел увернуться; все его семнадцать защит заметались, беспомощно сменяя друг друга. Удары ложились один на другой – неожиданные, коварные, безжалостно сильные, и бешено сопротивляющийся Эгерт не раз видел сталь у самого своего лица.

Потом так же внезапно все кончилось – незнакомец отступил на шаг, будто желая получше рассмотреть Эгерта с головы до ног.

Солль тяжело дышал; мокрые волосы прилипли к вискам, по спине стекали струйки пота, а рука, держащая шпагу, гудела, как медный колокол.

– Неплохо, – выдохнул он, глядя в прозрачные глаза, – что ж вы сразу не признались, что вы – учитель фехтования, вышедший на покой?

С этими словами он ринулся вперед, и, будь у этого поединка свидетели, они без колебаний подтвердили бы, что таких блистательных комбинаций рубака-Солль не выдавал еще никогда.

Он скакал, как кузнечик, нападая одновременно справа и слева, сверху и снизу, продумывая партию на двадцать ходов вперед, он был скор и безупречен технически, он находился в пике своей формы – и ни разу не добился успеха, хотя бы крошечного.

Все его удары попадали будто в каменную стену – наверное, нечто подобное ощущает теленок, впервые сразившийся с дубом. Ни одна из комбинаций не доведена была до конца – противник, будто зная мысли Солля наперед, выворачивал его затею наизнанку, переходил в контратаку – и Эгерт ощущал его клинок то у груди, то у живота, то у лица. Солль узнал, наконец, свою собственную игру со студентом – кошки-мышки; ясно было, что Эгерт вот уже добрый десяток раз мог быть убит – но зачем-то оставлен в живых.

– Интересно, – прохрипел он, отпрыгнув на два шага, – хотелось бы мне знать, кому вы продали душу... за ЭТО...

– Страшно? – спросил незнакомец. Это были его первые слова с начала поединка.

Эгерт смотрел на него – невиданной силой наделенного старика, равнодушного, с изрезанным морщинами лицом, с огромными холодными глазами без ресниц. Незнакомец даже не запыхался – дыхание его оставалось ровным, как и голос, как и взгляд:

– Страшно?

– Нет, – отозвался Эгерт презрительно, и светлое небо свидетелем, что это была чистейшая правда – даже перед лицом неминуемой, казалось, смерти Эгерт не испытывал перед ней трепета. Незнакомец понял это; губы его растянулись, как тогда, в трактире:

– Что ж...

Шпаги, зазвенев, скрестились; незнакомец сделал едва уловимое круговое движение клинком – и Эгерт болезненно вскрикнул, тут же решив, что ему вывернули кисть. Пальцы его разжались сами, и фамильная шпага, описав в сером небе дугу, бесславно шлепнулась на груду прошлогодних листьев и утонула в них.

Прижимая пострадавшую руку к груди, Солль отступил, не сводя с противника глаз. Ему до смерти обидно было, что этим вот приемом немощный старец мог обезоружить его на первой же минуте поединка, и что сам поединок, выходит, был всего лишь фарсом, игрой, поддавками...

Незнакомец смотрел на него и молчал.

– Так и будем стоять? – поинтересовался Солль, оскорбленный, но не испуганный. – Что дальше?

Незнакомец молчал, и Эгерт понял, что его собственные храбрость и презрение к смерти – тоже оружие, которым он сможет унизить своего победителя.

– Ну, убей, – он усмехнулся, – что ты еще можешь со мной сделать? Я не жалкий студент, чтобы дрожать перед лицом смерти; хочешь увериться в этом? Ударь!

В лице незнакомца что-то изменилось, он шагнул вперед – и Эгерт с удивлением понял, что тот действительно хочет ударить.

Убивать безоружного было в глазах Солля величайшей подлостью – он усмехнулся так презрительно, как только мог. Победитель его поднял клинок – не отводя взгляда, Солль бестрепетно смотрел на обнаженное лезвие у самого своего лица:

– Ну?

Незнакомец ударил.

Солль, так и не зажмуривший глаз, видел, как стальное лезвие будто размазалось в воздухе, подобно блестящему вееру; он ожидал удара и смерти – но вместо этого ощутил резкую боль в щеке.

Ничего еще не понимая, он поднял руку к лицу – по подбородку катились теплые капли. Манжеты рубашки тут же запятнались кровью; мимоходом Эгерт успел порадоваться, что снял мундир и сберег его от порчи.

Он поднял глаза на незнакомца – и увидел его спину. На ходу пряча шпагу в ножны, тот все так же неторопливо брел прочь.

– Эй, – крикнул Эгерт, дурачась, – вы все сказали, почтенный?

Но седой постоялец «Благородного меча» не оглянулся. Так и ушел, не обернувшись не разу.

Прижав к щеке платок, подобрав фамильную шпагу и накинув на плечи мундир, Эгерт от души порадовался, что явился на дуэль без Карвера. Поражение есть поражение – даже если седой незнакомец был на самом деле покровителем воинов Харсом... Впрочем, нет. Покровитель воинов ценит обычаи, он не стал бы заканчивать дуэль таким странным и глупым образом...

Добравшись до берега, Эгерт встал на четвереньки и поглядел в темное, то и дело подергивающееся рябью зеркало. На щеке у Эгерта Солля, отраженного в воде, темнела длинная глубокая царапина – от скулы до самого подбородка. При виде ее отражение скептически поджало губы; несколько красных теплых капель упали и растворились в холодной воде.

Возвращаясь в город, Эгерт очень не хотел встречаться ни с кем из знакомцев; может быть, именно поэтому на первом же перекрестке ему случился Карвер – крайне возбужденный:

– Старик вернулся в гостиницу невредимый, как полная луна... Я уж подумал... А что это у тебя с лицом?

– Киска поцарапала, – процедил Эгерт сквозь зубы.

– А-а... – протянул Карвер сочувственно. – Я уж подумал, не сходить ли к мосту...

– И присыпать землей мое остывшее тело? – Эгерту расхотелось сдерживать раздражение; глубокая царапина на щеке перестала кровоточить, но горела так, будто к лицу приложили раскаленный прут.

– Ну... – протянул Карвер неопределенно и тут же добавил, понизив голос: – А старик-то уехал, сразу же уехал... У него и конь уже стоял под седлом...

Эгерт плюнул:

– Мне-то что?! Одним сумасшедшим в городе меньше...

– Я тебе сразу сказал, – Карвер рассудительно покачал головой, – безумцев, знаешь ли, по глазам видать... У этого глаза совсем ненормальные, ты заметил?