Утро

- Нет, не пошла бы. А все-таки мне хотелось, чтоб ты еще позвал.

Сережа долго смотрел ей в глаза, потом медленно перевел взгляд на губы, и она это увидела, но не отвернула голову, как обыкновенно, а только слегка отклонилась и, вдруг вспомнив, спросила:

- Да... Ты ведь так толком и не рассказал мне, как там у вас было? Как вы с Васей встретились? Он про меня расспрашивая, наверное, да? Как он?

Сережа почувствовал, что все в нем напрягается, как при приближении большой опасности.

"Что я делаю? Что я делаю?.." - с ужасом думал он, начиная говорить, ужасаясь тому, что скажет, и не в силах не говорить.

- Сушкин парень ничего.

- Он хороший, - согласилась Ирина. - А посылке обрадовался?

- Не знаю, - глухо проговорил Сережа. - Программы оказались не те. Прошлогодние.

Ирина поморщилась:

- Неужели не те? Ну и дура Валька! Я ее попросила сходить в институт. Неужели она первого курса программы достала? А я не посмотрела. Глупость какая.

- Старик тоже расстроился.

- Дедушка? Ну, как он, жив?

Понимая, что каждое слово приближает и увеличивает нависшую над ним опасность неминуемой ссоры с Ириной, смертельно боясь этой ссоры, он снова упрямо и непримиримо сказал:

- Жив. Хотел на пристань выходить встречать. Радовался.

- А тебе, кажется, его очень жаль? - со зловещей ласковостью спросила Ирина, уловив наконец его тон. - Тебе, кажется, и Васю жаль? Зачем же ты меня сам уговаривал, чуть не на коленях просил, чтоб я к нему не ходила?

- Не стоял я на коленях, - угрюмо сказал Сережа. - Мало что я просил... Я ведь не знал ничего... И жалеть мне его нечего, а он парень ничего. Если была у вас дружба, надо с ним было по-товарищески поступить, по-честному... Мало ли что мне это не нравится. Не нравится, а я себя там чуть не подлецом чувствовал. Зачем я к нему полез с посылкой. Хвастать перед ним, что ли?

- Да что ты ко мне привязался с Васей со своим?! - вдруг, краснея от возмущения, крикнула Ирина. - Забыла я этого Васю, не нужен он мне совсем, я ему ничем не обязана...

- Не сердись, ты попробуй спокойно подумать, я не хочу и себя подлецом чувствовать и, главное, не хочу, чтоб ты...

- Какое ты слово сказал? А? - очень тихо переспросила Ирина. - А?..

- Ну не подлецом, это я зря... а все-таки с нечистой совестью... На тебя человек надеялся... а ты, раз он тебе не нужен, даже программы ему верной не могла... Неужели только на свете и есть, что любовь?.. А нет ее так для человека встать утром и то лень... - твердил с отчаянием Сережа, чувствуя, что все уже сказано и что все уже потеряно.

- Все? - совсем затихающим голосом спросила Ирина.

- Не все... я не могу, когда... - чувствуя, что слезы выступают у него на глазах, пробормотал Сережа.

- Нет, все! - с нескрываемой уже ненавистью медленно сказала Ирина. Так вот, знай. Больше ко мне не подходи. Вообразил! Поучения читать... У-у...

Он подумал, что она его ударит, но она не ударила.

Ирина давно уже ушла, а он так и остался стоять на прежнем месте. Перила еще были теплые в том месте, где только что лежала ее рука, и новый соловей ликующе защебетал, зарокотал из темной, пахнувшей душистой сыростью рощи, безвозвратно проплывавшей назад.

На другой день Сережа не заходил в кают-компанию.

Агния подошла к нему на палубе и сказала:

- Надоели вы нам с вашей Ириной. Идите-ка садитесь обедать, не помирать же с голоду.

- Да я обедал, спасибо.

- Где вы обедали?

- В третьем классе, - соврал Сережа.

- В пятом, наверное. Я спрашивала там у девушек. Идите обедать, Ирины сейчас не будет.

Сережа сдался, и в то время как он, понурившись, ел щи в опустевшей кают-компании, так как обеды уже кончились и был перерыв, Агния сидела против него, курила и, сострадательно морщась, рассказывала:

- Всю ночь ревела. Что-нибудь начнешь ей говорить - только огрызается. Что такое у вас? Спрашиваем: обидел? Нет. Ты его обидела? Нет. Поругались на равных правах? Нет. Тьфу ты!..

В Москве Сережа сходил с парохода последним. Ирина стояла у трапа и считала ящики с пустыми пивными бутылками, которые грузчики выносили из кладовой. В руках у нее была тетрадка, и она ставила на ней палочку каждый раз, когда выносили ящик.

- Шесть... Теперь семь... - вслух считала она.

- Давайте попрощаемся. Всего хорошего, - Сережа остановился позади нее и поставил на землю свой маленький чемоданчик.

- Восемь... - сосчитала Ирина. - Прощайте, всего хорошего. - И, снова отвернувшись, быстро проговорила: - Девять, десять, - и поставила палочки.

Сережа, уныло переминаясь, постоял еще немного, дожидаясь, пока не кончат таскать ящики. Наконец грузчики отошли. Сережа сказал:

- Вот как, значит, закончилось наше путешествие. Давайте хоть попрощаемся по-человечески.

- Прощайте... Что же еще говорить? Я все думаю: не пойти ли мне за Васю Сушкина замуж? Так вы растрогали меня вашим рассказом, до того хорошо все объяснили, что я почти убедилась.

- Не выйдете вы за Сушкина, - угрюмо сказал Сережа.

- Почему это вы такую берете на себя смелость? Почему не выйду?

- Потому что незачем вам за Сушкина идти, раз вы его не любите.

- Нет уж, вы меня убедили... Возьму назло и выйду.

- Кому назло?

- А тем, которые воображают, что они очень хорошие... Которые учить других обожают. Возьму и выйду.

Глядя себе под ноги, Сережа тихо сказал:

- Тогда я буду самый несчастный человек.

- Ничего, - сказала Ирина. - Ну, теперь в последний раз: прощайте! - и протянула ему руку.

- Прощайте, - сказал Сережа.

Тогда она топнула ногой, рот у нее скривился в плаксивой гримасе, и она крикнула:

- Ты, я вижу, не веришь, что в последний? А я тебе говорю: в последний! И разговариваем в последний.

- Я верю. Ты уже третий раз говоришь "прощайте", и я каждый раз верю, что в последний. Даже обрывается что-то внутри каждый раз.

- Ой, - вдруг испуганно прошептала Ирина, вглядываясь, - Сережа, ты побледнел даже. Бледный стал... Зачем же ты веришь? Не надо. - Торопливым движением она нежно провела кончиками пальцев по его лицу. - Никогда не верь, если я тебе буду такое говорить. Я не такая уж скверная... Я полюбила тебя очень. Только ты, может быть, думаешь, это... когда мы на табуретке поцеловались... Нет! А знаешь когда? Вот когда в ту ночь я ревела от стыда, что такая я дрянь, а ты... ты боялся мне сказать... ох, как ты тогда боялся сказать, а все-таки сказал... вот когда...