Страница 1 из 9
Андрей Ильин
Как мужик счастье искал
Прожил мужик пятьдесят лет как один день. Спины не разгибал, сытости не видел, а видел только хлев, борозду да лошадиный круп. Женился, детей зачал, родителей схоронил в перерывах между работами. Горе полновесной ложкой хлебал, а счастья щепотки не наскреб.
Может, его счастье сквозняком выдуло? Может, он дом не так поставил - на ветродуе на самом? Может, окна не с той стороны прорубил? Бог его знает. Но только не было счастья, и все тут.
Пошел мужик к попу и говорит:
- Пятьдесят годков мне нынче вышло, а счастья не видел, где оно?
Поп с попадьей капусту квасили. Приход - нищий, прихожане голь перекатная. Пожертвований на свечи не хватает. Голодал поп. А чтобы вовсе с голоду не помереть, на зиму сто кадушек капусты квасил. Пятьдесят кадушек в церковных подвалах хранил, а пятьдесят за алтарем. Тем и жил.
Вытер поп руки об рясу, стряхнул капусту с бороды и сказал так:
- Счастье на небесах. По всему выходит.
Вернулся мужик домой и стал лестницу строить. Так решил - в лепешку расшибусь, а счастье добуду. Хоть самый махонький кусочек. Хоть вот такусенький. Хоть еще меньше. А напоследок порадуюсь.
Сколотил мужик лестницу выше храма, а поднять не может. Лежит на земле лестница невиданной длины, тянется через всю деревню, через реку, через базар. Одним концом в мужиков порог упирается, другим в погост. Кликнул мужик соседей в помощь лестницу поднимать.
Селяне возражают:
- Ни к чему нам пупы надсаживать, к твоему счастью тебе же дорогу мостить. Какой нам с того навар? У нас своих дел невпроворот. Коровы не доены, поля не вспаханы, жены не обласканы.
- Глупый вы народец, ей-богу! - удивляется мужик. - Счастье - оно для всех. Я только тропинку разузнаю. Осмотрюсь самую малость. А после мы его всем миром за уши с небес стянем и поровну поделим!
- Совсем ты, мужик, заврался! Как же это такая лестница всех выдержит? - опять возражают селяне.
- Ну, не дурни вы? Я же пока один слажу. А вы погодя...
- А коли ты один полезешь, ты один ее и подымай. Твое счастье - твои заботы, - ответили селяне и по домам разошлись.
И даже дети родные мужику сказали:
- Нам эта лестница вовсе ни к чему. А от нечего делать мы лучше на гармошке поиграем да девок пошшупаем. Перестал бы ты, тятька, людей смешить, а пошел бы ты лучше в сарайку, борову отрубей задал.
Отец, конечно, осерчал очень, но виду не подал, смолчал пошел сам лестницу к небу прилаживать.
А сыны, как обещались, надели красные рубахи, понасыпали полны карманы семечек и пошли гармошку теребить и девок шшупать.
И так мужик, и так прилаживался, то конец лестницы поднимет, то середину, а всю никак осилить не может. Измучился совсем. Вспотел. И спать пошел.
А ночью соседи лестницу его на куски порубали и по дворам растащили. И каждый свой кусок к делу приспособил. Один к чердачному окну подставил, другой к сеновалу. А некоторые хоть и посчитали мужика дураком, даже похвалили - хошь не хошь, а обществу доставил некоторую пользу.
Проснулся мужик - лестницы нет! Поплакал, погоревал и стал строить другую лестницу, сразу вверх. Очень уж ему хотелось до счастья добраться. Вкопал в землю две жердины, поперечины приколотил. И еще приколотил. И еще...
Лезет и колотит. Лезет и колотит. Высоко забрался. Деревню сверху увидел, поля, реку, и колокольню соседней деревни, и еще село и реку. Здорова земля!
До облаков уже кончиками пальцев дотягивался, ну просто совсем рядом счастье ходило, уж за бочок можно было ущипнуть. А не давалось!
Сыны внизу топчутся, матерятся в бороды на непутевого папашу, а убрать его с глаз селян долой - боятся Высоко уж больно. Голова кружится и коленки дрожат.
А папашка на последней перекладине тюк-тюк молоточком. Тюк-тюк молоточком. Еще жердину приспосабливает. И уж видно его под облаками махонькой точкой, как орла парящего или еще какую птицу.
Сыны совсем озлобились. Ругательски ругаются. Отца вслух полудурком прозывают.
Мать сынов боится, днем их ругань слушает, поддакивает, а ночью картохи отварит и с чугуном наверх лезет. Все-таки свой мужик, не чужой!
Лестница шатается, ветер свистит, подол юбки треплет. Темнотища крутом, как в погребе, звезды в самые глаза заглядывают, а под ногами, совсем далеко внизу, огоньки деревни светятся ма-а-ахонькие. И всю-то деревню ноготочком прикрыть можно. Вот как высоко. Страсть! Аж сердце захолаживается!
А мужику все нипочем. Он вниз не смотрит, он вверх смотрит, счастье среди звезд выглядывает. Картоху съест, усы оботрет, поплюет на руки и за топорище. Тюк-тюк. Тюк-тюк. Спорится работа. Сосной пахнет, смолой и звездами. Стружка кудряшкой крутится и на землю, как снег, сыплется. Долго летит, ох долго!
Жена посидит так на перекладинке, щеку ладонью подперев, посмотрит на муженька, повздыхает, да и вниз полезет, сынам завтрак варить. А вниз путь и еще страшнее. Уж ветер воет, чугунок из рук рвет, за волосья дергает - того гляди свалит. И видно, как далеко солнце красным боком из-за холмов вылазит. А внизу совсем ночь и деревни не видно, а только чуть слышно, как собаки в темноте брешут.
А мужик ни ветра не чувствует, ни солнца не видит - считает, сколько до счастья вершков осталось. Так бы, наверное, и долез, не случись однажды беда. Не уследили сыны, как подрылся под жердины кабанчик. Знать бы мужику об том, может, исхитрился, ухватился бы за какое облако, подвязал бы лестницу. А так только и успел, что "ой" сказать да руками взмахнуть. И полетел вниз кувыркаясь. Летел и все думал - всего-то чуточку, всего-то полжердиночки до счастья не долез!
Упал мужик прямехонько в глубокий овраг, в самую стружку. А насыпало ее там видимо-невидимо! Тем и спасся. Только синяков да шишек наставил, да бок сильно зашиб. Но жив!
Пришел домой, а сыны попрекают:
- Говорили тебе, папашка, - задай корм кабанчику. А ты не внял, на небо полез. Через то и пострадал! - и за общий стол папашку не пускают. - Ты, - говорят, - пашеничку не сеял, не убирал, за скотинкой не ходил. А в лесенке твоей вовсе никакого проку не оказалось! Вот и не обижайся!
И стали ему еду на специальную лавочку-приступочку ставить, за печкой. Да не то, что все едят, а то, что от обеда осталось.