Таис Афинская

– Не уйдете, блудницы! Попались, развратницы! – заорал человек с широкой неподстриженной бородой, протягивая руку к Таис.

В этот миг Гесиона, вырвав бич у возницы, изо всей силы ткнула им в раззявленный кричащий рот. Нападавший грохнулся наземь.

Освобожденная Таис раскрыла сумку, подвешенную к стенке колесницы, и, выхватив коробку с пудрой, засыпала ею глаза второго мужчины. Короткая отсрочка ни к чему не привела. Колесница не могла сдвинуться с места, а выход из нее был закрыт.

Дело принимало серьезный оборот. Никого из путников не было на дороге, и злобные философы могли легко справиться с беззащитными девушками. Мальчик-возница, которого Таис взяла вместо пожилого конюха, беспомощно озирался вокруг, не зная, что делать с загородившими путь людьми.

Но Афродита была милостива к Таис. С дороги послышался гром колес и копыт. Из-за поворота вылетела четверка бешеных коней в ристалищной колеснице. Управляла ими женщина. Золотистые волосы плащом развевались по ветру – Эгесихора!

– Таис, малакион (дружочек), держись!

Зная, что спартанка сделает что-то необычайное, Таис схватилась за борт колесницы, крикнув Гесионе держаться изо всех сил. Эгесихора резко повернула, не сбавляя хода, объехала колесницу Таис и вдруг бросила лошадей направо, зацепившись выступающей осью за ее ось. Бородатые, державшие лошадей, с воплями пустились прочь, стараясь избежать копыт и колес, кто-то покатился в пыли под ноги лошадей, закричал от боли. Лошади Таис понесли, а Эгесихора, сдержав четверку с неженской силой, расцепила неповрежденные колесницы.

– Гони, не медли! – крикнула Таис, давая мальчишке крепкий подзатыльник.

Возница опомнился, и гнедая пара помчалась во весь опор, преследуемая по пятам четверкой Эгесихоры.

Позади из клубов пыли неслись вопли, проклятия, угрозы. Гесиона не выдержала и принялась истерически хохотать, пока Таис не прикрикнула на девушку, чувства которой были еще не в порядке после перенесенных испытаний.

Не успели они опомниться, как пролетели перекресток Ахарнской дороги. Сдерживая коней, они повернули назад и направо, спустились к Илиссу и поехали вдоль речки к Садам. Только въехав под сень огромных кипарисов, Эгесихора остановилась и спрыгнула с колесницы. Таис, подбежав к ней, крепко поцеловала подругу.

– Хорошо вышла аматрохия? В ристалище очень опасно такое сцепление колес.

– Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как ты оказалась на дороге? Слава богам!

– Я заезжала за тобой, чтобы покататься, а ты поехала в Ликей. Не стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и красивы, и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине противоестественно и опасно, – спартанка звонко рассмеялась.

– И как ты сообразила явиться вовремя?

– Я проехала от Ликейской рощи выше к горам, остановилась там с лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты поедешь. Он прибежал с известием, что вас бьют философы. Я едва успела, бросила его на дороге...

– Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания, – ты же покалечила моих врагов!

– Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему колесницу, а потом поедем купаться на наше излюбленное место. Пусть твой эфеб едет за мной до поворота, а там ждите!

И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке.

Они резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке, той самой, куда два года назад выплыл Птолемей.

Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под ударами волн, как бронзовый лист в полу храма. С визгом и скрежетом катилась галька с уходившего под воду каменного откоса. Благодатный ветер нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самой воды. Обхватив колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное в шуме волн.

– Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам, – сказала Таис, – он не простит нам.

– Меня он не знает, – поддразнила спартанка, – а ты назвалась ему. Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом.

– Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть, нанять двух-трех вооруженных сторожей – это будет проще, только подобрать людей похрабрее, – задумчиво сказала Таис, – они мне надоели, мои афинские друзья.

– Я не боюсь Стагирита, даже если дознаются, кто наехал на философов, – твердо молвила Эгесихора, – ведь я уже решила плыть со спартанцами в Египет. Об этом я и хотела сказать тебе на прогулке.

– Так что же ты молчала? – Таис поднялась, уселась на коленях и, поняв нелепость своего упрека, рассмеялась. И через мгновение снова озабоченно нахмурилась. – И ты бросаешь меня одну в Афинах?

– Нет, зачем же, – невозмутимо парировала Эгесихора, – ты едешь со мной.

– Я не обещала этого ни тебе, ни себе самой!

– Так решили боги. Я была у прорицателя, того, чье имя не произносят, как и богини, которой он служит.

Таис вздрогнула и побледнела, зябко согнув гибкие пальцы на ногах.

– Зачем ты сделала это, зачем?

– Мне трудно расстаться с тобой, а я должна была дать ответ Эоситею Эврипонтиду.

– Он из древнего рода лаконских царей? И что ты сказала ему?

– Да!

– А что сказал тот, кто видит вдаль?

– Что тебе будет дорога кольцом на много лет. И мне, но мой путь короток, хотя буду вместе с тобой до его конца.

Таис молча смотрела перед собой в каменистую осыпь склона на трепещущие под ветром былинки. Эгесихора следила за ней, и странная печаль углубила уголки полного, чувственного рта спартанки.

– Когда они плывут? – вдруг спросила Таис.

– В двадцатый день боэдромиона. Из Гития.

– А туда?

– За неделю до того надо плыть из Пирея. Его собственный корабль возьмет нас со всем имуществом.

– Времени осталось немного, – молвила Таис, поднимаясь и стряхивая песок с живота, бедер и локтей.

Встала и Эгесихора, разделяя ладонью вьющиеся пряди тяжелых волос. Гесиона подбежала к Таис с куском ткани, служившим для стирания соли, обтерла ее. Почти не разговаривая, подруги доехали до дома Таис. Эгесихора, скрыв лицо под покрывалом, в сопровождении сильного конюха пошла домой уже в сумерках.

На следующий день вся Агора возбужденно обсуждала происшествие у Ликейской рощи. Афиняне, большие любители судачить и сплетничать, изощрялись в описании случившегося. Число «покалеченных» неуклонно возрастало, к полудню достигнув пятнадцати. Имя Таис повторялось то с восхищением, то с негодованием, в зависимости от возраста и пола говоривших. Но все почтенные женщины сходились на том, что надобно проучить «та метротен Кресса», критянку по матери, в своей наглости не постеснявшуюся нарушить покой обители великого мудреца. Гинекономы уже послали своего представителя к Таис, чтобы вызвать ее в суд для дачи показаний. И хотя сама Таис не обвинялась в серьезном преступлении и, кроме денежной пени, ей ничего не грозило даже при несправедливом обороте дела, ее подруга могла понести суровое наказание. Свидетели видели женщину, несущуюся на колеснице, а весь город знал, что тетриппой – четверкой лошадей – могла управлять только гетера Эгесихора. Ее покровители задержали дело, но вскоре выяснилось, что один из сыновей влиятельного и знатного Аристодема изувечен копытами и колесами. Еще три ученика Стагирита требовали удовлетворения за поломанные ребра, руку и ногу.

В «тяжелые дни» метагейтниона (три последних дня каждого месяца, посвященные умершим и подземным богам) к Таис ночью внезапно явилась Эгесихора в сопровождении своих рабов и целого отряда молодых людей, нагруженных узлами с наиболее ценным имуществом.

– Все кончено, – объявила спартанка, – остальное я продала.

– А лошади?! – испуганно воскликнула Таис.

– Они уже на корабле, в Мунихионе. И я сама буду там еще до рассвета. Что же, прорицатель оказался не прав и воля богов разлучает нас?!

– Нет! – пылко сказала Таис. – Я решила тоже...