Канцлер

Вошёл слуга и объявил:

- Их светлость, лорд Биконсфильд.

Горчаков обрадовался:

- Приехал? Проси скорей, Да вот что, Лаврентий. Если я тебя крикну два раза: "Лаврентий, Лаврентий", ты не приходи. Приготовь чай. Карту, Нина Юлиановна.

- Какую карту, ваша светлость?

- Карту, которую я вам велел начертить. Да что с вами, сударыня? Ах, понимаю, с вами молодость и любовь...

Развозовская вспыхнула:

- Какая любовь?

- У кого любовь? - вспыхнула и Ахончева.

Горчаков будто не обратил внимания:

- О любви поговорим попозже, а сейчас - карту и прошу вас обождать в гостиной. Не думаю, чтоб лорд Биконсфильд долго задержался у меня.

Развозовская и Ахончева передали ему карту и последовали в соседнюю комнату, а старик закутал ноги пледом, устроился поудобнее и заглянул в карту.

- Превосходно, превосходно! - решил он.- Черта твёрдая, как императорской рукой проведённая.- Потянулся к столу, выдвинул ящик, достал печать, притиснул её к бумаге и положил возле себя карту, а печать убрал.

Только успел он это сделать, как вошёл лорд Биконсфильд, высокий, худой, несколько согбенный. Прядь волос падала вечно на вялое его лицо. Стёклышко блистало в его левом глазу. Поношенный фрак, впрочем, не лоснился, а был, как бы сказать-то, будто бы чуть ветх. Возможно, это происходило и оттого, что у владельца его и носителя была привычка, разговаривая, всовывать руки в задние карманы фрака и помахивать фалдочками в разные стороны. Сейчас же руки лорда были заняты, он держал в обеих крошечный букет подснежников.

Горчаков встретил гостя радушно:

- Дорогой сэр! Биконсфильд! Я безумно счастлив, что вы посетили берлогу умирающего русского медведя, Боже мой! Эти цветы мне? Любимые вами подснежники! И в это время года?! - Старик принял букет из рук гостя и принялся пристально, нарочито громко нюхать.- Амброзия!

Биконсфильд довольно произнёс:

- Учёный немецкий садовод с большим трудом вывел их к моему отъезду, князь. Узнав о вашей болезни, я решил поднести их вам, ваша светлость.

- Миллион, миллион благодарностей, сэр Биконсфильд. Но что я слышу? Вы уезжаете? У вас заболел кто-нибудь в Лондоне?

- Нет, уезжает вся наша делегация. Разве вы об этом не знаете, князь?

- Я никого, кроме врачей, не принимаю. А что случилось?

- Наши враги опубликовали майский наш меморандум. Министр иностранных дел подаёт в отставку. Правительство, вынужденное общественным мнением, пересматривает вопрос о передаче Бессарабии и Батума.

- Но вы должны разъяснить общественному мнению Англии, что Бессарабия незаконно отторгнута от России в 1856 году, а Батум - грузинский город.

- Это так, но вы сами, сэр, толкаете английское общественное мнение на дурные мысли о вас.

- Я, дорогой сэр Биконсфильд?

- Именно вы, князь. Разрешите быть откровенным? Только что Бисмарк вручил мне секретную телеграмму одного дипломата о согласии его на посылку к границам Индии армии в двести тысяч штыков. Я был возмущён. Рука моя совсем было протянулась, но в это время...

- Вы увидали глаза Бисмарка? - подхватил Горчаков.

- Откуда вы это знаете, князь?

- Привычка. Я много раз видел в глазах Бисмарка страстное желание войны с Россией - только чужими руками. Итак, вы, дорогой сэр, увидали это желание, и вам стало страшно?

- Именно, мне стало страшно! Я подумал: "А не обманывает ли меня Бисмарк? Не сам ли он сочинил эту телеграмму?"

- Нет. Телеграмму послал я.

Биконсфильд встал:

- Князь! Это - война?

- Наоборот, сэр. Прочный мир и, надеюсь, когда-нибудь даже союз.

- Но двести тысяч русских войск на границах Индии? Да тогда одних верблюдов потребуется миллиона полтора? Нет, сэр, мы с ума не сошли.

- И мы тоже не сошли с ума.

- А телеграмма?

- Это только надежда, сэр, что вы задумаетесь над ней, увидите глаза Бисмарка и зайдёте перед отъездом к старому русскому медведю. Ведь Бисмарк, подавая вам телеграмму, сказал: "Видите мою дружбу к Англии и вероломство русских? Это означает: надо образовать общеевропейскую коалицию против России с привлечением к участию в ней не только Англии, но и Франции". Будьте откровенны до конца, сэр! Сказал вам такие слова Бисмарк?

- Сказал нечто подобное, князь.

Горчаков долго выпутывался из пледа, чтобы подняться с кресла:

- А между тем его планы - обессилить Россию, Англию и Турцию во взаимной войне, сорвать Берлинский конгресс, а затем вместе с Австрией, которая не будет драться с вами, пойти, сэр, против России! Повторяю, вместе с Австрией разделить Балканы и идти на Суэц, Египет, Индию.

- Князь, ваши слова волнуют меня. Вы всегда, я знаю, говорите, имея доказательства.

- Австро-Венгрия отказалась сейчас выступить вместе с вами против России?

- Нет. Она согласна воевать вместе с нами!

- Сэр, вы - англичанин. Я - русский. Это две наиболее искренние нации в мире. Кроме того, вы прекрасный и искренний писатель, а я - лицейский друг Пушкина и дядя Льва Толстого, двух самых искренних писателей России, которые научили и меня искренности. Будем говорить правду! Граф Андраши сказал вам, что Австро-Венгрия не в состоянии в данное время воевать с Россией?

- Да.

- Благодарю вас, сэр. Если вы останетесь в Берлине на несколько дней, я доставлю вам доказательства переговоров о преступном союзе между Германией и Австро-Венгрией, цель которого - разрушение Европы и цивилизации.

- Я остаюсь, князь.

- Вы благородный человек, сэр.

- Но только взамен, дорогой князь, вы должны отказаться от Бессарабии и Батума.

- Сэр Биконсфильд! Вот карта крайних уступок, присланная мне сегодня Царским Селом. Здесь есть красная черта, за неё не отступит русский солдат. Так сказал мой император.- Биконсфильд сделал движение к карте.- К сожалению, я не могу показать её вам. Она секретна. Это, повторяю, крайние уступки, превысить которые может только война.

- Я убежден, князь...

- Что эта карта удовлетворит обе стороны? Бесспорно. Вам кофе или чаю, сэр? Простите, поздно вспомнил, заболтался. Лаврентий, Лаврентий! Куда он пропал?

- Не трудитесь, ваша светлость.

- Ужасный слуга, но я привык к нему. Лаврентий, Лаврентий! Простите, дорогой сэр, я покину вас на минутку.