Страница 2 из 5
Дело то кончилось скверно. Фаддей Кузьмич ездил к погорельцам и осторожно интересовался потерями, но люди пугались, полагая за визитом пожарного начальства умысел о наказании, и добиться чего-либо вразумительного от них не удалось. "Жалоб и претензий нет".
Щеглов же, о котором пошли дурные слухи, грозился дать делу надлежащий ход и показывал справку из травмопункта.
И вскоре дал. Правда, совсем с иным уклоном. Те часы в присутствии понятых были извлечены милицией из рабочего шкафчика Краюхина, а именно -из его старых галифе. Краюхин тут же набросился на лейтенанта и успел надавать ему тумаков. Зацепил он и оперативника. Его арестовали.
Фаддей Кузьмич нутром чувствовал, что Краюхин не виноват, но хорошую характеристику по запросу следствия дать побоялся. Сидела в его кабинете зареванная жена, смотрели исподлобья дети на злого дядьку-начальника, но не смог Фаддей Кузьмич написать добрых слов о человеке, который бросается с кулаками на своего командира, и у того образуется "обширная гематома левого предглазья" -- синяк. Краюхина уволили еще до суда, и он получил два года условно: стройки народного хозяйства или, как говорят в народе, химию. Часики те суд не принял во внимание, и судили Краюхина исключительно за мордобой. Фаддею Кузьмину был нагоняй за развал воспитательной работы, а Краюхин, по слухам, накуролесил чего-то еще и на химии и угодил за самую настоящую проволоку. В семье его тем временем все пошло наперекосяк. Жена стала попивать, сын-подросток попал в колонию, дочку часто видели в кустах за оврагом с гопниками, а младший болтался дотемна во дворе или смотрел мультики в магазине культтоваров.
Квартира с расхлябанной дверью, мимо которой Фаддей Кузьмич каждый день проходил с работы и на работу, вызывала в нем сложные чувства. Иной раз он жалел ее обитателей и собирался зайти и решительно поговорить с женой Краюхина, быть может, подыскать ей работу по их ведомству, предложить устроить дочку в интернат, пока та не докатилась до худшего, но что-то недосказанное и недодуманное -- тогда, несколько лет назад, когда судили Краюхина,-- удерживало его нажать кнопку звонка, и он успокаивал себя, что непременно сделает это в другой раз, вот только немного разгребет текучку, соберется с мыслями и будет не так занят. Но накатывались новые заботы, Фаддей Кузьмич сидел на заседаниях и оперативках, подписывал бумаги, готовил приказы, принимал по личным вопросам, уставал, засиживался в управлении допоздна, и квартира бывшего пожарного, который так нелепо распорядился своей судьбою, забывалась.
Хождение в комнате как будто прекратилось. Фаддей Кузьмич чуть приподнялся и заглянул в щелочку между занавесками. И вновь, словно того и ждали, свет в комнате погас. Но Фаддей Кузьмич успел схватить глазами: мальчика у двери с поднятой к выключателю рукой; вылезшую из-под одеяла ногу с синими бугристыми венами, принадлежащую, несомненно, спящему человеку, женщине; массивную кружку в красный горошек на стуле... И все. Темнота.
Фаддей Кузьмич выждал немного, поднялся с колен и заглянул в близкое окно кухни, проверяя мальчика: там ли он? Мальчик сидел за столом, спиной к Фаддею Кузьмичу, и пил из блюдечка чай. Тут же лежала раскрытая книга, нож, пачка маргарина и кусок булки с маленькой подковкой укуса.
Евсюков огляделся по сторонам, встал на ограждение лоджии и дотянулся до козырька бетонной плиты над головой...
Этаж второй.
Довольно прытко взобравшись на второй этаж, Фаддей Кузьмич не поспешил залезать в лоджию, а вначале осторожно высунул голову из-за барьера. И лишь убедившись, что в спальне, освещенной ночником, никого нет, выпрямился и перекинул ногу.
В щели между портьерами проглядывалась застеленная ко сну тахта с откинутым одеялом и женской сорочкой на подушке.
Здесь, на втором этаже, жил тот самый Щеглов. И Фаддей Кузьмич впервые подумал, что близкое соседство наверняка угнетает оба семейства. Если не более. Быть может, даже идет вражда. Осколки семьи Краюхина и -- упитанные, солидные Щегловы. И злые взгляды, и разговоры -- кто кого посадил, и угрозы -- кто кого потом посадит. Печальное дело, если учесть, что в обеих семьях дети.
Щегловы жили в достатке. Зябнущий на ветру Фаддей Кузьмич смог разглядеть в щелку между портьерами большой ковер на стене, шифоньер с желтыми металлическими планками и кусочек трюмо с коробочками, шкатулочками и флакончиками. В торцах лоджии на полочках поблескивали ряды консервных банок, среди которых безошибочно угадывались с зернистой -- три маленькие и желтоватые. Стояли две кадки с соленьями, и от тугого свертка на полу исходил аппетитный запах копченой рыбы. "Во, буржуй",-- невольно подумал Евсюков, у которого все припасы заключались в ведре квашеной капусты и десятке банок огурцов домашней засолки.
Помнил Фаддей Кузьмич и совсем другое житье Щегловых.
Год назад, когда умер старый служака Ферапонтов, заведовавший ремонтно-строительным отделом управления, и встал вопрос о новом начальнике, кто-то предложил старшего лейтенанта Щеглова, напирая на его исполнительность, былую службу в стройбате и диплом строительного техникума. Фаддей Кузьмич скривился при такой кандидатуре, имея в виду темное дельце с часами, но его же и пристыдили: был, дескать, суд и надо верить суду, а не кривотолкам. Не зажимай, Фаддей Кузьмич, молодежь, не надо. Если ты ему не верил, почему держал в командирах? И Фаддей Кузьмич, покряхтев, дал добро: против такой логики не попрешь.
И вскоре после утверждения Щеглова строительным начальником тот пригласил Фаддея Кузьмича с супругою в гости -- отметить назначение. Фаддей Кузьмич, помнится, отказался вначале, сослался на занятость, но Щеглов пристал как банный лист, смотрел просительно, чуть ли не со слезой во взоре, тут еще стала подстрекать к дружескому визиту жена -- что, мол, сидим, как бирюки, дома, люди могут обидеться, и он пошел, прихватив бутылку "старки" и шоколадки детям. Посидели, поговорили, и запомнилось, что живут Щегловы средне: диван там какой-то, шкаф, телевизор... Ничего такого, что углядел он сейчас, переводя дыхание на балконе Щегловых, год назад и в помине не было.
Управление строило много. Обновлялись помещения старых пожарных частей, возводился пионерлагерь с зимней базой отдыха, намечалось подсобное хозяйство с коровником, да и сами кабинеты начальства требовали реставрации. Куда приятней видеть на стенах деревянные панели и ступать по ворсистому паласу, чем сидеть в комнатенке с облупившейся краской и скрипучим полом. И всем этим непростым хозяйством заправлял теперь Щеглов. Быть может, не все шло у строителей гладко -- Щеглову доставалось на совещаниях, но деловая хватка у него явно была. Первые два кабинета, которые Щеглов превратил в уютные, располагающие к работе помещения, были самого начальника управления и его, Фаддея Кузьмича. Покойный же Ферапонтов обещал и отговаривался нехваткой ресурсов.
Щеглов оказался расторопным парнем и однажды, когда Евсюков заикнулся о второй двери для квартиры своей матери -- старушка мерзла зимой,-- решил вопрос быстро и в лучшем виде. Дверь привезли и установили на следующий день. "Сколько с меня?",-- без всякого подвоха поинтересовался тогда Евсюков. "Обижаете, Фаддей Кузьмич...-- улыбнулся Щеглов.-- Работаем на сэкономленных материалах". И категорически отверг деньги, но вскоре подписал у Фаддея Кузьмича приказ на совместителей, которые помогали строить пионерлагерь. Скользкий, надо сказать, приказик, хотя все документы и были в порядке.
И некстати вспомнилось Фаддею Кузьмичу, что и импортный умывальник, и кафельную плитку под мрамор, и толстую декоративную фанеру для полок, что теперь у него на кухне, -- все это добывал для него Щеглов, действуя большей частью через жен, которые неожиданно завели дружбу. "Фадя! -- говорила Фаддею Кузьмичу жена.-- Я заказала моющиеся обои для спальни.-- И показывала обрезок бумаги с анютиными глазками.-- Тебе нравится? Не волнуйся, все по квитанции..." Евсюков понимал, что склад управления -- не магазин, но упоминание о квитанции успокаивало его, и вскоре он заставал у себя в спальне двух малярш, которые заканчивали оклейку стен и игриво поглядывали на него: "Вам, Фаддей Кузьмич, как себе сделаем. Любуйтесь с молодой женой на здоровье". Женщины уходили, тщательно убрав за собой мусор, и Фаддей Кузьмич возмущенно подступал к супруге: "Ты понимаешь, что это мои кадры? Понимаешь, какие могут пойти разговоры?.." -- "Успокойся, никаких разговоров не будет.-- Жена смотрела на него как на ребенка.-- Я их отблагодарила, и они довольны. Спи спокойно".