Страница 8 из 16
Таков дух христианства, дарованный и завещанный человеческой культуре. Это дух овнутренения; дух любви; дух молитвенного созерцания; дух живого, органического содержания; дух искренней, насыщенной формы; дух совершенствования и предметного служения делу Божьему на земле. Уверовать во Христа - значит принять от Сына Божия этот дух как Дух творческой силы и из него творить земную культуру. И обратно: кто верен этому духу, из него живет и творит, тот уже Христов, даже и тогда, когда сам этого не знает и не признает. Ибо "всякий, делающий правду, рожден от Него" (1 Иоан. 2,29).
Творить христианскую культуру не значит законничествовать в отвлеченных догматах или понуждать себя к умствованию о предметах, сокрытых от земного человеческого ока; это не значит отказываться от свободного созерцания или творить только "по закону" представителей земной церкви. Но это значит раскрыть глубину своего сердца для Христова Духа и из него обратиться к созерцающему воприятию Бога и Божьего мира, а также к свободным и ответственным волевым деяниям в плане Божьего Дела на земле. Ибо так созерцающему и действующему человеку дано внести христианский дух во все, что бы он ни начал делать: в науку, в искусство, в семейную жизнь, в воспитание, в политику, в службу, в труд, в общественную жизнь и в хозяйствование. Он будет творить живую христианскую культуру.
Но для этого он должен, конечно, принять Божий мир и зажить им и в нем.
5. О ПРИЯТИИ МИРА
Тот, кто хочет творить христианскую культуру, должен принять христианство, ввести его дыхание в самую глубину своей души и обратиться к миру из этой новой цельности и свободы. Выражаясь философским языком, можно сказать, что он призван осуществить в самом себе - религиозный "акт" христианства и из него начать творческую работу над преображением мира в новом духе. Естественно, что он должен принять для этого и самый мир, созданный Богом и дарованный Им.
Мы знаем, что в истории христианской церкви имеется древняя "мироотречная" традиция9; и тот, кто следует этой традиции, имеет, по-видимому, основание не вмешиваться в судьбы земли и земного человечества. Он как будто имеет основание предоставить космическому и историческому процессу идти своим ходом и влечь людей туда, куда они влекутся, - хотя бы к погибели; к разрушению и растлению, во власть "змия", "обольщающего народы" (Апок. 20,3,7); но это основание он имеет только тогда, если он принимает и "обязанности", вытекающие из мироотречения, т.е. если он действительно угашает в себе самом земной человеческий состав и доживет свой удел, как бы не присутствуя на земле, томясь о скорой смерти, в виде почти бестелесного духа...
Действительно, в христианстве имелась эта древняя традиция, отвергающая мир. Эта традиция была порождена эсхатологическими местами Нового Завета, особенно Евангелия и Апокалипсиса (не указывающими, впрочем, никаких определенных сроков грядущего конца); она окрепла затем под влиянием греческой философии (стоиков и неоплатоников); и затем дошла до крайних выводов (вроде самооскопления Оригена) под влиянием формального, внешнего законничества. присущего иудаизму. Однако, эта традиция никогда не выражала последнего и глубочайшего отношения христианства к Божьему, именно - к Божьему миру. Было бы чрезвычайно поучительно проследить через всю литературу христианской аскетики, как платоническое и стоическое (и чуть ли не буддийское) отвращение от мира и осуждение его - уживается в ней (не примиряясь!) с христианским учением о благодатной устроенности мира, и его божественной ведомости (Провидение) и о вездеприсутствии Божием (приближение к пантеизму!). Здесь перед нами два различных иногда кажется даже противоположных миросозерцания: они как бы стоят рядом, не вытесняя друг друга, а подсказывая человеку два различные жизненные пути: мироотвержение и мироприятие.
Первый путь был последовательно продуман и прочувствован до конца в первые же века. Согласно этому воззрению, Царствие Божие не только не от мира сего, но и не для мира сего. Мир внешний и вещественный есть лишь временный и томительный плен для христианской души; ей нечего делать с этим миром, в котором она не имеет ни призвания, ни творческих задач. Мир и Бог противоположны. Законы мира и законы духа непримиримы. Двум господам служить нельзя, а господин мира есть диавол. "Этот" век и "грядущий" век два врага. И смысл христианства состоит в бегстве от мира и из мира, т.е. в неуклонном угашении своего земного человеческого естества. Надо возненавидеть все мирское и отдалить его от себя, иначе оно само отдалит нас от Бога. Все мирские блага, "все сотворенное" надо почитать чужим и не желать этих вещей. Христианин не должен вступать в брак, не смеет приобретать собственность, не должен служить государству. Мало того: ему подобает молиться - "да прейдет мир сей" и да сократятся его дни. Сам же он должен обречь свою плоть увяданию или медленному "умерщвлению" под страхом "лишиться последнего благословения". Ему подобает стыдиться того, что у него есть тело и телесные потребности. Он должен приучиться видеть врага в своей плоти и гнушаться ею: здоровое тело должно быть ему нежелательно: оно должно стать на земле, как изваяние или "истукан", и сам он должен жить так, как если бы его совсем "не было в мире сем"10.
Таковы последовательные выводы из мироотречности.
Что остается делать в мире такому христианину? Какую он может творить культуру? За что ему бороться "в этом мире", что отстаивать? Если Христос пришел в мир, учил и страдал для того, чтобы увести своих учеников из мира и научить их отвращению ко всякому мирскому естеству, то самая идея "христианской культуры" на земле есть идея ложная и несостоятельная. У такого христианина нет родины на земле, ибо она у него в небесах. Какая может быть у такого отшельника забота о правосознании, о правопорядке, о суде и справедливости? Какая печаль столпнику от того, что гибнет хозяйство, что извращается наука, что горят музеи? Он призван вместе с Афинагором и Тертуллиапом "презирать мир и помышлять о смерти"... И если христианство отвергает "мир", материю, природу, тело, хозяйство, собственность, государство, науку, искусство и с ними все земные дела, - то оно не может ни вести человека в этом мире, ни учить и вдохновлять человека в этом мире: оно может только уводить его из этого мира. Благословить его на земную жизнь и вдохновить его к этой жизни оно не в состоянии. Тогда оказывается, что земная жизнь дана человеку не для того, чтобы он в ней жил и творил, славя Бога своею жизнью и своим творчеством (идея христианской культуры!), а для того, чтобы он не принимал ее и учился медленному самоумерщвлению: истинный христианин не имеет на земле творческого призвания и творческой цели.