Страница 2 из 3
Приехали с женой снова в Котельниково к её родителям. Ибо так и не выделило родное государство для своего защитника ни единого метра жилой площади, не нашла родина на своём огромном, самом большом в мире, теле места для служившего ей верой и правдой отставного капитана. Воистину, как на защиту звать, так родина-мать, а как расплатится, так мать-волчица. Но он, Назаров Василий Петрович, не в обиде: это его страна, это его родина, какая ни есть, другой не будет. Да и не пристало служивому человеку жаловаться на родину. Он её защищать обязан, а не сопли жалобно пускать, обидки корчить.
Чинов больших не достиг, звёзд с неба не хватал. Ушёл капитаном с должности заместителя начальника штаба батальона аэродромно-технического обеспечения там же, на Курилах. И не жалеет.
Детей им со Светкой Бог так и не дал. Где только не лечилась, в какой только госпиталь и санаторий не ездила, но… Не судьба. От того ли, нет, но жена взяла в голову, тосковала, переживала так сильно, что приключилась с ней болезнь страшная, тяжёлая, неизлечимая. Начала чахнуть ещё на Курилах, а угасла в родительском доме как свеча буквально за полгода. Похоронил Вася свою любимую Свету там же, на окраине городка под звуки военного марша «Прощание славянки», установил надгробный знак в виде стелы с красной звездой на вершине, как и подобает настоящей жене офицера, сам немного пожил в доме тёщи, потом снял квартиру, съехал. Не мог смотреть, не мог находиться в том месте, где всё пронизано памятью, духом любимой женщины. Ни единого раза не слышал из её уст Вася стенаний, жалоб на съёмные квартиры, уголки в казармах, что заменяли жилплощадь; на отсутствие жилья, воды в очередном гарнизоне, тепла – в другом, работы – в третьем. Не роптала, смиренно сносила все тяготы и лишения воинской службы, молча собирала нехитрый скарб, молча, не ропща, следовала за мужем в любой край света, в любую «дыру», которую родина считала нужным «заткнуть» её мужем, а своим защитником… Отдавало всю себя ему, мужу… Как тут не благодарить судьбу, что дала возможность любить и быть любимым такой преданной, сильной женщиной?! Икона, а не женщина! Монумент! Эталон!
– Да-а-а… Жи-и-изнь, – мужчина произнёс в голос, огляделся вокруг.
Сновали пассажиры, хрипел как в добрые старые времена динамик, объявляя о прибытии и отправлении поездов. Всё было как прежде, но что-то было и ново, чего когда-то нельзя было увидеть и услышать на вокзалах. Нет-нет да проходил наряд милиции с собакой, пристально вглядываясь в лица пассажиров. Развязно вели себя парни в уголке у киоска. Их гортанные крики сменялись громким до неприличия смехом, матами на русском языке, оскорбительными, неприличными выкриками в адрес молодых девушек, что имели неосторожность в тот момент оказаться поблизости. Да-да, вот это как раз и было новым, отметил про себя Назаров. Раньше было чуть-чуть приличней, спокойней на вокзалах. Не было вот этой развязности, разнузданности, неприкрытого, демонстративного хамства, граничащего с полным неуважением, пренебрежением к пассажирам как людям.
– Дядя, – Василий Петрович повернул голову. Рядом с ним присел на краешек сиденья небольшого росточка мальчик лет пятнадцати-шестнадцати как принято сейчас говорить «кавказской национальности». Но произношение было чистым, без акцента.
– Слушаю тебя, дружок, – Назаров отметил для себя испуг в глазах, некую робость. Руки паренька нервно теребили шапку, глаза смотрели заискивающе, умоляли.
– Дяденька, проводите меня, пожалуйста, до машины. А то здесь милиция, ещё схватят, арестуют.
– С чего ты взял, мил человек? Милиция бережёт, а не арестовывает.
– Я же знаю, дяденька. Они нас не любят и придираются безо всяких причин.
И снова Василий Петрович обратил внимание на чистейший русский язык. Обычно у людей кавказских национальностей проскальзывал характерный акцент, а у этого парнишки его не было.
– Хм, так и быть, – мужчина посмотрел на часы: до отправления поезда ещё целый час, посадку не объявляли. А почему бы не прогуляться? Да и ноги затекли, не помешает и размяться.
Уже на выходе из зала ожидания навстречу им двинулся сержант милиции, жестом требуя остановиться.
– Со мной, со мной, командир! – Василий Петрович приобнял парнишку, увлекая его к выходу.
Сержант остановился в нерешительности, потом всё же махнул рукой, разрешая продолжить движение.
Спустя несколько дней Назаров будет вспоминать эту ситуацию, сержанта милиции, и будет казнить себя последними словами. Остановись он тогда, подчинись законному требованию милиционера, и всё было бы иначе. Воистину, благими намерениями вымощена дорога в ад.
– Видите, дяденька, я вам говорил, – паренёк теперь уже сам приобнял Василия Петровича, направляя его в угол автостоянки на привокзальной площади. – Во-о-он наша машина. Я посижу в ней, брата подожду. Спасибо вам, дяденька.
Они не дошли до бежевой «Волги» каких-то несколько шагов, как Назаров почувствовал острый, резкий укол в ягодицу. Ещё успел обернуться назад, но никого не увидел. Больше он ничего не помнит. Провал в памяти.
Потом были проблески сознания, отрывочные, смутные. Резко воняло бензином. Он лежит, скрючившись, в каком-то небольшом пространстве. Начал понимать, что его везут. Сильно занемело всё тело. Сухость во рту сопровождала почти все воспоминания. Обрывочно слышал разговоры, но пошевелиться, произнести хоть слова не мог: не было сил. Однажды пришёл в себя, память, сознание вернулись к нему. Понял, что он лежит в багажнике той самой бежевой «Волги», к которой по собственной доброте и глупости сопроводил парнишку.
Слышал голоса людей, выделял голос того паренька, понимал, что разговор происходит где-то на посту ГАИ.
– Команди-и-ир, какой базар? – проникновенно говорил парень. – Неужели я не понимаю? Всем надо жить. Давай не будем мешать друг другу, а будем помогать. Вот, держи. Купишь жене и детишкам подарки.
Отъехали от поста, машина снова остановилась. Василий Петрович хотел, было, закричать, напомнить о себе, но открылся капот багажника.
– А-а-а, баран, очухался, очнулся?
Тот самый мальчишка наклонился над багажником. Рядом маячило ещё одно бородатое лицо.
Назаров не успел произнести и слово, как тут же последовал резкий, острый укол, и снова наступило беспамятство.
Когда в очередной раз пришёл в себя, машина стояла, капот багажника был открыт, над ним склонилась целая толпа незнакомых бородатых мужчин.
– Иса, ты кого привёз? – среди гортанных звуков разобрал родной русский язык. – Это же пенсионер. Там что, не было молодых и здоровых?
– Извини, дядя, но на вокзале только этот сидел один и откликнулся на мою просьбу пройти до машины. Другие не хотели даже говорить или были с попутчиками. Так что, как говорят у русских: чем богаты, тем и рады, – развёл руками молодой паренёк, к которому все обращались по имени Иса.
Только теперь Василий Петрович начал осознавать, что попал в плен к горцам. Раньше он слышал, что исчезают молодые здоровые мужчины из российской глубинки, но никогда не думал, что в качестве пленника окажется и сам.
Сначала выкинули из багажника. Вот именно: выкинули, а не достали или помогли вылезть. Именно бросили у машины на землю, как барана, он лежал, связанный по рукам и ногам крепкой бечёвкой. Да-а, баран и есть. Когда-то Назарову приходилось наблюдать, как лежат бараны, подготовленные для заклания. И сейчас сам себя видел со стороны в позе такого же барана.
Когда его развязали, он долго не мог встать на ноги, они занемели, и потому подкашивались, не держали его плоть. Даже руками не мог помочь себе встать, они, так же как и ноги, не подчинялись ему. Тогда он прислонился к машине и замер так в ожидании.
А мужчины что-то горячо обсуждали на повышенных тонах, махали руками, совершенно не обращая внимания на пленника.
– Простите, уважаемые, – он решил напомнить о себе, попросить воды: во рту настолько пересохло, что язык и губы еле-еле смогли произнести несколько слов. – Пить, дайте, пожалуйста, воды.