Страница 6 из 12
– Кирилл Григорьевич, чего задумались? Застыли, будто на подсидке... Небось вспоминали тот поход? Растравил я вас, каюсь. Вот в окно вижу: жена ваша идет и с ней еще кто-то.
– Один мой сотрудник, – ответил геолог, – бывший мой, – поправился он, нахмурившись.
Привычка все замечать и мгновенно отдавать себе отчет в увиденном помогла разглядеть усталую походку и опущенную голову Люды. Она шла медленно, будто обремененная заботами старая женщина. Снова жалость больно уколола геолога. Не только забота, хуже – обреченная безнадежность, бесплодные усилия помочь любимому человеку. Нет, кажется, он начинает нащупывать почву в дне безысходного болота, в котором барахтается уже много месяцев.
Старый забойщик по-своему понял хмурую сосредоточенность Александрова.
– Мало ли, что теперь не с вами работают, небось часто бегают за советом?
– Ходят, а что?
– Я к тому, что советами тоже можно большую пользу принести... у вас опыт-то вон какой!
– Эх, Иван Иванович, добрая душа! – улыбнулся геолог. – Только советами не проживешь. Может, будь я очень старым, когда душе и телу мало чего нужно, тогда бы я жил... Посоветую дельное – и доволен! А сейчас хоть половина меня мертвая, зато другая – полна жизни по-прежнему... Да что говорить, ревматизм вас скрутил, а разве вы думаете на пенсию? Вы-то сами советами проживете?
Фомин насупился, вздохнул и, чтобы перевести разговор, спросил:
– Жена ваша, она тоже геологом работает?
– Да, – улыбнулся Александров, – настоящая геологиня!
– Как это вы сказали – геологиня? – переспросил Фомин.
– Это я выучился называть от студентов. Мне нравится, и, кажется, так правильнее.
– Почему правильнее?
– Да потому, что в царское время у женщин не было профессий, и все специальности и профессии назывались в мужском роде, для мужчин. Женщинам оставались уменьшительные, я считаю – полупрезрительные названия: курсистка, машинистка, медичка. И до сих пор мы старыми пережитками дышим, говорим: врач, геолог, инженер, агроном. Женщин-специалистов почти столько же, сколько мужчин, и получается языковая бессмыслица: агроном пошла в поле, врач сделала операцию, или приходится добавлять: женщина-врач, женщина-геолог, будто специалист второго сорта, что ли...
– А ведь занятно придумал, Кирилл Григорьевич! Мне в голову не приходило...
– Не я, а молодежь нас учит. У них верное чутье: называют геологиня, агрономиня, докториня, шофериня.
– Так и раньше называли, к примеру: врачиха, кондукторша...
– Это неправильно. Так исстари называли жен по специальности или чину их мужей. Вот и были мельничиха, кузнечиха, генеральша. Тоже отражается второстепенная роль женщины!
Старый горняк расплывался в улыбке.
– Геологиня – это как в старину княгиня!
– В точку попали, Иван Иванович! Княгиня, графиня, богиня, царица – это женщина сама по себе, ее собственное звание или титул. Почему, например, красавица учительница – это почтительное, а красотка – так... полегче словцо, с меньшим уважением!
– Как же тогда – крестьянка, гражданка?
– Опять правильно! Мы привыкли издавна к этому самому «ка», а в нем, точно жало скрытое, отмечается неполноценность женщины. Это ведь уменьшительная приставка. И женщины сами за тысячи лет привыкли... Разве вам так не покажется – прислушайтесь внимательно, как звучит уважительное – гражданин и уменьшительное – гражданка. А если правильно и с уважением, надо гражданиня или гражданица!
– Верно, бес его возьми! Чего же смотрят писатели или кто там со словами орудовать обязан? Выходит, что они о новом не думают, какие настоящие слова при коммунизме должны быть.
– Думать-то думают... да неглубоко, пожалуй, – вздохнул Александров.
В этот момент дверь палаты раскрылась и вошли посетители.
По обыкновению Люда уселась поближе к голове Александрова, предоставив товарищу стул в ногах постели. Пришедший геолог развернул профиль, и они занялись обсуждением наиболее экономичной разведки недавно найденного месторождения «железной шляпы».
Когда молодой геолог ушел с извинениями, Александров откинулся на подушку, чтобы дать отдых уставшей шее. Люда воспользовалась этим, чтобы уловить взгляд мужа.
– Кир, ты сегодня другой, я это услышала, когда ты говорил с Петровым.
– Не слишком ли ты изучаешь меня? – деланно усмехнулся Александров.
Молодая женщина глубоко вздохнула:
– Родной мой! Я чувствую у тебя в глубине глаз твердую точку, этого давно не было. Что случилось? Или этот славный старик, – она перешла на шепот и оглянулась на койку Фомина, – сумел чем-то подействовать на тебя? Почему у него вышло так легко? Я не могла...
– Фомин тут ни при чем, хотя он гораздо больше, чем просто славный... Но я думал, думал и понял, что должен сделать все, что могу... – Геолог умолк, подбирая слова.
– Что можешь, чтобы поправиться?.. – Голос жены дрогнул.
– Ну, хоть не поправиться, но нервы привести в порядок – это прежде всего! Я слишком много бился о непроходимую стену... слишком долго переживал свое несчастье. Это не могло не сказаться, и я калека не только физически, но и духовно. Так надо попробовать вылечиться духовно, если уж физически нельзя!
Люда низко опустила голову, и слезы часто закапали на край подушки геолога. Александров погладил жену по горячей щеке.
– Не горюй, Людик! Как врачи отпустят, поеду в санаторий. Еще недельки две... Хорошо будет переменить место.
– Я не от горя, Кир. Я оттого... – жена громко всхлипнула и сдержалась отчаянным усилием, – что ты как прежний, не сломанный.
– Вот и хорошо. Теперь ты тоже можешь поехать...
Люда с острым подозрением посмотрела на мужа. Тот спокойно встретил ее испытующий взгляд. Жена молчала так долго, что Александров заговорил первым:
– Люда! Обмана нет, сама видишь, все чисто.
– Д-да... у тебя твердые глаза и вот морщинка, – Люда провела мизинцем около рта мужа, – горькая, усталая, но больше не жалобная... Все так внезапно...
– Всякий перелом внезапен. Но ты ничем не рискуешь – я буду в санатории, никуда не денусь, если что – приедешь.
– Будто ты не знаешь, что там у меня со связью неважно. Пока туда и назад – целый месяц.
– А я в санатории должен быть три месяца!
– Хорошо, поговорим потом. – В тоне жены Александров уловил нотку неуверенного согласия. – Я хочу расспросить Ивана Ивановича, чем он на тебя подействовал.
– Светлыми жилками! Еще, Люда, чтобы не позабыть: в моем столе в нижнем ящике – знаешь, где старые материалы, – мои дневники тридцать девятого года. Принеси, будь добра!
– Хорошо. Что-нибудь вспомнилось?
– Иван Иванович напомнил насчет лунного камня... Надо найти характеристику пегматитов той жилы...
– Значит, уезжаете, Кирилл Григорьевич?
– Завтра! Вы что-то задержались здесь, Алеша!
Унылый радист по-детски обиженно сложил губы.
– Черт, не зарастает рука, и держат и держат... Иван Иванович уехал в прошлую среду, завтра – вы. Совсем пропаду тут один. Привык я к вам, а Иван Иванович уехал – так что-то оборвалось во мне, будто отца проводил.
– А сначала-то спорили!
– Так ведь от неосмыслия. Какой старикан хороший! Около него и жизнь полегче кажется. Было бы таких людей побольше, и мы побыстрей до настоящей жизни доходили...
– Это вы правильно, Алеша! Молодец, что поняли...
– За вами кто приедет, тетя Валя?
Александров представил себе маленькую, очень молодо выглядевшую женщину-шофера и улыбнулся. Валя всегда казалась ему девчонкой по первой их встрече.
– Какая же она тетя? Разве вы ее не видели?
– Видел. Кто ее не знает! Она, как вы, еще в республике начала работать. Только ведь женщина на возрасте, неудобно Валей называть. Это для вас – другое дело, уважает она вас очень здорово, сама говорила. Чем-то вы ей помогли.
– Да ерунда, ничем не помог. А возраст ее разве такой большой?
– Тетя Валя и не скрывает: она двадцать четвертого года рождения.