Страница 27 из 37
Очень заманчивое намечалось турне: шесть игр во Франции и Италии. По 15 тысяч долларов каждая. Да, да, по 15 тысяч, если в матче участвует Гарринча. А если он не выходит на поле, тогда – в два раза меньше: семь с половиной тысяч долларов. Вот так! А вы говорите: "нога! процедуры! три месяца!" Какие могут быть тут три месяца!… И когда Маноэл появился в кабинете президента "Ботафого" сеньора Сержио Дарси с просьбой не брать его в Европу, сеньор Сержио только рассмеялся. А потом сухо сказал, что об этом не может быть и речи, иначе он расторгнет контракт, возложив на виновника – Маноэла Франсиско дос Сантоса – покрытие убытков. Потом Маноэла долго уговаривали, хлопали по плечу: "Да брось ты! Подумаешь, нога! У кого из классных мастеров не болят ноги! У всех болят. Приедешь, мы тебя положим в клинику. Вызовем лучших специалистов…"
И он поехал.
Перед матчами доктор делал ему обезболивающие уколы. Чтобы Манэ забывал о том, что у него больная нога. И Манэ забывал и играл. Играл на совесть. Отрабатывал семь с половиной тысяч долларов. Манэ – честный парень. Он знал, что раз импрессарио платит эти деньги клубу, значит, их надо отрабатывать. А потом, через два часа, действие наркоза кончалось, и колено начинала раздирать дикая боль. Бывало, его носили на руках от автобуса до постели в отеле. Или до кресла в самолете. Какая-то сердобольная душа подобрала ему палочку, чтобы опираться. Он ждал матча со все возрастающим нетерпением, потому что накануне игры врач всаживал ему шприц со спасительной сывороткой. И боль исчезала, и он, распрямившись, вновь выбегал навстречу знакомой и привычной волне восторгов: "Гарринча! Га-ррин-ча! Га-ррин-ча!"
По возвращении из турне клуб предоставил ему отпуск. Кинул кость. Но было уже поздно. Нога совсем разболелась. Начались процедуры, лечение. Выяснилось вдруг, что главной проблемой был не артроз, а разрыв мениска. Знакомый врач Марио Тоуриньо сделал операцию. Заплатил за нее другой друг – банкир Магальяс…
В "Ботафого" начинали чувствовать, что Гарринча стал уже не тот, на нем все труднее и труднее становилось зарабатывать. Тем более ему перевалило за тридцать. Футбольный "идол", как и "звезда" кабарэ, хорош, пока молод… И нужно уметь вовремя избавиться от него. Но как это сделать? Ведь Манэ еще был "идолом" торсиды!
И картолы не спеша стали подготавливать почву. За недорогую плату в газетах было организовано несколько статей, авторы которых, воздавая, конечно, должное творческому наследию великого мастера, отмечали, тем не менее, что он, к сожалению, стареет и перестает отвечать возросшим требованиям современного футбола. "В карете прошлого далеко не уедешь, Манэ!" – сокрушенно качали головами репортеры. Манэ тренировался, но его перестали ставить на матчи. Изредка выпускали за пять минут до конца. А потом озабоченно говорили: "Что-то ты, парень, не в форме…"
Он злился, перестал ходить на тренировки. Прибавил в весе… Одним словом, это был уже не тот Гарринча. И накануне карнавала 1966 года его продали в Сан-Пауло "Коринтиансу" за 200 миллионов крузейро. По тем временам это была громадная сумма. Во всяком случае, по бразильским понятиям: что-то около 100 тысяч долларов.
Продали парня, который тринадцать лет был чернорабочим клуба. Продали парня, который принес дельцам миллионы за эти тринадцать лет. И не только миллионы. Продали Манэ, который увеличил в десятки раз торсиду "Ботафого" в Бразилии и прославил эту команду за рубежом до такой степени, что ее имя произносится теперь с таким же уважением и восхищением, как и имя легендарного "Сантоса".
Впрочем, к чему теперь говорить об этом? "Ботафого" стал пройденным этапом в жизни Манэ. В конце концов, разве есть в Бразилии какой-нибудь крупный профессионал футбола, кроме Пеле, которого не продавали хотя бы пару раз в его жизни?… Короче говоря, Манэ пришел в "Коринтианс". В другой клуб, другой город, другой штат Бразилии, где никому не было никакого дела до его ноги, до семи килограммов лишнего веса, до всяких там семейных проблем и передряг… "Коринтианс" знал одно: он купил "би-кампеона", и за свои деньги "Коринтианс" требовал товар лицом.
Трибуны стали посвистывать в адрес Маноэла. Сначала робко, потом все сильней и сильней. И строгие картолы (о, эти люди одинаковы в каждом клубе!) недовольно ворчали. "Что-то ты, Манэ, сегодня был не в ударе!" Манэ лез из кожи вон, а после игры видел озабоченную физиономию "супервизора", который похлопывал его по плечу: "Парень, за тебя заплачены большие деньги. А ты их пока не окупаешь. Слышишь?"
Всему бывает конец. И в один прекрасный (то есть, по правде говоря, не очень прекрасный) день пришел конец и терпению Маноэла. Он хлопнул дверью и ушел. То есть уехал В Рио… Ему надоело выслушивать попреки, и он сказал, что ноги его больше не будет в "Коринтиансе".
Какой несерьезный человек, а?
Руководство клуба даже и не рассердилось-то как следует. Они уже давно поняли, что купили не то, что им было нужно. В коммерции это случается. Всегда есть какой-то процент риска: вы покупаете телевизор, он хорошо работал в магазине, а в вашем доме все лица на экране вытянуты Вы покупаете стиральную машину, а она рвет простыни Вы покупаете отличного вратаря, а он вдруг начинает "ловить цыплят", как говорят в Бразилии.
По правде говоря, "Коринтианс" рад был бы сбыть как-нибудь с рук Гарринчу. Но не таким же путем, черт возьми! Конечно, Гарринча – великий футболист, "би-кампеон" и все такое прочее, но ведь существуют же священные принципы, которые никому не позволено нарушать! И во имя охраняемых законом норм, по которым футболист до окончания срока контракта является собственностью клуба, "Коринтианс" обратился в учреждение, которое внушает трепет одним своим названием: "Трибунал спортивной юстиции". И сей трибунал вынес, разумеется, то самое решение, которого от него и ждали: два года дисквалификации с запрещением участвовать в любых официальных матчах до истечения срока контракта.
Так карающий меч возмездия опустился на голову Маноэла Франсиско дос Сантоса, некогда считавшегося национальным героем Бразилии. Так началась для Гарринчи новая жизнь.
Он вдруг увидел, что оказался без друзей, без помощи, без денег. Появились какие-то инспекторы, требующие какие-то налоги. Гарринча и не знал-то о существовании этих налогов. А теперь их требовали с него! К тому же он оставил семью и сошелся с певицей Эльзой Соарес. Уж лучше бы он ограбил банк или перестрелял бы с полдюжины человек! В католической Бразилии, где и развода-то не существует, нет греха более тяжкого, чем семейные неурядицы. Маноэл был предан анафеме, и на его голову обрушилась лавина презрения и ненависти.
О, чего только не натерпелся он в те дни!
Газеты вновь вспомнили о нем. Появлялись кричащие заголовки: "Прощай, Гарринча!", "Драма героя!", "Гарринча – печаль народа", "Горький конец!" Репортер журнала "Реалидаде" появился однажды в его доме, чтобы закончить репортаж, который в основном был уже написан в редакции. Был даже заготовлен чудовищный в своей жестокости заголовок: "Гарринча умер…" Репортер провел с Маноэлом целый день, потом вернулся в редакцию и настоял на замене. Так родился новый заголовок и новый репортаж: "Спасибо, Гарринча…" Появился и еще один очерк – старого друга Жасинто де Тормеса из "Ултимы оры". Он был самым теплым и назывался: "Извини, Манэ!"
А потом о нем вообще перестали писать. Забыли, и все тут. А жить-то было нужно. Не очень-то приятно здоровому мужчине кормиться возле женщины! Даже если она любит и готова ради него на все. Нужно было платить алименты на дочек. Маноэл задолжал. И адвокат Наир добился ордера на его арест. Чуть-чуть Гарринчу не посадили в тюрьму как несостоятельного должника. Выручил какой-то банкир, поклонник его таланта. Внес деньги. Но разве так могло продолжаться до бесконечности?! Нет, нужно было что-то придумывать… И Гарринча попробовал зарабатывать все-таки футболом. Ему ведь было запрещено участвовать в официальных матчах… А в товарищеских вроде бы можно…