Страница 7 из 20
Помаленьку хуторская жизнь для меня прояснивается. Но нынче пора летняя, долго не рассидишь.
- Надо лезть, мазикать... - спохватывается баба Катя. - А то глина заклекнет.
И вот она уже наверху, возле трубы, хоть и невысокая кухонька, но как-то боязно глядеть на старую женщину. "Восемьдесят лет да еще два года..."
На прощанье решил пошутить, кричу, посмеиваясь:
- На флигеле труба тоже рук просит!
- На той неделе полезу! - отвечает старая женщина. - Там еще на подловке делов...
Поднимаю глаза на шеломистую флигеля крышу, опасаюсь и предостерегаю:
- Там высоко... Василий приедет. Или Мария...
- Дождешься их, - отвечает баба Катя и подсмеивается: - Чего я, вовсе, что ль, некудовая?
- Кудовая! - машу я рукой на прощанье. - Еще какая кудовая.
"СКОЛЬ РАБОТЫ, ПЕТРОВИЧ..."
Подворье Алеши Батакова обычно встречает и провожает меня собачьим лаем: заливистая шавка - у ворот; у скотьих базов - волкодав в добрую телушку ростом глухо гавкнет, глядит: куда правишься. Хозяина не видать.
Подворье, даже по меркам хуторским, огромное: подле забора - малая хатка, а дальше - город: скотьи катухи, сараи, крытые да выгульные базы, скирды сенника, а еще - немереные огород да сад, которые тянутся в упор до займищного леса. Где-то там, в глубине своего просторного государства, Алеша. Заросшее недельной щетиной лицо, вваленные щеки, худое жилистое тело. "Петрович, сколь работы..." - обычное присловье его.
Видимся нечасто. Больше - на ходу.
Вечером, уже в полутьме, на лошади скачет, остановится:
- Бычки другой день домой не идут, - жалуется. - С чеченскими свалахтались, уходят на просо, аж к Змеиному рыну. Это ведь до поры... Надо искать да гнать. - И поскакал в гору. Пригонит бычков поздно, уже в ночи.
Чуть свет, на заре, на берег идем с приятелем, к лодке, навстречу громыхает Алешин тракторенок. Уже от воды. В тележке - мотор, сети да ящики с рыбой, коли есть она. Порою мимо проскочит, лишь рукой покажет: мол, спешу; чаще остановится, не выключая движка, доложит: "Сплыл на леща... Сплыл на чехонь..." И результат. Закончит обычным: "Петрович, на уху возьмешь?" "Спасибо, сами поймаем". - "Ну гляди... Будешь уезжать - упреди. Посерьезней чего добудем..." И покатил дальше.
Вечером возвращаюсь от речки и займища мимо Алешиного подворья. Сумерки. Солнце уже опустилось за Львовичеву гору. Шавка залаяла. На ступенях крылечка что-то шевельнулось. Глянул: Алеша сидит.
- Здорбово дневали, - говорю.
- Слава богу, Петрович, заходи. - И на шавку прицыкнул, а сам сидит на ступенях.
Я вошел во двор, он лишь тогда медленно приподнялся, посмеялся над собой:
- До хаты добрался, а взойти не могу... Ныне жену отправлял, в три поднялся, поехал, три раза сплыл. Надо, Петрович... Отвез жену прямиком к базару. Вернулся, сколь работы, Петрович, не присел за день. Одно за другое цепляет. Скотина, птица, огород... Вот прибился к хате, присел и не встану. А надо еще собак покормить да и самому... Тебя чем угостить, Петрович?.. Либо чехонью? Хорошая подошла...
Я отнекался и, быстро распрощавшись, ушел. Какие уж тут беседы...
Другое дело - днем. Идешь мимо, увидишь, окликнешь: "Здорово работбали!" "Слава богу, Петрович! Заходи, попроведай..."
Побритый, улыбчивый, ясноглазый, Алеша глядит молодо, как и положено в тридцать с немногим лет; тем более, что он на лицо худощав и телом костляв и жилист, подвижен, на ногу скор.
- Новости какие? - любопытствует он. - В городе, в Москве? Мы тут потонули в навозе. Ничего не знаем. Газет не видим. Да и когда их читать, Петрович? Сколь работы... Телевизор паутиной оброс, летом про него и забыли... Сколь работы... Пойдем поглядишь мое хозяйство. Хвалиться особо нечем. Надумал вот хату строить...
Про хату давно было сказано. Два ли, три года назад притянул Алеша трактором ребристые молотильные катки с Евлампиевского хутора, с его руин. В древние годы этими катками, вырубленными из дикого камня-песчаника, молотили хлеб на токах, потом катки приспособили ставить фундаментом, под первый венец. Вот и Алеша на них позарился, трактором приволок, потом оправдывался, что они лежат без дела:
- Петрович, сами-то ладно, а скотина должна под крышей стоять. Иначе с нее не спросишь. Это мне отец всегда говорил. А он по скотине был первый. И гуляк держал, и овечек, и коз. Помногу. За что и выжили... Петрович, птица под белым небом лишь днем, а ночью надо в тепле... Тем более на гнезде, - внушал он. Петрович, она хоть и свиньей зовется, но в сырости, при сквозняке жить не будет, - убеждал он меня.
Его отец когда-то жил здесь. Батаковых подворье старые люди еще помнят. Оно давно в руинах.
Дело в том, что на хуторе Алеша - новосел, хотя и здешний рожак. Когда-то Батаковы здесь жили, а потом ушли в райцентр. Там и Алеша трудился на судоремонтном заводе. Женился, двоих сыновей народил, построил дом - все как положено.
А потом начались горькие перемены. Все закрылось. Невеликие заводики: авторемонтный, судоремонтный, металлопроволочный, "Сельхозтехника" и прочее. Бродят мужики по райцентру с утра до ночи, друг об друга бьются. Нет работы.
У Алеши сыновья - малолетки, жена, сам - четвертый... Вот и приехал на старые пепелища. Стали жить враскорячку: дом - в райцентре, там - школа, там учатся сыновья и, конечно, мать при них, хозяин - на хуторе.
Брошенную развалюху-"саманку" подправил, на землю нынче, слава богу, запрета нет.
- Петрович, тут столь делов... - показывал он свое хозяйство при знакомстве и первых встречах. - Тут работать и работать...
Летом приезжают жена да сыновья. "Трудятся, как мураши... - говорят о них. - На речку не ходят".
"Речка" - это вроде хуторского бульвара ли, клуба для молодых. Городские внуки там кувыркаются на зеленой травке, загорают, в воде бултыхаются, крутят любовь. Алешиных ребят там не видно.
Да их и нигде не видно. Батаковская усадьба в полхутора. Как не затеряться среди скотьих сараев, катухов, базов да навесов, а еще - молодой сад, огородная плантация.
- Петрович, тут делов...
"Делов" и в самом деле немало. Тот же погреб. Кажется, что в нем? Обычная крытая яма с "выходом". Летом там холодок. Для молока, для всякого варева хорошо. Не скиснет. Зимой хранится картошка да другой овощ. Сам когда-то копал в доме своем, в поселке. Крышу менял, когда подпревала. Сосед мой, хозяйственный дед Петро, погреб соорудил - всей улице на удивленье, ходили на экскурсию. Широкий спуск по ступеням, а внизу - простор: картофельный закром, полки для банок с вареньем-соленьем, место для бочек, высокий потолок, труба для вытяжки - словом, хоромы. Но что дед Петро...