Страница 45 из 51
— Отныне знайте и бойтесь меня, смертные, ибо я — Джакала-силурианец! Первым вышел я из моря, чтобы породить плеяду тех, кто вечно правит миром!
Последнее слово прозвучало раскатами грома. Где-то посыпались камни. Огромный язык длиной в человеческую руку змеиным жестом коснулся одного из шемитов. Тот вскрикнул, словно его ужалил в шею скорпион. Шатаясь, он прошел еще несколько шагов по коридору, пока не упал прямо перед разверстой пастью Джакалы. Челюсти сомкнулись, раздался громкий глотающий звук, затем снова послышался громоподобный голос:
— Зрите милость Джакалы! Бегите меня или пытайтесь сражаться со мной. Но знайте одно: я возродился вновь и я буду править единовластно в вашем мире смертных!
Но Конан с Каспиусом были уже у дверей. Подтолкнув к выходу второго солдата, Конан выскочил из гробницы. Позади, громыхая по коридору огромной взглянул на приближающееся чудовище и снова уткнулся лицом в камни. Конан пнул его под ребра.
— Вставай, парень, вставай живее и беги! Твой бог проснулся и теперь жрет всех, кого увидит! — Остановившись рядом с тяжело дышащим Каспиусом, Конан оглянулся на храм-гробницу. — Но по счастью, он, кажется, там застрял.
Но это было не так. Джакала, одним движением могучих плеч разворотив вход в гробницу, вырвался наружу.
Снова распахнулась гигантская пасть и снова сомкнулась — на этот раз над неподвижно простертым на земле Нк'ча.
Но на этот раз человек остался жив. Отвратительно-розовый язык лишь чуть коснулся его головы — и словно лиловая молния слетела с самого ее кончика.
— Смотрите, смертные! — проскрипел урод. — Джакала может убить его, а может и одарить своею милостью. Истинно верующим нечего опасаться своего бога, покуда они преданы ему душой и телом.
Чудище замерло перед входом, вдыхая свежий воздух и впитывая всей кожей солнечный свет, которого оно было так долго лишено в своем заточении. Конан, убедившись, что ни он, ни шемиты недостижимы сейчас для гигантского отвратительного языка, рванулся к Нк'ча, по-прежнему неподвижно лежащему на земле. Но прикосновение Джакалы внезапно изменило чернокожего воина. Он стал бледнеть, волосы его начали стремительно расти — и через несколько мгновений перед изумленным Конаном стояла не кто иная, как Зерити.
Преображение оставило ей одежду и боевую раскраску кешанского воина — ожерелье из черепов птиц, яркие перья и набедренную повязку из шкуры леопарда. Ведьма улыбнулась, демонстрируя знакомый ряд остро отточенных зубов.
— Приветствую вас, путники, — сказала Зерити голосом, уже слышанным киммерийцем во сне. — Мой могучий варвар и его ученый друг! Не бойтесь за вашего проводника Нк'ча, ибо он — истинно верующий. Прикосновение Джакалы священно, он может вынуть душу из тела своим розовым языком, а может и вложить ее.
Конан было нацелился копьем ведьме в грудь — но вовремя раздумал. Однажды он уже не смог убить ее. К тому же перед ним могла быть и не она, а ее сущность, наложенная поверх тела Нк'ча.
— Ну, мой бесстрашный киммериец, — продолжала ведьма, смеясь Конану в лицо, — что же ты не проткнешь меня своим копьем? Подходи ближе и пронзи мня! — она раскинула руки, покачивая бедрами. — Но знай, что к твоим ногам упадет всего лишь мертвый людоед, — и то только тогда, когда я этого захочу!
— Что тебе надо от нас, ведьма? — угрюмо спросил Конан. — Зачем ты пришла сюда? Посмеяться?
— Нет, я пришла поблагодарить премудрого Каспиуса! — Зерити насмешливо поклонилась лекарю. — Без его помощи я никогда не смогла бы пробудить моего бога! — Она повернулась и склонилась перед уродом гораздо почтительнее и ниже. Тот только бессмысленно таращился на нее лягушачьими глазами.
— Если Каспиус что-то и сделал для тебя, — начал Конан гневно, — то только потому, что ты его заколдовала!
— Мои сны! — простонал вдруг старческий голос рядом с ним. Конан обернулся и почти подхватил на руки пошатнувшегося лекаря. — Мои бесконечные кошмары! Вы бы тоже обезумели, Конан, если бы видели их все эти месяцы — каждую ночь, как вижу я, нет, как видел, слава Митре!
— Тебе всю дорогу снились кошмары? — изумился Конан. — Даже после отъезда из Баалура?
— Да, увы! После отъезда они стали только еще хуже! Сколько раз я просыпался, зажимая себе рот, чтобы не кричать! Простите, простите меня! Только когда я по-настоящему вдохнул запах лотоса… — Он снова поднес огромный цветок к лицу. — Да, в моей голове наконец-то прояснилось. Он и вправду лечит от этого ужаса!
— Противоядие от моих чар уже не имеет значения, — рассмеялась Зерити, наблюдавшая за ними все это время. — Баалуру больше не понадобится серебряный лотос. Все, чего я добивалась, я получила — вы оба здесь, у колыбели Джакалы, в самом сердце мира! И как ты думаешь, мой грозный воитель, — продолжала Зерити, глядя на Конана зелеными развратными глазами, — для чего я привела тебя сюда? Ты станешь моим даром Джакале в день его появления на свет! Ты станешь его плотью, его телом, твоя бренная оболочка будет вместилищем его бессмертной души! Ты, несомненно, вернешься в Баалур — если хочешь, даже с лотосом, но доставишь туда куда лучший дар, чем охапку блеклых лепестков! Ты принесешь туда веру, ибо я избрала Баалур будущей столицей королевства Джакалы, будущей столицей мира! Пусть король Афратес и Руфия станут первыми правителями от его имени, а их маленькая дочь — юной невестой бога! А я, я стану жрицей Джакалы, тихим голосом истины и мудрости, той, что разнесет его славу по всем хайборийским королевствам!
И голос за спиной Зерити, голос бога-чудовища, проскрипел:
— Слушайте ее, смертные, ибо так все и будет! Некогда рожденный в ином мире, я правил в ином мире, став королем-богом всех тварей ползающих и скользящих в теплой жиже, всех ящериц и крокодилов. Но в мире, где звери, умеющие почитать бога, ходят прямо, я тоже буду ходить прямо!
Зерити и ее бог-ящерица произносили свои речи, но Конан не терял даром времени. Пока они с Каспиусом разглядывали рождение бога под землей, жерла вулканов начали наливаться жаром — причем более других раскалялся ближайший к храму, словно чудовище, проснувшись, разбудило и его. Дальний гром смешивался с сотрясениями земли, черный дым валил из жерла все сильнее.
Обеспокоенные всем этим, люди Конана бросили собирать лотос и поспешили на помощь своему командиру. Завидев отвратительную огромную тварь еще издалека, они пустились бегом, но Конан крикнул им, вскинув руку:
— Держитесь подальше! Этот суп придется черпать длинной ложкой! Приготовьте копья и обходите тварь с краю!
Джакала с резвостью, неожиданной для такого грузного тела, развернулся к людям.
— Смертные! — расхохотался он — На меня идут смертные! Ну, северянин, смотри, сейчас они будут подчиняться мне так же легко, как и тебе!
С этими словами тварь прыгнула, но не на воинов, а на Конана. Пасть распахнулась, наружу вывалился ужасный язык — и киммериец едва успел отшатнуться, чтобы избежать его прикосновения.
— Каспиус!
Лекарь, стоявший рядом с Конаном, был не так скор, как варвар. Розовая масса языка отшвырнула его с дороги, словно щепку, по счастью, не задев кожи. Каспиус кубарем полетел на камни и замер, неподвижный и еле живой.
— Ты заплатишь мне за это своей гнилой печенкой, мерзкая тварь! — вскричал Конан, выхватывая меч и бросаясь вперед. — Эй, вы там, не зевайте! Вперед, во имя Крома!
Чудовище снова разинуло пасть — и в нее со всего размаху влетело копье, вонзившись острием в розовую мякоть.
От вопля урода содрогнулись горы. Челюсти щелкнули, и копье переломилось в гигантской пасти. Дико вращая рыбьими глазами, Джакала выплюнул обломки копья и двинулся на обидчиков. Люди Конана перебегали с места на место, стараясь снова-попасть копьем в глаз либо в язык уроду, а он метался среди них, как ящерица среди муравьев. Один за другим баалурцы исчезали в его гигантской пасти.
— Назад! — крикнул Конан. — Возвращайтесь к реке! Он решил, что с чудовищным богом разберется позже — если сумеет. А сейчас важнее всего было доставить в лагерь найденный лотос.