Солнце в ночи

Глава тридцать вторая

СПАСАЯСЬ ОТ ВОЛКОВ...

Олени спасли его, чутьем отыскали путь, вывезли из сатанинских объятий самых страшных и опасных тундровых болот. Но Крейц не проникся к животным благодарностью. Озлобленность и жажда мести сейчас приглушили у него все другие чувства. Бессилие и воспоминания о совершенных ошибках и опрометчивых поступках приводили Артура Крейца в бешенство. Сколько возможностей он упустил! Он был зол на Барнета, на капитана "Эдванса", который задержался, на Санко и Нанук, которых не удалось захватить, на этих идиотов Якоба и Олафа, которым он заплатил деньги и не имел от них никакой пользы. Кажется, он был зол на весь мир. Какие уж тут добрые чувства к оленям! Они еще должны везти Крейца к берегу. Иначе с каким наслаждением он пристрелил бы этих упрямых животин! Ведь это они умчали его в проклятую тундру... У Крейца не было ни ружья, ни компаса, ни провизии. Если он спасся от болот, то впереди еще маячила голодная смерть. Крейц не имел ни малейшего представления о том, где он находится, далеко ли от берега или от стойбища ненцев. Усталые олени лениво брели по тундре, и Крейц не знал, куда они бредут. Солнца не было, но поднялся ветер, и он все усиливался. Еще долго-долго тащили олени нарту с мрачным, озлобленным, обессилевшим от голода пассажиром. Задремывая, Крейц предвкушал сладость мести. В эти минуты дремы он забывал о своем горестном положении. Но уж таков был самонадеянный Артур Крейц. Наконец олени остановились на берегу широкой реки, и Крейц не заметил этого. Он спал. Олени напились чистой воды и прилегли. Проснувшись и увидев реку, Крейц тоже напился прямо пригоршнями. Боясь упустить оленей, он намотал вожжу на руку. В смутной надежде, что ветер рассеет тучи и покажется солнце, Крейц снова лег на нарту. И сон моментально навалился на него. А ветер все свежел, и небо становилось все мрачнее. ...Где-то вдали послышался заунывно-тревожный волчий вой. Олени чутко насторожились. Вой стих или потерялся в налетевшем порыве ветра. А через минуту-две повторялся, еще более противный, продолжительный и приближающийся. Испуганные олени вскочили, рванулись в сторону и замерли. Что-то остановило их, может быть, подозрительно-враждебный запах. И вдруг, словно по команде погонщика, они бросились в реку, увлекая за собой нарту и сонного Крейца. Нарта опрокинулась и поплыла кверху полозьями. Вода ворвалась в рот, в нос, сдавливала и распирала горло. Крейц силился освободиться от вожжи, которой сам обвязал руку. А олени, ища спасения от хищников, плыли к противоположному берегу и влекли своего пассажира, уже теряющего сознание и все больше погружающегося в воду. Когда олени переплыли реку и вытащили на берег свой тяжелый груз, незваный гость острова Нового Артур Крейц был мертв.

Глава тридцать третья

БУДЬ СЧАСТЛИВ, АЛЕКСЕЙ!

Алексей и Санко долго и безрезультатно кочевали по тундре в поисках Нанук и Крейца или хотя бы их следов. Оставалась одна надежда - может быть, Нанук уже в лагере у Моржовой губы. Порывистый ветер, к ночи усилившийся, ярился на серо-желтых бескрайних просторах тундры. Он дул со стороны океана и противился бегу оленей. - Если Нанук нету, мы пустим стрелу восстания! - угрожающе проговорил Санко. - Мы убьем нгани яндер! Мы потопим их хораблю! Будет большая сайнорма! Ты слышал, что сказал старый Валей?.. - Слышал. А что такое стрела восстания? - Стрела восстания? Это когда ненцы собираются все вместе против врагов. На нашем острове нету стрелы восстания. Я лущу такую стрелу в голову Креца... - Крейца, - поправил Алексей. - И тогда что будет? - Тогда будет сайнорма. Стрелу восстания очень-очень давно держал Ваули Ненянг на Большой земле. Тогда была большая сайнорма с русским воеводой. Так говорят старики. Он был очень храбрый, очень сильный. Он собрал много ненцев и пошел на русских воевод. Так говорят старики. Но потом воеводы схватили Ваули и убили его. Старики говорят: Ненянга нельзя убить. Ненянг жив, он держит стрелу восстания. Они вернулись в лагерь лишь на другой день утром. И велика была радость Санко, когда он увидел невредимой свою Нанук. Девушка бросилась к Санко, обхватила его за шею и плакала. Они обнимались, не стесняясь окруживших их ненцев и русских, прыгали, как дети, смеялись, заглядывали друг другу в глаза и снова обнимались. Встреча Санко и Нанук принесла радость всему лагерю. Сергей Сергеевич и Степан Ардеев со всеми своими спутниками приехали в лагерь еще вчера. Часа за два до их приезда в Моржовой губе случилось происшествие, которое привело в смятение доктора Барнета. При входе в губу судно экспедиции Барнета под напором нарастающего шторма напоролось на песчаную банку. Шторм бушевал всю ночь и еще больше ухудшил положение "Эдванса". Об аварии сообщил капитан Феликсов. - Это неприятно, - сказал Чехонин и нахмурился. - А их нужно как можно скорее отсюда спровадить. Нам нет расчета задерживаться. Времени и так потеряно очень много. - Как только стихнет, мы их стащим, - успокоил Феликсов. - Грунт мягкий, большой опасности нет. Но капитан "Эдванса" настроен панически. Он боится пробоины. - Пусть поволнуется, как и мистер Барнет. А все могло окончиться для них совсем плачевно. Кстати, капитан "Эдванса" - норвежец? - Норвежец, - подтвердил Феликсов. - Вся команда из скандинавов. Китобои, народ отчаянный. Этот фрахт, должно быть, вскочил в копеечку. - Он вскочит теперь еще больше. Переговорив с прибывшими Ивановым и Ольсеном, Георгий Павлович окончательно убедился в том, что в посещении острова Нового Барнет и Крейц преследовали далеко не чисто научные и тем более не любительские цели. В разговоре норвежский геолог неожиданно высказал просьбу принять его в состав русской экспедиции. - Я не хочу больше иметь дел с Барнетом, - откровенно сказал он. - Да и возвращаться мне нет смысла. Я хочу работать. Я буду работать для вас без вознаграждения и сейчас могу передать вам все результаты моих исследований. - Об этом я подумаю, - ответил Чехонин. Стены маленькой станции, где должен был обосноваться Алексей Холмогоров, быстро поднимались. - Через два дня все будет готово, - сказал дядя Додон Алексею. - Можешь приглашать на новоселье! Завтра подведем под крышу, вставим рамы, наберем пол, а остальное уж сам будешь заканчивать. Подконопатить еще придется, покрасить, ну и уют по своему вкусу. В радости встреч, в спешке строительства станции, в возбужденных разговорах о судьбе "Эдванса" люди на какое-то время совсем забыли о Крейце. Напомнил о нем Чехонину Алексей Холмогоров. Георгий Павлович пригласил к себе в палатку Иванова, Ольсена и Санко. Человек, какой бы он ни был, пропал. Нужно его искать. Алексей предложил попросить заняться поисками Степана Ардеева. Степан поехал со своим братом и с братом Нанук. Вернулись они поздно вечером и привезли мертвое тело Артура Крейца. По распухшему трупу нетрудно было определить, что Крейц захлебнулся. Возможно, а этого никто не знал, "всемогущий" не умел плавать. Хоронить его ненцы решительно отказались. Они вообще запротестовали против похорон вэва нгани яндер злого иноземца на их острове. Норвежские матросы в сопровождении Алексея втихомолку увезли Крейца далеко на запад и там при полном молчании закопали в мелкосопочнике. Может быть, люди и думала еще о Крейце, но говорить о нем никому, даже Барнету и норвежским матросам, не хотелось.

* * *

Дядя Додон сдержал свое слово. Через два дня домик для станции был закончен. Крыша маленького строения увенчивалась наблюдательной вышкой и мачтами для флага, ветромера и флюгера. Внутри помещение станции делилось на две небольшие комнаты. В первой дядя Додон соорудил кухонный очаг. Тут же должны были храниться одежда, провизия, инструменты, охотничьи припасы и рыболовные снасти. Вторая комната представляла собой спальню, столовую, рабочий кабинет. Дядя Додон назвал ее каютой. Кровати в каюте еще не было, но уже стоял стол. Здесь, за этим столом, и происходила церемония подписания документа, в котором доктор Аллан Эдвин Барнет обязывался немедленно со всей командой "Эдванса" покинуть остров Новый и впредь без официального разрешения русских властей на острове не появляться. Понимая, что дело его проиграно, Барнет без малейшего протеста согласился отпустить геолога Иогана Ольсена из своей экспедиции. Теперь геолог ему уже был не нужен. А Чехонин, убедившись в искренности намерений Ольсена, согласился взять его с собой. Оставляя на острове Алексея Холмогорова, Георгий Павлович решил, что Ольсен, человек, влюбленный в науку и в Арктику, будет в экспедиции очень полезен. Снять с банки "Эдванса" стоило немалых трудов. Почти полдня промучились команды обоих судов, порвав добрый десяток крепчайших канатов и тросов. И вот, наконец, корпус "Эдванса", взмутив воды Моржовой губы, оторвался от грунта и медленно пополз, буксируемый "Ольгой". К счастью, корпус судна не был поврежден, чего так боялся норвежский капитан. Барнет холодно попрощался с Чехониным и уехал на шлюпке вместе с Олафом и Якобом. Когда шлюпка отошла от берега, на мачте над станцией, подзадориваемый легким зюйд-вестом, взвился русский флаг, а на берегу в честь этого события грянул залповый салют: "Знайте, мистер Барнет, знайте, господа, остров Новый был и остается землей России!" "Эдванс" поднял якоря и вышел из Моржовой губы без прощального гудка и без сигнальных флагов. - Нахал! - капитан Феликсов со злостью сплюнул. - И это в благодарность за безвозмездную съемку с мели. - Они и так горем убиты, - усмехнулся Георгий Павлович. - Они больше не приедут? - спросила Нанук. - Нет, Нанук, теперь они уже не вернутся, - ответил Алексей. - Они получили хороший урок! Нанук вдруг вытащила из-под паницы какую-то бутылочку и, ни слова не говоря, с силой швырнула ее в море. Никто не знал, что это был флакон из-под духов, полученный от Крейца. Но никто ни о чем и не стал Нанук расспрашивать. Георгий Павлович, Алексей и Иванов восприняли поступок девушки как исполнение какого то суеверного обычая. Ненцы, все, кроме Санко и Нанук, дружески попрощавшись, уехали в стойбище. А на другой день было назначено отплытие "Ольги". В свободное время Георгий Павлович показывал Алексею, как вести наблюдения, записи, обращаться с приборами. Сергей Сергеевич подарил Алексею книгу по геологии и шутливо сказал: - Мы вернемся, а вы уже и магистром станете. Алексею оставили годовой запас муки и сухарей, сахар, соль, спички, а также патроны, порох, дробь и несложные метеорологические и навигационные приборы, два ружья, топор и кое-какие плотничьи инструменты. Тебе, Холмогоров, Робинзон определенно позавидовал бы, сказал Георгий Павлович. Все готовое - от дома до топора, олени, собака, а Пятниц - так целый остров! И какие Пятницы! Остается только жениться, - вставил боцман дядя Додон. Вы не боитесь остаться в одиночестве? - тепло и тихо спросил Иванов. Ольсен интересуется... да, впрочем, и я... - А я не в одиночестве, - стараясь придать голосу бодрость, ответил Алексей. - Со мной Санко. Вы бы знали, какой это человек! Он хотел сказать и о других ненцах, но бодрость Алексея была не совсем искренней. Нет, он не боялся остаться на острове. Но ему было очень жалко, до боли жалко расставаться с Чехониным, с Ивановым, с дядей Додоном, со всей командой "Ольги". Он сказал: "Вы бы знали, какой это человек!" и замолчал. Чехонин мельком, но выразительно взглянул на Иванова, и Сергей Сергеевич понял. Все снаряжение уже было перевезено на шхуну. Капитан и боцман готовили судно к походу, и Алексей простился с ними еще днем. Сейчас уже наступил вечер, и шлюпка у берега ожидала Чехонина, Иванова и Ольсена. Георгий Павлович крепко обнял Алексея: - Будь здоров! Будь счастлив! И главное - будь уверен в себе! Живи дружно с Санко, со всеми здешними! Алексей обнялся с Ивановым, попрощался с Ольсеном. "Когда они вернутся? И вернутся ли? - подумал он, глядя, как Чехонин прощается с Санко и Нанук. Усилием воли отогнал эту мысль: - Вернутся!" - Мы все время будем думать о вас! - крикнул Чехонин, стоя уже в шлюпке и помахивая фуражкой. Шлюпка отошла от берега и развернулась. Подступала летняя полярная ночь, но люди знали, что сегодня солнце не зайдет, оно будет неустанно светить в этой ночи для тех, кто отплывал в далекий путь и для тех, кто оставался на острове, для смелых и сильных. Трое стояли на берегу, у самой кромки воды, и махали отъезжающим. "Ольга", готовая поднять якоря, призывно загудела. Алексей оглянулся, словно желая убедиться, на месте ли его станция, его новый дом. Над крышей станции неторопливо кружились робинзоновы полушария и приветственно колыхался флаг. - Новая жизнь с новыми друзьями, - сказал Алексей и поднял ружье для салюта: - Жить!