Страница 83 из 102
- Маленько я его. И рот тряпицей заложил. Скорее надобно - могет и очухаться.
На крыльцо взошли. С дверью Игнат недолго провозился - прут он надежный подобрал. Вошли в просторную прихожую. И фонаря не нужно было брать - по стенам лепились лампы, такие яркие, что потушить хотелось. На цыпочках свернули они направо, по коридору двинули, где двери на обе стороны были, а меж дверей навешено оружие богатое. Комнаты Игнат считал, как будто и нужную нашел, Ивану на дверь показал глазами, от опасности возможной диковатыми. Изготовил было свой прут, но, присмотревшись, улыбнулся, дверь тихонечко толкнул, и она вперед пошла. Вот распахнулась уж довольно широко, чтоб им в покой пролезть, пролезли и вдруг услышали спокойное:
- Али чего забыли тут, ребята?
За столом, неярко освещенном лампой, с пером в руках сидел Беньёвский и на вошедших с пристальным вниманием смотрел. Игнат и Ваня этого не ожидали.
- А мы вот... за тобой... - глупо вымолвил Игнат.
- Ну-ну, - кивнул Беньёвский и вдруг со звериной сноровкой рыси метнулся он к кровати, над которой висела шпага, обнаженная, без ножен. Но случалось Игнату Суете и на рысь ходить, поэтому прыжок Беньёвского поймал он глазом в зачатье самом, и две сажени, что отделяли Игната от кровати, пронесся он стремглав, упав на ложе мягкое, тиская в руках-клешнях своих извивавшегося адмирала. Вначале тяжелой, корявой своей ладонью рот и нос его зажал, наваливаясь грузным телом на предводителя, и через несколько минут притих под ним строптивый адмирал. А Иван словно в столбняке все у дверей стоял. Вдруг шаги послышались. Все ближе, ближе... И как часто Ваня благодарил Матерь Божью за то, что надоумила его: увидав засовчик легкий на дверях, в одно мгновенье дернул в сторону его. Шаги затихли у самой двери, и голос чей-то, говоривший непонятно, не по-русски, тревожно что-то произнес. Игнат из голенища нож длинный вытащил, с головы Беньёвского подушку снял, а голос снова что-то вопрошал. Кончик острый вдавливая в шею адмирала, так что тонко струйка крови по шее потекла, прошептал Игнат:
- Ответь! Не то ответишь, тут же кончу. Говори!
Беньёвский дрожащим голосом, но беспечным тоном длинную фразу произнес. Ему ответили, и шаги вдруг вновь послышались, будто удалялся кто. С четверть часа полежал Игнат на адмирале, потом пук ветоши в рот ему засунул, крепонько увязал его веревками при помощи Ивана, мешок рогожный на голову плененного надел, и стали выносить.
Во дворике все тихо было. Часовой, зашибленный Игнатом, видно, не очухался еще. Лестницу поставили, перекрестились, и то ли ночь такая темная была, то ли действительно хранила их тогда какая-то невидимая сила, но перебрались они через ограду счастливо и ношу незаметно перетащили. А потом все уж просто было, только натерли плечи благородным своим грузом.
В дом к мужикам пришли они уже под утро, досыпать не дали. Едва вошли, как загремел Игнат:
- А ну-кась, сонные тетери, поднимайтесь! Гости к нам пожаловали! Потчевать придется!
Закопошился муравейник. Спросонья матерились, рогожами от шума пытались защититься, но Игнат басил:
- Что спите? Сам адмирал Бейноска вам встать велел!
Мужики вскочили живо, между Иваном и Игнатом увидели Беньёвского в истерзанной рубахе, с кровью на шее, на плече, с лицом, украшенным хорошим синяком и ссадинами, но гордого и невозмутимого, стоявшего со сложенными на груди руками. Вид предводителя избитого смутил мужиков, забыли они все обиды, на батю глядели с сожалением и даже с жалостью.
- Ну, - сказал Иван, - вот вам, братцы, тот, кто причиной был того, что близ ямы отхожей живете и, наверное, долго жить будете, поелику средств к бегству из города сего он также вас лишил. Ну, так вопрошайте у адмирала своего, пущай отчет вам даст прямой.
Ждал Иван, что накинутся соотчичи его на причину стольких бед своих, призовут к ответу, смутят его невозмутимость, осудят, изругают, заплюют и побьют, быть может, но мужики молчали. Босые, в портах, переминались с ноги на ногу, посмеивались, терли носы, покашливали, покряхтывали и на адмирала не глядели.
- Ну, что же вы? - крикнул Иван. - Али вам смерть товарищей безделкой показалась? Ну так о себе подумайте - за ними же отправитесь!
Но мужики молчали, и Беньёвский вдруг громко расхохотался:
- Ну так что же вы, ребята? Отчего не призываете дать вам экспликацию поступков? Отчего же тщетно взывает к вам сей молодой ерой, потщившийся похитить силой своего наставника и командира вашего? Хорошо, коль стыдитесь к ответу призвать своего отца, так я сам себе задам вопрос и сам же на него отвечу, а вы послушайте. Ну, во-первых, скажи нам, господин Беньёвский, отчего ты, обещая пробыть в сем городу одну неделю, живешь здеся более трех месяцев? Отвечу вам охотно. Был в первый день я призван к другу своему давнишнему, тутошнему губернатору, принят был я гостем, но недолго оным оставался, а сделался его я пленником, ибо не знал я прежде, какие когти львиные могли скрываться под нежной шкурой агнца. За что пленил меня вельможа сей? Отвечу: в первый же вечер предложил он мне составить предприятие одно, в кое войти я отказался наотрез. Вам, друзья мои, должно быть, интересно знать, что сие за предприятие такое? Что ж, без обиняков отвечу. Сей губернатор стал настаивать отвести вас всех до одного работорговцу, считая, что право крепостное российское вас к тому уж довольно подготовило. Я же христианского человеколюбия ради с гневом отказался, и он меня принудил в доме своем остаться, покуда я не соглашусь.
- Да неужто такой он изверг? - тихо молвил кто-то.
- Не то выражение, дети мои, - сущий дьявол, которых средь католиков немало. Ну вот, а покуда я сидел в плену, рожден был мною план один, для исполнения которого наш жалкий галиот ненадобен уж оказался, поелику требовалось плаванье далекое, на кое по причине малости своей он уж не годился. А план мой следующим был: не на Филиппины плыть, совсем для природы русской не подходящие, а на прекрасный остров Мадагаскар, лежащий в Индейском океане. Да, я продал галиот со всем припасом и товарами, но за него получил я золото в количестве немалом - четыре с половиной тысячи пиастров, чего нам с вами хватит не токмо на переезд, но и на обзаведенье всем необходимым. О, верьте, дети, слову моему. Ведь я же православный, как и вы, и ежечасно я Богородицу молил о вас и плакал, узнавая, как вы скорбите здесь болезнями и голодом. Жестокосердный губернатор, чтобы меня принудить, решил измучить вас телом, меня же сердцем, ибо видел он, как я страдаю! - и Беньёвский, отвернувшись, затряс плечами.