Страница 3 из 12
Однако, для того, чтобы сделать мой репортаж понятным, необходимы некоторые объяснения, поскольку ясность излагаемого материала зависит от освещения ключевых концепций или ключевых единиц, которые мне хотелось бы подчеркнуть. Этот выбор ударения основан на моем интересе к общественным наукам. Весьма возможно, что другой человек, с другим набором целей и ожиданий выделял бы концепции полностью отличные от тех, которые выбрал я сам.
В период второго цикла ученичества дон Хуан сделал упор на том, чтобы убедить меня, что использование курительной смеси являлось необходимым условием для «виденья». Поэтому я должен курить ее как можно чаще.
– Только дым может дать тебе необходимую скорость для того, чтобы уловить отблеск того текущего мира, – сказал он.
С помощью психотропной смеси он продуцировал во мне серии состояний необычайной реальности. Основной чертой таких состояний в отношении к тому, чем, казалось, занимался дон Хуан, было состояние «неприложимости». То, что я ощутил в этих состояниях измененного сознания, было невосприемлемым и невозможным для истолкования средствами нашего повседневного метода понимания мира. Другими словами, состояние неприложимости влекло за собой исчезновение связности в моем мировоззрении.
Дон Хуан использовал это состояние неприложимости, или состояние необычной реальности, для того, чтобы ввести серию предварительно усвоенных новых «единиц значения». Единицами значения были все отдельные элементы, характерные для того знания, которому дон Хуан старался меня обучить. Я назвал их единицами значения потому, что они были основным конгломератом сенсорных данных и их объяснений, из которых конструировались более сложные значения. Одним из примеров таких единиц значения является способ, по которому понимается физиологический эффект психотропной смеси. Она продуцирует онемение и потерю двигательного контроля, что переводилось в системе дона Хуана, как действие, выполняемое дымком, который в этом случае назывался олли, для того, чтоб «убрать тело участника».
Единицы значения были особым образом объединены вместе, и каждая, созданная таким образом группа, являлась тем, что я назвал «чувственная интерпретация». Очевидно, что могло существовать бесконечное количество таких возможных чувственных интерпретаций, существенных в магии, которые маг должен научиться создавать. В нашей повседневной жизни мы сталкиваемся с бесчисленным количеством чувственных интерпретаций, связанных с этим. Простой пример, который мы более не используем, как сознательную интерпретацию, – это структура, которую мы называем «комната». Очевидно, что мы научились истолковывать структуру «комната» в терминах комнаты; таким образом, комната является чувственной интерпретацией, потому что она требует, чтобы в тот момент, когда мы ее называем, мы тем или иным образом осознавали бы все те элементы, которые входят в это построение. Система чувственных интерпретаций является, иными словами, процессом, при помощи которого практикующий осознает все единицы значения, необходимые для того, чтобы сделать заключения, выводы, предсказания и т.п. Обо всех ситуациях, связанных с его активностью.
Под «практикующим» я подразумеваю участника, имеющего адекватное знание обо всех или почти обо всех единицах значения, входящих в его конкретную систему чувственных интерпретаций. Дон Хуан был практикующим. То есть он был магом, который знал все шаги своей магии.
Как практикующий, он попытался сделать свою систему чувственных интерпретаций доступной для меня. Такая доступность в этом случае была равносильна процессу десоциализации, в котором прививались новые пути интерпретирования информации, получаемой через органы чувств.
Я был «чужим», то есть тем, кто не имел способности делать разумные и связанные интерпретации единиц значения, относящихся к магии.
Задача дона Хуана, как практикующего делающего свою систему доступной для меня, было разрушить определенную уверенность, которую я разделяю с любым другим: уверенность в том, что наши, основанные на «здравом смысле» взгляды на мир окончательны. Используя психотропные растения и точно направленные столкновения между мною и чуждыми системами, он добился успеха в том, что показал мне, что мои взгляды на мир не могут быть конечными, так как это только интерпретация.
Для американских индейцев, возможно, в течение тысячелетий тот пустой феномен, который мы называем магией, является серьезной, достоверной практикой, занимавшей примерно то же положение, которое занимает наша наука. Наши трудности в понимании ее без сомнения проистекают из чуждых нам единиц значения, с которыми она имеет дело.
Однажды дон Хуан сказал мне, что человек имеет предрасположения. Я попросил его объяснить мне это утверждение.
– Мое предрасположение видеть, – сказал он.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне нравится видеть, – сказал он, – потому что только при помощи видения человек знания может знать.
– Какого рода вещи ты видишь?
– Все.
– Но я тоже вижу все, а я не человек знания.
– Нет, ты не видишь.
– Я считаю, что вижу.
– Говорю тебе, что ты не видишь.
– Что тебя заставляет так говорить, дон Хуан?
– Ты только смотришь на поверхность вещей.
– Ты хочешь сказать, что каждый человек знания действительно видит насквозь все, на что смотрит?
– Нет, это не то, что я имел в виду. Я сказал, что у человека знания есть свои собственные предрасположения. Мое состоит в том, чтобы просто видеть и знать; другие делают другие вещи.
– Ну, например, какие другие вещи?
– Возьмем сакатеку, он человек знания, и его предрасположение – танцевать. Поэтому он танцует и знает.
– Значит, предрасположение человека знания – это нечто такое, что он делает для того, чтобы знать?
– Да, это правильно.
– Но как может танец помочь сакатеке знать?
– Можно сказать, что сакатека танцует всем, что у него есть.
– Он танцует так же, как я? Я хочу сказать, так, как танцуют?
– Скажем, что он танцует так же, как я вижу, а не так, как ты можешь танцевать.
– Видит ли он тоже так же, как ты?
– Да, но он также и танцует.
– Как танцует сакатека?
– Это трудно объяснить. Это особого рода танец, который он исполняет, когда он хочет знать. Но все, что я могу об этом сказать тебе – это то, что, если ты не понимаешь путей человека, который знает, то невозможно и говорить о виденьи или танце.
– А ты видел, как он танцует свой танец?
– Да. Однако, это невозможно для любого, кто смотрит на его танец, видеть, что это его особый способ познания.
Я знал сакатеку или, по крайней мере, я знал, кто он такой. Мы встречались, и однажды я покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал, что я могу свободно останавливаться в его доме, когда мне это понадобится. Я долго забавлял себя мыслью о том, чтобы посетить его, но дону Хуану ничего об этом не говорил.
В полдень 14 мая 1962 года я подъехал к дому сакатеки. Он рассказал мне, как до него добраться, и я легко нашел этот дом. Он стоял на углу и был со всех сторон окружен изгородью. Ворота были закрыты. Я обошел дом кругом, выискивая, нельзя ли где-нибудь заглянуть внутрь. Казалось, что дом пуст.
– Дон Эльяс, – крикнул я громко.
Куры перепугались и рассыпались по двору, ужасно кудахча. Небольшая собачка подошла к забору. Я ожидал, что она залает на меня; вместо этого она просто уселась, наблюдая за мной. Я позвал еще раз, и куры разразились новым кудахтаньем. Старая женщина вышла из дому. Я попросил ее позвать дона Эльяса.
– Его здесь нет, – сказала она.
– Где я могу его найти?
– Он в полях.
– Где в полях?
– Я не знаю. Приходите к вечеру. Он будет дома около пяти.
– Вы жена дона Эльяса?
– Да, я его жена, – сказала она и улыбнулась.
Я попытался расспросить ее о сакатеке, но она извинилась и сказала, что плохо знает испанский язык. Я сел в машину и уехал.
Вернулся я около шести часов. Я подъехал к двери и выкрикнул имя сакатеки. На этот раз он вышел из дома. Я включил свой магнитофон, который в коричневой кожаной сумке свисал с моего плеча, как фотоаппарат. Казалось, он узнал меня.