Искушение страстью

При свечах Сильви была еще привлекательней, чем обычно. Декольте ее изумрудно-зеленого платья подчеркивало плечи, шею, тонкие черты лица, и все мужчины, сидевшие в зале кафе «Реш», пытались поймать ее взгляд. Но ее интересовал только Шарль, она не сводила с него глаз. В начале ужина он объявил ей, что отныне его зовут Морван-Мейер и поэтому он очень счастлив. Однако отнюдь не выглядел таковым.

Влюбленная без памяти Сильви все могла понять, со всем смириться, кроме тени Юдифи между ними, в этот вечер более ощутимой, чем когда-либо. Если бы они поговорили о ней, смогли бы вместе изгнать воспоминание, может, тогда между ними установилось бы взаимопонимание, но эта тема была запретной: Шарль никогда ничего не говорил вслух, и если было что-то, чего не следовало выражать, так это сострадание. Память о жене и дочери принадлежала только ему, и он был не способен поделиться своим адом с кем бы то ни было.

– Когда вы уезжаете в Валлонг? – с неестественной непринужденностью спросила она.

Удивленный, что его перебили, он слабо улыбнулся.

– Семья едет на следующей неделе, а я присоединюсь к ним только в середине июля: у меня много срочных дел.

Она успокоилась при мысли, что не надо расставаться с ним немедленно. Летом в Париже можно было ужинать на террасах ресторанов, гулять после театрального спектакля или кататься на лодке по Сене. Но, как только Шарль отправится на юг, столица потеряет для нее всю свою привлекательность. Если она проявит достаточно дипломатии, может быть, Клара пригласит ее на неделю в Валлонг; к сожалению, Шарль будет держать дистанцию под материнской крышей и, конечно же, не придет к ней в спальню.

– У меня и в самом деле очень много работы, – продолжал он. – После ужина я сразу же вернусь в контору, только тебя провожу.

Такое разочарование было для нее как оплеуха. Он не только не останется с ней этим вечером, но и объявляет об этом заранее, чтобы пресечь все попытки обольщения. На мгновение у нее даже возникла мысль встать, швырнуть салфетку на стол и уйти.

– Нам предлагают сыр. Хочешь? – невозмутимо добавил он.

Камамбер со свежим молоком, подаваемый в кафе «Реш», был известен всему Парижу; не взглянув на метрдотеля, она выразила согласие кивком головы.

– У вас всегда нет времени для меня, – невольно пробормотала она. – Это так мучительно, ведь мы…

– Ведь мы? – повторил он.

Она увидела холодный блеск его серых глаз, смотрящих на нее без малейшего снисхождения. Они были такие светлые, что она даже испугалась; ведь никогда нельзя было знать, о чем думал Шарль и как он к тебе относился.

– Мне жаль тебя разочаровывать.

– Шарль!

– Нет, дай мне сказать, я думаю, сейчас подходящий случай. Ты права, я не слишком свободен, совсем невесел и не могу предложить тебе никакого будущего. Любое обещание, которое я бы дал тебе, – это ложь, сказанная в вынужденных обстоятельствах. Ты понимаешь? Сильви, я счастлив, когда вижу тебя, это бесспорно, только вот когда тебя нет, я не скучаю. То, что я говорю, – это не жестокие слова; я не скучаю по тебе, потому что не думаю об этом, я думаю о текущих делах, лежащих в папках, о завтрашней речи. Если бы мои чувства к тебе были… честными, я бы хотел видеть тебя каждый вечер. Я познал любовь и знаю разницу.

Он смотрел на нее, не отрываясь, держал ее в плену своего взгляда.

– Наши отношения, – беспощадно продолжал он, – это сомнительная авантюра, совершенно недостойная тебя. Ты заслуживаешь другого.

Решив остановить его, пока он не произнес слов, которых она боялась больше всего, Сильви выпалила:

– Об этом судить только мне! Я люблю вас, и со мной бесполезно говорить языком разума.

Ее сердце учащенно билось, мысли путались, и ей пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки и превозмочь страх перед этим разговором.

– Я знаю, вы считаете меня чересчур требовательной. Каждый раз я обещаю себе больше не докучать вам, но это сильнее меня.

Она выдавила из себя улыбку, хотела легкую – получилась патетичная. В самом деле, стоило ли унижаться до такой степени? Ей нечего ждать от Шарля: он никогда не изменится. Память о Юдифи не сотрется – бесполезно обманывать себя. Юдифь он любил по-настоящему – в этом он только что честно признался, это знала вся семья: невозможно забыть о великолепной паре, какой они были до войны. Против этого призрака у Сильви не было шансов.

– Ты мне не наскучила. Твои желания, они… льстят мне, по крайней мере.

Он энергично накрыл ее руку своей – всего на одно мгновение. Он сердился на себя из-за того, что причинил ей боль, но это чувство не имело ничего общего с любовью. Он испытывал к ней физическое влечение (как любой другой мужчина на его месте: ведь она была поистине обольстительна), но ничего не ждал от нее, кроме нескольких мгновений удовольствия.

– Если вас ждет работа, давайте уйдем: я больше не хочу есть, – неторопливо проговорила она.

Скомканный, испорченный вечер и перспектива бессонницы. Несмотря на цинизм Шарля, она все-таки ждала его звонка в следующие дни. Он жил в ее сердце, и это было самое ужасное для тридцатилетней женщины. Пока он доставал бумажник, рассеянно оплачивал счет, она размышляла, где взять сил, чтобы положить конец их истории. Ведь, может, между ними ничего не было, она просто баюкала себя несбыточной сказкой, и теперь, наконец, пришло время признать это.

Винсен со вздохом закрыл альбом. Среди коричневатых фотографий было много пустот. Его дед Анри, которого он, понятное дело, не знал, дядя Эдуард, мать и младшая сестра.

– Ты нашел то, что искал, дорогой? – спросила Клара из другого конца будуара.

– Да нет, я просто смотрел…

Сколько раз он перелистывал толстый том из зеленого сафьяна, изучая знакомые лица! Клара частенько наблюдала за ним, и всякий раз он останавливался на одних и тех же местах: отец в форме лейтенанта, отец верхом на коне на лужайке парка Багатель, отец в куртке у кабины самолета.

– Правда, он был красивый? – спросила Клара, не вставая со своего места.

– Очень…

Красивый и смеющийся: на большинстве фотографий у него была улыбка, которой в жизни Винсен никогда не видел.

– Как ты думаешь, бабушка, когда-нибудь он сможет снова стать таким?

Наивная прямота вопроса смутила Клару, но она тут же взяла себя в руки. Винсен был слишком умен, чтобы врать ему, поэтому она выбрала правду.

– Нет, мой милый. Во-первых, твоему папе сорок лет и он уже не молодой человек. Думаю, его теперь не интересует ни спорт, ни самолеты, ни путешествия, ни ночные клубы или бридж, но это естественно, ведь правда? Что до веселости, то ты сам понимаешь, это ему уже недоступно.

– Я хотел бы знать его в то время.

– Да, я понимаю тебя, только ты очень нелогичен: мы никогда не встретим родителей в их двадцать лет!

– Тогда я бы очень хотел быть похожим на него.

– Что тебе мешает?

Отложив книгу счетов, – она делала вид, что изучает ее, чтобы не потревожить внука, – Клара встала и подошла к нему. Склонившись над Винсеном, она снова открыла альбом.

– У него было отличное чувство юмора, он постоянно шутил, – меланхолично сказала она. – Его всюду приглашали, он был любимцем девушек. И, как видишь, он во всем прекрасно выглядел: и в форме, и во фраке, да в чем угодно… Я так гордилась, что у меня такой чудесный сын! Может быть, чересчур. Но мне не в чем было его упрекнуть: он преуспевал во всех начинаниях. Более того, он был скромный, вежливый – словом, к его колыбели слетелись три феи. Ему бы прожить замечательную жизнь, но тут началась война… Резко захлопнув альбом, она встала.

– Итак, рискую тебя разочаровать, но твой отец не имеет ничего общего с молодым человеком, оставшимся здесь!

Винсен не сразу поднял глаза на бабушку: он понял, что она была очень взволнованна.

– Извини, – пробормотал он.

– Нет, почему же? Ты имеешь право знать! Даниэлю и тебе это, думаю, совсем не легко. Ведь сначала вам советовали подождать, а потом ничего не изменилось, правда?