Хождение в Москву

Пришло время, и Иван IV распрощался со своими друзьями, Сильвестром. Все мог позволить себе Грозный, не мог только после четвертой женитьбы входить в Благовещенский собор, за многоженство объявленный "оглашенным". С юго-восточной стороны пристроили для него придел с крыльцом - отдельным входом. Сюда только разрешалось подняться Ивану Грозному во время службы.

С высокого крыльца открывается вид и на Замоскворечье, и на Кремль. Стоя на этих ступенях, увидел постаревший тиран в небе Москвы пролетающую крестообразную комету и в страхе воскликнул: "Вот знамение моей смерти!.."

Когда Москва была белокаменной и Благовещенский собор тоже стоял, сложенный из белого камня, стены его по мокрой штукатурке расписали художники, чьи имена дошли до нас.

Летописцы не обошли вниманием тот факт, что в 1405 году "...начаша подписывати церковь каменную Святое Благовещение на князя великом дворе... мастеры... Феофан иконник Гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев". Расписали они не только стены, но и создали иконостас, состоявший из нескольких десятков больших и малых изображений.

Сравнительно недолго простоял белокаменный собор. Вместе со стенами исчезла и роспись. Иконостас же перенесли во вновь возведенные стены. Их не раз лизали языки пламени. В день Великого московского пожара 1547 года огонь ворвался и в собор. Летописцы с печалью отметили, что "загореся" иконостас "Андреева письма Рублева". Загорелся. Но сгорел ли?

В капитальной монографии "Памятники московской древности" историк И. Снегирев в середине XIX века с грустью сообщал, что чудесный иконостас погиб. Так думали до 1920 года. Когда советские ученые получили возможность исследовать древние памятники Кремля, оказалось, что под слоем позднейших записей, покрывших потемневшие краски, подлинные образы Андрея Рублева, Феофана Грека и Прохора с Городца. Большинство икон второго и третьего ряда сохранились, словно законсервированные слоями масляной краски.

Теперь каждый, кто приходит в Благовещенский собор-музей Кремля, имеет редчайшую возможность увидеть множество произведений, созданных в Москве в начале XV века. Летописец первым отметил Феофана Грека, вторым Прохора и лишь третьим назвал Андрея Рублева. Был он "чернец", то есть простой монах. История внесла коррективы в расстановку имен. Теперь, когда говорят о живописи древней Москвы, первым называют Рублева.

Кое-что о нем известно. Родился между 1360 и 1370 годами. Умер в 1430-м. Значит, в Кремле работал в расцвете творческих сил вместе со своими старшими по возрасту товарищами. Все то, что вышло из-под кисти "чернеца", вскоре после его смерти стали выделять особо, как иконы "письма Рублева". Они ценились дороже всех, преподносились в качестве бесценного дара, монастыри хвастались друг перед другом обладанием таких творений. Изображения художника стали появляться в летописях рядом со святыми, на них он - в монашеском одеянии, с окладистой бородой.

Рассказывая о пожаре в Благовещенском соборе, летописец XVI века называет имя одного Андрея Рублева. Все другие померкли. Состоявшийся в Москве собор предписывает всем: "...писать живописцам иконы с древних образов, как греческие иконописцы писали и как писал Андрей Рублев".

Общепризнано - Рублев гениальный художник, тончайший лирик, его творчество глубоко человечно и вечно юно.

В стенах Благовещенского собора каждый может убедиться в этом, взглянув на "Праздничный ряд", где слева расположены семь образов, приписываемых кисти А. Рублева. Это радостные "праздники", связанные с рождением - Рождеством, встречей - Сретеньем, и другие.

Старшим по возрасту и самым знаменитым среди художников считался Феофан Грек. Имя его говорит, что родом он из Греции. Перед тем как прийти в Москву, успел прославиться в разных городах, в том числе в Великом Новгороде. Предполагают, что оттуда его пригласил в Москву Дмитрий Донской, ревниво относившийся к непокорным новгородцам. В отличие от всех Феофан писал не уединенно, а на глазах у людей, тех, кто хотел видеть его работу. А желающих посмотреть на такое чудо было множество. На одной из древних летописных миниатюр Феофан изображен рисующим среди толпы любопытных. Секретов, по-видимому, он не держал. Поражала его манера наносить широкие и смелые мазки, резкие световые удары. Ими он словно высекал изображение.

В Благовещенском соборе Феофан писал на больших досках. Они высотой более двух метров и шириной более метра. Это грандиозные образы, поражавшие современников страстностью, динамизмом, величавой торжественностью. Вызывали восхищение они и Андрея Рублева.

Третий - Прохор, очевидно, родился в Городце. Еще звали его старцем, значит, был преклонного возраста. Его манера отличается драматизмом, беспокойством, контрастным сочетанием красок приглушенных тонов...

Стены Благовещенского собора, где нет ни одного сантиметра пространства, не заполненного живописью, расписал в 1505 году сын знаменитого русского мастера Дионисия по имени Феодосий с "братиею". Потрудились они на славу. Дошедшие до нас фрески отличаются праздничностью, светлой живописью. Любоваться ею мы также можем благодаря работе советских реставраторов во главе с художником И. Богдановым. Открыли они эти фрески от многократных записей. Есть тут и совсем необыкновенное. В галерее собора сохранились, хотя и потемневшие, утратившие многие детали, условные портреты поэтов и ученых Древней Греции и Рима - Гомера, Аристотеля, Сократа. Вергилия... Они стоят в рост, держат в руках свитки с изречениями, которые, конечно, подобраны так, чтобы не противоречить догмам христианства. Например, Сократу приписываются такие слова: "Доброго мужа никакая беда не постигнет. Душа наша бессмертна. По смерти будет добрым награда, а злым наказание".

Эти портреты - знак тесной взаимосвязи культур, контактов Москвы и Византии, откуда доходил за тысячи километров свет античного искусства.

Во времена Ивана Грозного появилась в соборе большая "Четырехчастная" икона. Она состоит из четырех частей на одной доске - отсюда ее название. Современному зрителю нелегко разобраться в сложнейшем хитросплетении сюжета, где изображены сотни лиц: и библейские и евангельские персонажи, и обыкновенные люди "яко живы сущи". Писали ее псковские мастера, которых мы знаем под именами Остани, Якушки, Якова, Михаила, Симеона Высокого Глаголя. Их работа вызвала яростные споры современников и дала повод к созыву в Москве собора, обсуждавшего проблемы русской иконописи. До нас дошли отголоски яростных дебатов. С одной стороны, выступали Иван Грозный, Сильвестр, который заказал "Четырехчастную", а с другой - дьяк Иван Висковатый. Последний три года "вопил и возмущал народ", скорее не желая, чем не умея, понять сложнейшую символику этого художественного трактата. Не помогали ему и надписи над фигурами. Обращаясь к Ивану IV, дьяк восклицал: "Я, государь, на всех тех святых иконах, у всех святых образов подпись видел, что Иисус Христос и Саваоф. А толкование тому не написано, которые те притчи. А кого попрошу и они не ведают".

Рядом с "притчами", персонажами Священного писания, псковичи изобразили, как желал Сильвестр, и "живых человеков". Специалисты полагают, что среди них в образе юноши сам Иван Грозный, его жена с наследником, их приближенные. Да и Христос тут в доспехах, с полуобнаженным мечом, как рыцарь. Такой воинственный образ нужен был тогда Ивану Грозному, Сильвестру, правительству избранной рады. По сути, против них и выступал дьяк Висковатый, недовольный всесильным Сильвестром, реформами молодого Ивана Грозного...

И наконец, при входе в северную галерею предстает образ работы Симона Ушакова. Здесь - XVII век. Глядя на это изображение, видишь ярчайший образец русской живописи того времени. Он лучше всех современников мог "делать замысленное легко виденным".

Так под сводами одного Благовещенского собора происходит встреча с Андреем Рублевым, Феофаном Греком, Симоном Ушаковым и другими великими мастерами, с творениями разных веков. Они протягивают руку к нам, в XX век. И дальше.