Евангелие от Афрания

– Не впадайте в панику, центурион! Утечка по «Рыбе» совершенно невозможна – ну, разве что вы сами и есть ее источник; а раз нет – остается только случайность. Уж вам-то должно быть известно, что случаются и более странные совпадения; вспомните, к примеру, на чем тогда завалилась парфянская сеть в Десятиградье!

Фабриций некоторое время внимательно разглядывал меня (мне почему-то показалось, что с сожалением), а затем произнес – сухо и как-то окончательно: «Как вам будет угодно, экселенц. Совпадение – так совпадение. И давайте забудем об этом разговоре». А ведь он совсем плох, вдруг понял я.

– Послушай-ка, центурион. Сдается мне, что кое-кому сейчас самое время отдохнуть. Поезжай в Антиохию, а если хочешь – в метрополию, встряхнись там как следует. С завтрашнего дня ты в отпуске; считай, что это приказ.

– В отпуске… Это интересная мысль, экселенц, – задумчиво произнес советник и вдруг тихонечко рассмеялся. Странный это был смех – у меня от него как будто проползла по хребту ледяная сороконожка; а может… да нет, зрачки вроде бы в норме…

Тут-то мне и попалась на глаза пухлая рукопись, лежащая на письменном столе советника; чтобы сменить тему, я вежливо спросил – не вернулся ли тот к своим переводам с хананейского, в порядке лечения от хандры. Фабриций, отчего-то смутившись, принялся объяснять, что рукопись эта (он называл ее «Документ Q» – видимо, от «quaesitio») – выполненный им литературный перевод на греческий всех известных ему из агентурных источников проповедей Иешуа, а также описание происшедших в Иерусалиме событий; последнее, разумеется, полностью очищено от каких бы то ни было оперативных деталей. Он полагает, что все эти свидетельства никоим образом не должны пропасть для истории. Одним словом, ушел я в твердой уверенности, что мы с центурионом мыслим и действуем одинаково, с той лишь разницей, что я страхуюсь от Предосторожности Игемона, а центурион – от моей; это нормально, тут обижаться – грех.

Не то чтобы меня встревожили измышления центуриона о сверхъестественном всеведении Иешуа – вовсе нет. Мне, конечно, здорово не понравился сам резидент, однако за годы совместной работы я как-то попривык к его странностям. И все-таки была, была в той сцене какая-то упущенная мною несообразность, и на протяжении всего дня она преследовала меня подобно соринке в глазу, причем чем дальше, тем сильнее.

Раз за разом прокручивал я в памяти весь эпизод – деталь ускользала. Лингвистические экзерсисы советника относительно Фабриция-Демиурга? – чепуха. Его странный смешок? – явно теплее, но все равно не то… Странно, голову даю на отсечение, что деталь эта лежит где-то на самой поверхности! На самой поверхности… Пень с глазами! Ведь рукопись советника лежала прямо на столе; на столе, а не в тайнике – как у меня…

А вот теперь все и вправду стало ясно. Значит, Фабриций действительно развалился на куски, послав все на свете к чертовой матери; и он, похоже, в таком состоянии, что способен на самые безумные выходки – вплоть до того, чтобы и вправду пустить по рукам свой «Документ Q». Советнику, между тем, не хуже моего известны правила игры, и первый их пункт гласит: разведчик, утративший над собою контроль, становится источником смертельной опасности для своей организации, а потому подлежит немедленной изоляции. Страшно подумать, что может натворить слетевший с катушек резидент, в чьих руках находятся и сохранность всей долгими годами создаваемой агентурной сети, и, между прочим, жизнь составляющих ее людей. Вот потому-то в нашей с Фабрицием профессии и не существует такого понятия, как «простительная человеческая слабость», а есть расстрельная статья 17-б – «Измена Родине в боевой обстановке».

Вот так. Думал, что все следы «Рыбы» уже прибраны, методично подчищал последние мелочи, а главную-то опасность, как выяснилось, чуть не проморгал. Итак, для начала надлежит, не теряя ни минуты, взять центуриона под колпак и перекрыть все его каналы связи – тут все ясно и безвариантно. А вот теперь думай: есть ли хоть малейшая зацепка, чтобы все-таки отмазать этого дурака от вышки?

Еще пару месяцев назад я мог бы его тихонечко «положить на сохранение» в одну из наших охраняемых загородных резиденций, а там, глядишь, как-нибудь бы рассосалось. Однако теперь – согласно новейшей инструкции – дело немедленно перейдет в ведение внутренней контрразведки, а я утрачу над ним всякий контроль. Дальнейший ход событий очевиден: несколько суток конвейера – и советник развинтится на всю резьбу; в числе прочего выплывет и правда об операции «Рыба»… Не каждый день идеологически выдержанным бездельникам из внутренней контрразведки перепадает такой лакомый кусочек – реальный заговор главы провинции и региональных руководителей двух секретных служб Империи (а как еще прикажете называть «Рыбу»?); уж эти-то, будьте уверены, его из зубов не выпустят. Так вот чего в действительности добивается от меня прокуратор!.. Собственно, тут и возразить-то нечего: Фабриций действительно ни при каких обстоятельствах не должен попасть в руки следствия; я имею в виду – живым.

Размышляя на эти печальные темы, я чисто механически запросил для ознакомления досье Фабриция. Посланный вернулся, однако, с пустыми руками: два часа назад досье было истребовано Квинтом Симплицием, новым шефом внутренней контрразведки. Мой запрос уже доведен до его сведения, и тот просил передать, что в ближайшее время лично вернет мне все эти материалы; в шесть пополудни меня устроит? Я ощутил внезапную тошноту и удушье – как от точного тычка в солнечное сплетение.

Вот и все. Фабриций доигрался: акула безошибочно учуяла в воде привкус крови, и теперь ее ничто не остановит. Мне же – ради спасения «Рыбы» и наших с прокуратором голов – надлежит немедленно обрубить все концы, выходящие на попавшего под колпак советника. Проблема в том, что не только прикрыть, но и даже ликвидировать его уже невозможно: для меня и моих людей он теперь стал «неприкасаемым». Тогда… Тогда мне, кажется, настала пора в очередной раз замириться с коллегой Нафанаилом. Смерть от кинжала диверсантов из Отдела специальных операций – легкая смерть, и, ей-Богу, это самое лучшее из того, что может ожидать центуриона. Не сомневаюсь, что он и сам одобрил бы это решение. Такие дела.

– …Возвращаю вам это досье, любезный Афраний. Мне кажется, его содержимого вполне достаточно для немедленного отстранения центуриона Фабриция от работы – это для начала. У меня ведь нюх на оборотней; клянусь Плутоном, я и этого выведу на чистую воду в ближайшие дни!

– Вот как? И на какую же из вражеских служб, по вашим данным, работает центурион?

– Да при чем тут это! Неразборчивость в связях, личная нескромность, высказывания, попахивающие «оскорблением величества»… И главное – ведь он же не сегодня-завтра сделает себе обрезание! А может, и уже сделал, а?

– Гм… Боюсь, квестор, что Главное разведуправление Империи – а оно одно только вправе отстранять от работы своих резидентов – может не счесть ваши доводы достаточно вескими.

Этот бесцветный человечек с дряблыми, какими-то перепончатыми лапками убил больше поданных Кесаря, чем любой из вражеских полководцев, и явно не собирался останавливаться на достигнутом. Квинт Симплиций выдвинулся в Риме во время последних чисток – да так резво, что сам Сеян, похоже, начал опасаться своего бывшего вольноотпущенника, а потому быстренько произвел его в надлежащий чин и сплавил на край света – в Иудею. Самое место для антисемита с наклонностями хорька в курятнике…

– В том-то и дело, Афраний, что ГРУ наверняка начнет его покрывать – честь мундира, кастовая солидарность и все такое. Но вы ведь, как я вижу, тоже копаете помаленьку под этого аристократишку – не просто же так вы полезли в его досье, а? Так, может, объединимся: передайте ваши материалы по центуриону нам, просто чтобы появился формальный повод для ареста, всего на несколько часов. А за это время – гарантирую! – мои специалисты получат от него такие признания, что его ГРУ-шное начальство не посмеет ерепениться. Весь навар за разоблачение этого перерожденца и двурушника, естественно, пополам; ну что, по рукам?