Оживление

- Кто там?

- Это я, Полина, открой скорее, - послышался женский голос. - Ты одна?

- Да, да, ну открывай же!

Девушка вопросительно посмотрела на капитана Вронского. Он пожал плечами, вспоминая стог сена и думая о любви втроем. Это очень увлекательно, и удовольствие увеличивается в полтора раза, и понятно, почему. Например, берешь одну блондинку и одну брюнетку для контраста. Надоела одна, берешь тут же другую, или одновременно. Тут, правда, нужна определенная сноровка. А можно и двух рыжих. Или одну - с короткой стрижкой, а другую - с длинными волосами, но ни в коем случае не толстых.

Оксана, подойди по-ближе и сядь вот так, а ты, Полина, сюда, сбоку. Теперь поменялись местами. Руками. Ртами. Очень красиво. Да еще разноцветное нижнее белье, но чтобы одна была обязательно в черном. Причем вовремя этого особенно хорошо обсуждать французскую литературу. С чего, например, началась французская революция? Жан Жак Руссо. А что он читал? Рабле, наверное, читал.

Но там-то вообще все уже легко и свободно. Виды гульфиков и обосранные парижанки. Это, конечно, красиво, со вкусом, причем из французской революции легко выходит и русская с запозданием на два века, что естественно, поскольку и христианство приняли на два века позже. А уж Рабле читал вообще всякую дребедень - рыцари, замки, монастыри, какие-то неведомые страны и острова, чего только не запихивал он в себя, жалко только, многое из этого погорело во время пожаров в средние века и раньше, надо же, целая Александрийская библиотека исчезла, и вы-то, наверняка, не читали ни одной книги из ее собрания.

- Полина, дай я возьму тебя за попу.

Ничто не дает рукам такого ощущения! Вы берете эту приятную тяжесть, садитесь в удобное кресло, включаете настольную лампочку, стаканчик чая с лимоном, и медленно переворачиваете первую страницу заветной книги. Как там у Бабеля - капли пота закипели между нашими сосками. Почему все-таки надо было отрубить королю голову? Да еще и его жене? Наверное, восставший народ хотел таким способом трахнуть свою королеву, свою первую красавицу. Действительно, какое наслаждение - королеву на колени, и вперед. Она кладет голову на постель, простой французский парень задирает ее пышное кружевное платье и раз, отрубает ее прелестную головку. Все королевские простыни в крови.

Теперь можно понять и нашего Гришку Распутина. Как он их всех взял императриц с баронессами, княгинь с монахинями, жен министров и генералов. Все же приятно - приходишь из грязи, а тут тебе - чистые белые трусики с кружавчиками. Плохо, что только ему одному так повезло. Вот если бы всем солдатам с фронта дали тогда - хоть бы по три разика - революции точно бы не было. В этом, конечно, буржуазия была не права. Вот во Франции в это время уже понимали, что нужно простому человеку - Оксаночка, дай еще тебе покручу. По часовой стрелке и против, шаг вперед, и два шага назад, до последнего клапана. Вот он, главный урок Парижской Коммуны! Больше коммуны, больше любви. На вахту идти - всегда успеешь, тем более до мелей еще далеко. Можно вообще выключить мотор, потушить свет и раздать сушки.

Кстати, сейчас уже можно пить чай с сушками и с клубничным вареньем. Вам две ложечки сахара, или одну? Сам положу. Полина, сядь ко мне на колени и раскрой свою грудь. Что, в груди колет? Да ты вилку-то из под сиси-то вынь. А то, смотри, варенье-то уже с соска капает, это ничего, дай оближу. Вот так-то, мой старший помощник, пока ты там держался за штурвал, я тут с твоими подружками чай пью с вареньем. Варенья еще много осталось, на вахту еще не пора, а девушки у нас уж больно хороши, особенно в черном. Вы тут у нас первый раз в круизе? Корабль у нас превосходный, недавно из ремонта, всем положили новые мягкие матрасы, прекрасные шелковые простыни, в люксе даже поставили биде для ваших прелестных кудрявых кошечек, так что в следующий раз звоните непременно мне прямо домой, берите своих подружек, но без друзей, и я вам устрою чудное плавание в Стамбул, в город гаремов и минаретов, орешков и кожаных курточек, юбочек, чулочков, трусиков и прочих радостей.

Вронский услышал страшный удар по корпусу судна и побледнел. Кажется, старший помощник отвлекся.

Матрос Железняк.

Матрос Железняк утешал себя тем, что 94 процента жителей Америки занимаются онанизмом. Эти данные он почерпнул из карманного справочника агитатора-пропагандиста. Вот что значит свобода и здоровый образ жизни! Поэтому в плавании он всегда прибегал к этому средству чаще, чем к алкоголю, и на душе у него было легко и спокойно. Жене своей он не изменял, хотя на корабле всегда были заботливо открытые каюты и загорающие легко доступные девицы, которые только и ждали. Но Железняк был честным человеком и не мог переступить через последнюю черту.

Обычно за день, за два до уединения с журналом он уже чувствовал, что ему будет хорошо. Все эти рассказы о монахах, о самобичевании, усмирении тела и духа постами и молитвами казались ему враньем. Природа берет свое! Спинной мозг накалялся и гудел, руки тряслись, голова кружилась. Сон улетал далеко далеко, и левый бок жгло от воспоминаний жаркого прикосновения бедра жены Тани. Но Таня была дома и спала в этот момент с соседом Гришей, и не могла поэтому облегчить страдания Железняка. Буфетчица Клава часто говорила, что нет на корабле более мужественного и стойкого мужчины, чем матрос Железняк. На стене каюты висела фотография Тани и двоих детей Железняка - Кости и Марины, пять и три годика. Однако в шкафу под свитером лежал уже слегка потрепанный блестящий цветной журнал Penthause, купленный Жезеняком за два доллара в Гамбурге, и этот цветной друг всегда выручал Железняка в трудную минуту. Вот и на этот раз он дождался темноты, спрятался в каюте, старательно запер дверь, вымыл руки и достал заветные картинки. Теперь уже никто не мог помешать ему наслаждаться всей гаммой выпуклостей, движений, поз и способов раздевания. Что еще нужно простому человеку! На 34 и 15 страницах у Железняка были особенно любимые изображения, которые он приберегал для последних мгновений.

Вначале он как бы нехотя перелистал весь журнальчик, взяв в правую руку все детали своего сложного трехчастного аппарата. Поскольку надо было для приличия начать с каких-нибудь ничего не значащих слов, он говорил про себя: