Грех

-- Пошел прочь -- убью! Ф-фавён вонючий! -- и мордоворот отступает, видит по глазам нинкиным, что и впрямь -- убьет.

-- Е..нутая, -- вертит пальцем у виска, когдаНинкаскрывается заповоротомю

Ни мента, ни дежурного, пожилая только какая-то парочканервно пританцовывает накраю платформы, ежесекундными взглядами в черноту торопя электричку. Нинка, вымазанная, замерзшая, сидит скрючившись, поджав ноги, сфокусировав глазанабесконечность, наполуполоманной скамейке.

Электричка, предварив себя ослепительным светом прожектора, словно из преисподней вынырнув, является в реве, в скрежете, в скрипею Нинка, не вдруг одолев ступор, едвауспевает проскочить меж схлопывающимися дверьми, жадно выкуривает завалявшиеся в сумочке полсигареты, пуская дым через выбитое тамбурное окошко в холод, в ночь -- и входит в вагон, устраивается, где поближе.

Колесапостукивают успокоительно. Вагон, колеблясь, баюкаетю

В противоположном конце -- длинновласый бородач уставился в окно: молодой, в черном, в странной какой-то нанинкин вкус шапочке: тюбетейке -- не тюбетейке, беретике -- не беретике.

Нинкабросает напопутчикаодин случайный ленивый взгляд, другой, третийю Лицо ее размораживается, глаз загорается. Нинкавстает, распахивает плащик, решительно одолевает три десяткаметров раскачивающегося заплеванного пола, прыскает по поводу рясы, спускающейся из-под цивильной курточки длинновласого, нагло усаживается прямо напротив и, не смутясь полуметровой длиной кожаной юбочки, не заботясь (или, наоборот, заботясь) о произведенном впечатлении, закидывает ногу наногу.

Длинновласый недолго, равнодушно глядит наНинку и отворачивается: не вспыхнул, не покраснел, не раздражился.

Второе занынешний вечер пренебрежение женскими ее чарами распаляет Нинку, подталкивает к атаке:

-- Вы поп, что ли? -- спрашивает онасовершенно ангельским голоском. -- А я как раз креститься собралась. По телевизору всё уговаривают, уговаривают. Почти что уговорилию

-- Иеромонах, -- смиренно-равнодушно отвечает попутчик.

-- Монах? -- сноване может удержаться Нинкаот хохотка. -- Так вам чегою этою ну, это самоею запрещено, да? -- и еще выше поддергивает юбочку. -- А жалко. Такой хорошенький. Прям' киноартист.

Направой руке, набезымянном пальце, там, где мужчины носят обыкновенно обручальные кольца, сидит у монахабольшой старинный перстень: крупный, прозрачный камень, почти бесцветный, чуть разве фиолетовый, словно в стакан воды бросили крупицу марганцовки, удерживают почерневшие от времени серебряные лапки.

-- А чего не смтрите? Соблазниться боитесь? Или вам и смотреть запрещено? -- и Нинказабирается наскамейку с ногами, усаживается наспинку: несжатые коленки как раз напротив монаховалица.

Монах некоторое время глядит наколенки, наНинку -- столь же холодно, равнодушно, без укоризны, и тупит глазадолу.

-- Бедненькие! -- сочувственно качает Нинкаголовою. -- А я, знаете, я уж-жасно люблю трахаться! Такой кайф! Главный кайф насвете. Мне б вот запретили б или там, не дай, конечно, Бог, болезнь какая -- я бы и жить не стала. Мы ведь все как в тюрьме. А, когдакончаешь, словно небо размыкаетсяю светю и ни смерти нету, ни одиночестваю

Монах бросает наНинку мгновенный, странный какой-то взгляд: испуганный, что ли, -- и потупляется снова.

-- Слушайте! авы что -- вообще никогдане трахались? -- то ли искренне, то ли очень наэто похоже поражается Нинка. -- А с ним у вас как? -- кивает нанеприличное место. -- В порядке? Действует? Встает иногда? Ну, -- хихикает Нинка, -- по утрам, например. У меня один старичок был, лет под пятьдесят; так вот: вечером у него когдавстанет, акогдаи нет; зато по утрам -- как из пушки! Или когдамясанаедитесь? А, может, и он тоже у вас -- монах? И черную шапочку наголовке носит? Ох уж я шапочку-то с него бы сняла!..

Глаз у Нинки разгорелся еще ярче, самазарумянилась, похорошеладонельзя.

Монах встал и пошел. А, вставая, уколол ее совершенно безумным взглядом, таким, впрочем, коротким, что Нинкадаже засомневалась: не почудилось ли, -- и таким яростным, страстным!

Онапогляделавслед монаху, скрывшемуся затамбурной дверью, и отвернулась к окну, замерла: то ли взгляд-укол вспоминая-переживая, то ли раздумывая, не пуститься ль вдогон.

А заокном, по пустынному шоссе, виляющему рядом с рельсами, сверкая дальним и противотуманками, обгоняя поезд, неслась бежевая Ыдевяткаы.

Электричказатормозилав очередной раз, открыладвери со змеиным шипом и впустилавываливших из Ыдевяткиы четверых: трезвых, серьезных, без-жа-лост-ных! Не ашотиков.

Нинкаподжалась вся, но не онаих, видать, интересовала: заглянув из тамбураи равнодушно мазнув по ней взглядами, парни скрылись в соседнем вагоне.

Нинканадумала-таки, встала, двинулась в противоположную сторону -- туда, где исчез монах. Приподнялась нацыпочки и сквозь два, одно относительно другого покачивающихся торцевых окошечкаувиделадлинновласого, столь же смиренно и недвижно, как полчасаназад, до встречи с нею, сидящего наближней скамье.

Нинке показалось, что, если войдет, сноваспугнет монаха, потому так вот, нацыпочках, онаи застыла: странную радость доставляло ей это созерцание исподтишкатонкого, аскетичного, и впрямь очень красивого лица.

Электричку раскачивало настыках. Лязгаласталь переходных пластин. Холодный ветер гулял по тамбуру.

Зачарованная монахом, Нинкане обратилавнимания, как, не найдя, чего искали, в передней половине поезда, парни из Ыдевяткиы шли через пустой нинкин вагон, и только, сжатая стальными клещами рук и, как неодушевленный предмет отставленная от переходной дверцы, вздрогнула, встревожилась, поняла: компания направляется к монаху.

Нинка, не раздумывая, бросилась напомощь, но дверцу глухо подпирал один из четверых, атрое, слово-другое монаху только бросив, принялись бить его смертным боем.

Нинкаколотилакулачками, ногами в скользкий, холодный металл, кричалабессмысленно-невразумительное вроде:

-- Откройте! пустите! ф-фавёны вонючие! -- но подпирающий сам мало чем отличался от подпираемого железа.

Нинкапустилась назад, пролетелавагон, следующий, увиделакнопку милицейского вызова, вдавилаее, что есть мочи, до крови почти под ногтями, но, очевидно, зряю Время уходило, и Нинка, не глянув даже наиспуганную пожилую пару, с которою вместе ждалаэлектричку, побежаладо головного, оставляя засобою хлябающие от поездной раскачки двери, попыталась достучаться к машинистамю