Досье беглеца

Командующий Паскевич, поселившийся в арзрумском дворце Сераскира, распорядился пригласить Пушкина в гости. Вместе с Игнатием Абрамовичем, ординарцем графа, поэт посетил гарем Осман-Паши. Паскевич подарил Пушкину саблю. Пушкин побывал в лагере, где были случаи заболевания чумой, после чего вдруг - и это тоже странно - заспешил назад в Россию. Кульминационный момент всей поездки в тексте "Путешествия" смазан, нелогичен, не аргументирован. На три дня Пушкина задержали в карантине, а 28 августа он выехал из Тифлиса в Москву, о чем было донесено в Третье отделение. Собирая материалы для этой книги и объехав все места в России, в которых побывал Пушкин, мы нацелились было и на Арзрум. Но эта часть территории была возвращена Турции и, таким образом, снова превратилась в заграницу, куда путь для нас, как когда-то для Пушкина, был из России закрыт.

Глава семнадцатая.

"ЖАЛЬ МОИХ ПОКИНУТЫХ ЦЕПЕЙ"

Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне.

Пушкин.

Побег поэта за границу не состоялся, хотя намерения у Пушкина были серьезные. Уехав из Петербурга и Москвы, Пушкин писал домой мало. За пять месяцев, что он отсутствовал, сохранилось только одно краткое письмо в Москву, Федору Толстому, о дорожной скуке и опасностях в горах. Вся корреспонденция с Кавказа перлюстрировалась в Москве, и приходилось быть осторожным. Ни в письме к матери Натальи Гончаровой, написанном перед отъездом, ни в письме к Толстому с дороги нет ни слова о невесте или о том, когда он собирается вернуться.

Однако есть косвенные свидетельства, что Пушкин письма посылал. Так, он отправил сразу несколько писем с адъютантом Паскевича Александром Дадиани, своим дальним родственником, которого Паскевич послал с донесениями в Петербург. Но отправил эти письма Пушкин, когда решил возвращаться назад. Почему же он не довел дело, на которое затратил столько сил и времени, до логического конца?

От самого начала замысел натыкался на препятствия. Чувство предвидения, которое раньше Пушкина не подводило, на этот раз изменило ему. В очередной попытке реализовать юношескую мечту о заморских краях он рассчитывал на помощь друзей. Но вереница смертей, которую раньше не прослеживали биографы, сопровождала поэта по мере его продвижения к Турции.

По дороге туда он встретил гроб с телом Грибоедова, убитого в Тегеране фанатиками-персами. Тынянов считал, что Грибоедов не хотел возвращаться в Россию. Возможно, Грибоедов примеривался к поступку собственного героя Чацкого, и Пушкин об этом догадывался или знал. За год до смерти, перед отъездом в Персию, Грибоедов писал Екатерине Булгаковой: "Прощаюсь на три года, на десять лет, может быть, навсегда".

Тело Грибоедова было выдано персидской стороной через пять месяцев после убийства. Изуродованный труп протащили по улице за руку и бросили в выгребную яму. Спустя две недели по требованию русского правительства труп якобы нашли и выдали. Месяцы спустя установили по простреленной руке, что это Грибоедов (об этом упоминает и Пушкин в "Путешествии в Арзрум"), но, отвечая на наши вопросы, специалисты в Тбилиси доказательств не прибавили. Могила Грибоедова условная, возможно, в ней лежит тело другого человека, перса с простреленной рукой, по другим сведениям,- случайный труп уголовника.

Именно благодаря поручительству Грибоедова, сделанному раньше, Пушкин все же смог попасть в район действующей армии. Паскевич, давший разрешение Пушкину, высоко ценил Грибоедова и был его близким родственником. Теперь Грибоедов его больше не ждал, и у Пушкина появились плохие предчувствия. Хотя Пушкин и написал, что смерть Грибоедова была "мгновенна и прекрасна", вряд ли поэт отправился в путь, чтобы найти такую же смерть на Кавказе для себя.

В Тифлисе умер губернатор Николай Сипягин, с которым поэт раньше встречался у Всеволожских. Сипягин входил в число участников Российско-Закавказской компании, о которой мы упоминали выше. Пушкин в "Путешествии" отмечает его смерть мимоходом, хотя и пересказывает одну из версий. У современного грузинского автора сказано, что смерть Сипягина, которому было 43 года, наступила "при загадочных обстоятельствах". Следом были уничтожены сипягинские письма. Его имущество было вынесено на улицу и поспешно продано с торгов. Ходили слухи, что Сипягин с единомышленниками планировал осуществить военный переворот в Грузии.

Два с половиной месяца спустя при таких же странных обстоятельствах умер начальник дипломатической канцелярии Паскевича Ф.Хомяков, а вслед за ним - один из пайщиков компании француз Кастелла. Со смертью организаторов идея этого странного предприятия, сулившего деньги, очень нужные Пушкину для жизни на Западе, заглохла. А отчаянная надежда выиграть эти деньги в карты, которая не покидала поэта ни до, ни во время поездки на Кавказ, тоже оказалась несбыточной.

Принятие Пушкиным окончательного решения совпало с еще одной смертью. Отряд генерала и декабриста Ивана Бурцова, с которым Пушкин был знаком добрых двадцать лет, посланный в разведку на турецкую территорию, пробивался к Черному морю той самой дорогой, которая занимала Пушкина. Город Байбурт был примерно в двух третях пути до порта Трапезунд. Сосланный на Кавказ Бурцов, благодаря своему мужеству и героизму, дослужился до генеральского чина. И вот он был тяжело ранен. Потеряв командира, отряд начал поспешно отступать. Весть эта распространилась среди турок; с криками о священной войне и мести они устремились на русских. "Жаль было храброго Бурцова,написал позже Пушкин,- но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче".

В "Путешествии в Арзрум" Пушкин пишет, что узнал о смерти Бурцова 19 июля от Паскевича, который выразил огорчение смертью своего приближенного. Это произошло в день, когда он решил двигаться обратно. Однако фактически Бурцов умер спустя три дня. Если Пушкин услышал об этом, еще находясь в ставке Паскевича, то это также могло повлиять на его решение отказаться от побега в Турцию. А если он узнал об этом уже на обратном пути и позже просто присочинил огорчение Паскевича, то это известие не могло не поразить поэта, добавить к мартирологу еще один труп и убедить, что бегство к туркам было невозможно.

Пушкин долго готовился к поездке, но реальную ситуацию на Кавказе до того, как туда попал, представлял себе плохо. Он любил слушать турецкие песни еще в Кишиневе. Ему нравились турчанки. Он сам любил вспомнить, что его предок попал в Россию через Турцию. Константинополь имел для него особую притягательную силу: именно оттуда Ганнибал был прислан в качестве подарка Петру I. По-видимому, поэт переоценивал силу русского оружия, надеялся, что быстро захватят морские порты, а в них будет первое время неразбериха и отсутствие контроля. Оказавшись у Паскевича, он прочитал депешу Николая I от 30 июня 1829 года, останавливающую войска в связи с международными трудностями. "...Я предполагаю,- писал царь,- что Трапезонт не уйдет из рук ваших...".

Недовольство тем, что Константинополь не оказался захваченным, можно увидеть в пушкинском стихотворении "Олегов щит". Русские войска пробирались к Константинополю под предлогом защиты Святых мест. Но Англии все было ясно, и она преградила путь русской армии под тем же предлогом. Русская военная машина забуксовала. Расчет на то, что русские достаточно приблизятся к морю, не оправдался. От Арзрума до моря оставалось верст 200 - минимум три дня пути по плохим горным дорогам, притом одинокому путнику без всякой охраны и без сопровождающих проводников.

Пушкин спервоначалу недооценил злобу персов и турок по отношению к русским. На каждом шагу он своими глазами видел зверства русской армии и ответную резню отступавших. Попади он к туркам в руки, пробираясь в одиночку к морю, с ним наверняка расправились бы мгновенно, как с Грибоедовым и Бурцовым. Он понял, что переход границы становится самоубийством. По дороге до ближайшего порта на Черном море его, выучившего для этой поездки два слова по-турецки ("вербана ат" - дай лошадь), несмотря на африканскую внешность, примут за шпиона, беглого солдата или просто случайного русского, но все равно, значит, врага. А это верная смерть. Узнал здесь Пушкин и другое: по приказам русской военной администрации специальные подразделения ночью устраивали обыски в аулах, чтобы обнаружить среди осетин и турок русских перебежчиков (так тогда называли дезертиров), которых ждала каторга.