Один на льдине

5

В зонах многие прикрывались от тяжелой работы тем, что давали нужному человеку четвертной. В основном это люди из блататы, которые имели деньги с воли. Они у тебя числятся, а на работу не ходят. Чай попили, покурили, спать изволили. А срок идет. И я в месяц, кроме зарплаты, имел еще пятьсот рублей - три зарплаты вольного инженера какого-нибудь КБ. Хватало на краску и на гвозди, и себе оставалось.

Кому-то, вероятно, не понравится, что я брал со своих бригадников деньги. Но не я придумал зоны, не я придумал законы, по которым она живет: сегодня плачу я, завтра, возможно, будут платить мне. Отдых в Сочи дороже стоит, но так ли уж он необходим, как здесь, на лесоповале - вопрос. Да и я не столько люблю деньги, сколько люблю, чтоб они у меня были.

И они у меня были в этом таежном краю. На гарниры хватало. Потому что зона не кормила и все из продуктов нужно было покупать на свои "бабки". Но фраер думал, что в "малине", а проснулся - жопа в глине.

И вот мы строим чисто подпольную баню - благое дело! Нет проекта, утвержденного крутыми архитекторами, нет сметы и непонятно, на какие шиши отстраивается она из пахучего дерева. Но она утвердилась на земле. Она тридцать метров длиной и четыре шириной. По бокам справа и слева чаны, трубопроводы с вентилями и водогрейный котел - металлическая бочка, а в нее заливается вода. Топливо солярка или дрова.

Такие же водогрейные бочки стояли в лесу для разогрева тракторов. Из леса приезжает по двести - триста человек, и всем должно хватать кипятку.

Я послал маме денег. Прилетела родная ,как на крыльях. Видит: все хорошо, и я, вроде бы, на свободе. И она решила, что свобода мне опасна:

- Делай, что хочешь, - говорит, - но женись! Мне уже шестьдесят, здоровье никудышное, зубы выпали, сердце прибаливает... Я больше к тебе никогда не приеду...

Я и не понял, о чем это "никогда"... Мы ведь думаем, что мама будет всегда, хотя и знаем, что люди не вечны.

Снисходительно думал, что ей присоветовал кто-то женить меня, чтоб остепенился. А может быть, захотела увидеть внуков. Сколько ж можно ее мучить! И я сказал:

- Хорошо, мама... Будь спокойна...

Мне было тридцать пять лет. Я не курил. Не пил, в том понимании, которое существует на Руси.

Шел 1977 год.

Глава двадцатая.

Женитьба - не напасть

1

Чтобы ездить в столицу Коми город Сыктывкар, мне выдали так называемый "волчий билет". Он существенно отличается не только от известного всем заячьего, но и от привычной "формы два". А здесь и этой корочки хватало. К ней командировочное - настоящее, заметьте - удостоверение. Поездки в стольный град занимали обычно три дня: сутки туда, сутки на закупку, и обратно тоже сутки. Для молодого мужика из леса две ночи в столице - это подарок.

Еду я в Сыктывкар в очередной раз. Останавливаюсь в гостинице "Центральная". Делаю свои закупки и начинаю вплотную думать о знакомстве с какой-нибудь хорошенькой девушкой. Кабаки открыты, деньги пищат. Но кабацким девушкам цена грош. И я набираю номера телефонов наугад. Где-то неопределенно мнутся, где-то делают вид, что не помнят. И вот слышу один очаровательный, окающий по-северному девичий говорок. Я говорю:

- Это Коля. Вы меня, наверное, не помните, а я вас помню. Даже номер телефона ваш раздобыл. Отчего бы нам не встретиться прямо сегодня вечером и не сходить в ресторан?

Она:

- Ой, мне в институт...

И такая простота, материнская какая-то простота и бесхитростность в этих словах, что я столь же бесхитростно говорю:

- Куда он денется, ваш институт. Давайте-ка лучше в кабак сходим!

И приезжает она в условленное место на простом советском автобусе, и смотрю я на нее. Нет в ней того перчика, который я предпочитаю диетической пище. Пресновата она, но высока, стройна, с открытым русским лицом, которое принято называть крестьянским, безо всякой броскости и яркости черт. А куда деваться? Пошли в центральный ресторан "Вычегда".

- Как вас зовут?

- Ирина.

Выпили, потанцевали. Она рассказала, что ей двадцать пять лет, что замуж как-то не вышла, что работает фельдшером-лаборантом, а вечерами учится. Было в Ирине что-то семейное, патриархальное, корневое. Что мог рассказать ей я, прожженный жулик и отпетый мошенник? Что хочу иной жизни, но так до конца и не знаю, получится ли она у меня?

Но уже принимал четкие очертания смутный замысел - жениться. И мотивы у меня весьма определенные: во-первых, маме обещал. Не так уж много я, грешный, выполнил своих обещаний перед нею. Во-вторых, на поселении мне остается жить год, и женись я, то получил бы отдельную квартиру, не вставал бы до зари и не ходил бы отмечаться. А уж заработать я всегда смогу нормальным, честным трудом. У меня уже была к этому времени комната в бараке: печка-душегубка, полы с выдранными половицами, просевшая сухая штукатурка, вечное шуршание тараканов, происки клопов-кровопийц, которые отведали крови многих, транзитом прошедших сквозь эту халупу и канувших во тьме времен.

Транзитным до сегодняшнего вечера был и я.

- Выходи за меня, - говорю я, кочевой, этой оседлой девушке.

- Почему бы и нет...- отвечает она.

А тогда наш разговор продолжился.

- А ты знаешь, кто я?

- Неважно, - отвечает она. - А кто вы?

Сказать, что я удивился, - это ничего не сказать. Забытое чувство защищенности, волна благодарности, тепло новых надежд - всему этому и сейчас нет простых словесных объяснений.

- Зека.

- Как зека? Зека не может развлекаться в ресторане! - простодушно говорит она.

Я объясняю ей, что такое поселение. Что мне можно жениться, и что мы будем жить вместе, когда кончится мой срок.

- Выйдешь за зека?

- Ладно. Выйду, - просто говорит она, окая по-вологодски.

Признаться, тут я и понял, что не совсем готов к такому развитию событий. Но эта ее готовность разделить со мной "тоску лагерей" обезоружила меня полностью и, принадлежа уже не себе, а ей, я сказал:

- Хорошо. Завтра свадьба.

...Есть женщины, мимо которых трудно пройти, чтоб не обернуться. Это эффектные женщины.

Но некий бытовой парадокс заключается в том, что эффект быстро прискучивает и тянет за собой желание другого, нового, более яркого эффекта. Отчасти поэтому, мне кажется, многие яркие женщины несчастны и изуродованы вечным ожиданием семейного счастья. Иногда смотришь на очень красивую одинокую женщину и думаешь, какой же мужчина мог тебя бросить? А потом понимаешь: обычный, такой же, как ты. Ему стало трудно служить сторожем при топ-модели, находиться в силовом поле всеоглядной красоты, и он ушел к серой мышке.

А есть красота ненаглядная. Есть такие, кто не слепит своей красотой да, красотой, потому что красота, как сказал кто-то, - аксиома, не требующая доказательств. Они как бы и не замахиваются на многое и воспитывают себя не как красивую и дорогую безделушку, а как будущих дорогих матерей... И эта неяркая красота тает и тает, светится и светится в них долго-долго. И если мужья уходят от них, то лишь для того, чтобы горько пожалеть об этом уходе впоследствии. Они необходимы и незаметны, как полевые цветы. Кстати, среди лучших актрис мира я не отметил ни одной, кто годилась бы в топ-модели. И на всю жизнь я склонил свою голову перед своим полевым цветком - Ириной Владимировной Вологодской, той девушкой, которую двадцать пять лет назад пригласил в северный ресторан и с которой мы уже двадцать пять лет вместе. На сей день у нас двое детей: сын и дочка...

Но они - особая статья.

2

Случилось все это сватовство двадцать восьмого, примерно, октября 1977 г.

Уже легли северные снега и тридцатиградусный мороз сделал их трескучими и сыпучими. Сыктывкар полыхал огнем красных флагов - народ готов был встречать празднование главного советского праздника. Народ наварил браги, наколол дров и уже колол свиней по деревням. И у меня впервые в жизни настроение как бы праздничное. После ресторана я приглашаю еще не мою Ирину в гостиницу и слышу: