Один на льдине

4

О матерях надо бы особо сказать. Конечно, никто так не страдал, как матери зека. Как поется в старой каторжной песне: "...Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда..." Так оно и есть. Жена пришла - ушла. А матери, я думаю, страдали больше, чем сами осужденные - преступники всех мастей и направлений.

Они, матери - настоящие страдалицы. Она, моя единственная мама, была моей совестью, мама будила ее, когда я красными от слез глазами осматривал свой казенный дом. Мысли о ней привнесли в мою одиночку ощущение борьбы. Оно постепенно крепло во мне. Я стал понимать, что прямых доказательств на меня нет. Я даже не осознавал, что я совершил. Или не хотел понимать, верно следуя инстинкту самосохранения.

Теперь-то я думаю примерно так: не крали у государства те, кто очень бы хотел, но страшно. Он шел и отнимал у старушки пенсию. Почему? Потому что за хищения социалистической собственности наказывали сурово. Вплоть до высшей меры. При царях и за терроризм судили мягче. Мы же вполне естественно считали, что можно сколько угодно красть у государства, ограбившего нас в поколениях. А что я такого сделал? - так я думал, сидя в одиночке.

5

Что же она собой представляет - камера-одиночка в КПЗ?

Это деревянный пол в полуподвале или в подвале. Это нары, если повезет, как я понял впоследствии. В моей первой камере нары, очевидно, были в бегах, то есть их не было. Трое суток там "сидишь".

Ничего страшного. Спишь в охотку, сколько хочешь. Вещи положено иметь при себе. Если есть телогрейка - постелешь, а под голову сидор. Если нет обходись голыми досками.

Далее: решетка, сетка, мерцающий свет электрической лампочки, кормушка - небольшое квадратное отверстие в металлической двери с откидным столиком, откуда ты получаешь чай, воду, похлебку.

Я и впоследствии всегда сидел один, если только "наседку" не подсаживали. Но это особый разговор - "наседки"24. За трое суток в КПЗ их проходит через камеру человек пять.

Через сорок восемь часов прокурор дает санкцию на арест и предъявляет обвинение. По некоторым важным для государства делам, когда следствие считает необходимым дальнейшую "раскрутку" подозреваемого, его перемещают не в следственную тюрьму а в ДПЗ (Дом предварительного заключения). Что такое ДПЗ на Петровке, 38, при Управлении Внутренних дел Мосгорисполкома? Хотя есть следственный изолятор - Бутырка, например, или Матросская тишина - но там своя агентура. Она подчинена начальнику СИЗО, который работает в контакте со своими операми. Это разные ведомства: система исправления наказаний и следственные органы. Они, разумеется, сотрудничают между собой, но каждое хочет отличиться. Следствию надо навешать на тебя как можно больше. Это дом, где ты находишься полностью в их власти: охрана, надзиратели.

И в ДПЗ я сидел в одиночке, что сегодня многим подследственным покажется красивой сказкой...

Но едва ты успел разместиться на новом месте, едва свои вещи разложил, как вводят "сокамерника".

6

Я вас сразу предупрежу, что все, кто подброшен, подсажен, кто присуседился к вам во время предварительного заключения - наседки.

Я толкую этот термин так.

Тюрьма - дуб. На дубу сундук - камера. В сундуке яйцо подследственный. В яйце игла - информация. Она нужна следствию, как Иванушке - Кощеева смерть. И наседка эту информацию из яйца выпаривает.

Итак, кто же такие "наседки" без столь сказочного флёра?

В Бутырской, например, тюрьме работают агенты из ИТУ25 или "местные", сами же зеки с особо выдающимися провокаторскими способностями. Они ходят бродят по камерам и собирают информацию для оперчасти. А на стадии предварительного заключения они идут отборные, со свободы. Особенно на таких персон, как я, который попался с удостоверением сотрудника МВД и, естественно, имел связи в этом ведомстве. Вот связи их и интересовали в первую очередь. В стачке с кем я устраивал свои дела - это вопрос, на который они так и не получили ответа. А Петровка аж гудела от желания посадить кого-то из своих ментов в свете вышеупомянутого Указа о борьбе со взяточничеством.

В ДПЗ на Петровке,38, я пробыл аж два месяца, ни больше - ни меньше.

Это отдельный корпус о двух этажах. Заезд - аркой, но не там, где ходят менты , а неприметной такой, сбоку припека. Дом поделен на двухместные, прошу прощения, камеры, т.е. в камере два деревянных топчана с деревянным же подголовником, как лежак в сауне.

Что это за уходящее понятие такое - топчан? Это мебельный долгожитель, прадед койки. К нему выдаются постельные принадлежности: матрац, "матрасовка"26, одеяло, подушка. Если деньги есть - можно купить через надзирателя приличной еды в ларьке ДПЗ. Сколько хочешь и чего хочешь, кроме, разумеется, спиртного. Все чин чином. Все для усыпления бдительности и для тихой доверительной беседы с "наседкой".

"Наседки" в моем понимании существуют в двух видах. Бывает, попал человек в тюрьму, а в каждой тюрьме есть камера "наседок". Они там хорошо питаются, выпивают. Вместо того чтобы идти этапом на лесоповал, в каменоломни, в жернова пенитенциарной системы, они остаются при тюрьме и работают по системе Станиславского. Утром разнарядка и - по камерам.

А есть агенты из оперативной части, которая заинтересована в сохранности тюремного распорядка. Их подсаживают приглядывать: кто и на что способен, у кого какие если не замыслы, то настроения. Или кто из коридорных "вертухаев"27 работает на заключенных. Их вербуют и перевербовывают. Этот тюремный бизнес неискореним. Столетиями с ним безуспешно борются осужденные. Со всей уверенностью заявляю: нет в тюрьме ни одной камеры, где не было бы "наседки" - хряпай потихоньку свой хлеб и ни о чем не болтай из сокровенного. Да и на свободе тоже этот неписаный закон в силе. Есть и специальные агенты, которые засылаются с учетом психотипических особенностей того или иного серьезного преступника. Они приходят с воли - на тюрьме таких нет.

А теперь о первой разновидности пернатых.

Он входит: "О-о! Здравствуйте!.." - и такой словоохотливый, такой говорливый, что тебе после трех всего дней одиночки, как бальзам на душу, эти его иудины разговоры.

- По какому делу?"

Ты ему:

- Да вот не знаю, мол, никакого дела-то и нет... Ни за что парюсь...

И он тоже попал по недоразумению! Начинает свою легенду тебе излагать.

7

Потом уже я узнал, что к мошенникам подсаживали якобы мошенников, к "хищникам" - расхитителям социалистической собственности - якобы "хищников" и тому подобное. Должен сложиться общий круг интересов, чтоб пошел доверительный разговор. И у нас он пошел, хотя, опять же интуицией, я понимал, что ни на какой вид откровенности идти по-прежнему не следует.

Он:

- А откуда ты?

- Со Студенческой,- говорю, - Киевский район. На Соколе учился, там работал.

- О-о! И я тоже там работал! А ты такого знаешь?

- Знаю, - и тут он уже чуть ли не козыри на стол:

- А профессора имярек знаешь?

- Знаю.

Полученную от оперов из уголовного дела информацию на меня он так творчески ограняет, так преподносит, что сдается тебе: вы с детства знакомы. Но ему нужно выяснить твои связи и он начинает выбирать помалу:

- А где такой-то и такой-то? А Васю с хутора давно не видал?

По сто раз одно и то же. Устаешь от его допросов. Он интересуется тем, какие книги читаешь и откуда у тебя английские туфли, где можно купить такие же и был ли ты на американской выставке. Он спешит выявить твои связи, порадовать своего патрона сведениями о делах, которые можно присовокупить к твоей и так уж донельзя серьезной статье. Он жаждет заработать свою чечевичную похлебку. Мне могут возразить, мол, не кощунствуй, ссылаясь на священное писание. Но Христос простил раскаявшегося в крестных муках разбойника, а грех Иуды несмываем.

Приходишь ты с променада, наливаешь себе чайку из большого стойкого оловянного чайника - глядь: а этого живчика и след простыл. Только приспособишься вздремнуть - другого подсаживают с той же песней. Так каждые два-три дня.