До свидания, товарищи !

- Я не преподаватель, - сказал Чугунов, - но если меня попросят, я могу провести занятия по бомбометанию и пилотированию.

Стенин сложил губы в саркастическую усмешку по поводу "если меня попросят", но Чугунов опередил его. Он сказал: поскольку приказа о назначении его руководителем занятий нет, а просьбы еще не услышал, свое предложение снимает.

- Соответствующий приказ о назначении вас временно руководителем летной и огневой подготовки будет отдан сегодня. И сегодня же начните занятия.

- Тогда у меня к вам вопрос: бомбометание проводить по Федорову или Игнациусу?

Начальник штаба внимательно посмотрел на Чугунова. В вопросе лейтенанта заподозрил подвох.

- Проводите занятие по руководству Томаса Иваныча.

Теперь взгляды обратились на Чугунова, чем он ответит на этот ход.

- Вы имеете в виду Игнациуса?

- Разумеется. Позволю вам заметить, я был лично знаком с Томасом Иванычем. - По Стенину было видно, что строптивость в любой мере уничтожала в его глазах все достоинства подчиненного.- А кто еще, интересно было бы знать, мог бы взять на себя проведение занятий?- обозрел летчиков Эн-Ша.

Аганесов встал:

- Когда немцы подходят к Могилеву, не будем, товарищ капитан, зря тратить время. Не станем же вызывать телеграммой этого Игнациуса. Я помню, что есть угол "фи", но кто он и зачем, моя голова забыла. Пускай Чугунов прочистит нам мозги.

- Для ответа на этот вопрос, - сказал Чугунов, - не нужно вызывать из академии Томаса Иваныча, - он чувствовал, что, если еще раз назвать имя "Игнациус", барак сорвется - захохочет во все горло. - Угол "фи" - это угол, образованный линией прицеливания и линией пикирования.

Чугунов понимает: Стенин не хочет, чтобы такой человек, как он, возглавлял занятия. В армии любое назначение рассматривается прежде всего с точки зрения, является оно наказанием или поощрением, повышением или понижением по службе. Доверить ведение занятий - значит поставить лейтенанта с сильно подпорченным послужным списком в особое положение. Опытным глазом Эн-Ша видит: лейтенант подобающих выводов для себя не сделал.

- Товарищ капитан, - говорит Чугунов, снова поднимаясь. - Я сделал ошибку, отозвавшись на ваше предложение.

- Что такое!

Чугунов не без удовольствия выслушал начальственный распекон, по которому можно было догадаться, что Большое Ухо (такое прозвище он дал Эн-Ша) немало лет отдал службе в каком-то разгильдяйском гарнизоне. Сам же Чугунов выговорами гордился, если их получил за отступление от распоряжений, отданных дураками. Начинал бы службу заново, возможно, не лез бы на рожон, стал бы хитрее, осмотрительнее. Но менять себя теперь поздно.

- Вы должны ценить доверие, которое вам оказывает командование, этими словами Стенин закончил свой разнос. - К моему предупреждению о проверке знаний отнеситесь со всей серьезностью, - и направился к двери, указав на выход Вергасову.

Чугунов вырывает из тетради двойные листы и раздает летчикам. И думает, что-то подобное в его жизни уже было - наяву ли, во сне ли?.. Да это деревенская школа, учитель вот так же вырывал листы из тетради, раздавал классу - будет контрольная. И так же стоял гомон.

Народ толкует, что Стенин мелочен и злопамятен, что проверку знаний начальство устроит обязательно и каким-нибудь подлым образом. А ему, Чугунову, летуны примеряют прозвище "Игнациус"... И ни одного слова о Вергасове, как будто он перестал существовать, а полчаса назад готовы были намылить ему физиономию. Сейчас их волнуют опасности, таящиеся в уравнениях с двумя неизвестными.

- Запишите условия задачи, - говорит Чугунов. - Цель: бетонный мост автострады. Г равно 20 метрам, Б - 120 метрам. Г, напоминаю, обозначает ширину, Б - длину цели. Бомбы - фугасные, вес - 250 кг, взрыватель мгновенного действия, число сбрасываний - четыре. Строй звена - клин. Прицеливание индивидуальное. Угол пикирования...

Летчики бубнят, заглядывают друг другу в листки. Чугунов не станет вмешиваться. Хорошо, если в эскадрилье найдутся один-два человека, которые сообразят: чего-то тут, товарищи, не хватает, чтобы теоретическими бомбами поразить теоретический мост. Отошел к окну посмотреть, как разогревается июльский день. Пожалуй, каждый день вспоминает брата, который всю жизнь реальные цели хочет поразить теоретическими бомбами. В последнюю встречу спорили, как всегда, безжалостно. "Тебе доложить, что дала тебе теория?.. Чахотку и нищету. А за разговоры на слишком умные темы упекут за проволоку. И народ скажет: "А где их, юродивых, еще держать!". Петр отвечал: "Пойми, голова садовая, без теории ты всю жизнь будешь барахтаться на мелководье случайных фактов". "Я не случайный факт. Я учусь летать и учу летать. ЛЕТАТЬ - это не мелководье! Ты на себя посмотри, на что ты изошел?- на проекты, которые ни одной мыши не нужны".

Павел Чугунов любил брата и признавал, что Петруха - книгочей, философ, спорщик - в чем-то мозговитее и - чего сразу не увидишь - смелее его, человека военного. Но готов был признать лишь после того, как их вновь разделяли сотни километров и затихала сострадательная злость, с которой смотрел на бледное, с широко расставленными глазами лицо старшого, лицо фанатика и дилетанта, воюющего со всеми на свете - с райкомами и деревенским попом. Не будь революции - быть ему монахом-начетчиком или сектантом. А сейчас не расстается с Марксом и Дарвиным, - только их книги признает твердо и, куда бы ни ехал, всегда берет с собой. Запихивает в чемоданишко еще тощий свитер, потому что, бывает, мерзнет и в летний день, бутылку водки и шпик это тоже для согрева, но уже душевного.

Спроси его, зачем он время и здоровье на чтение гробит, редкий день в постели спит, - "в интересах истины, Павлуха, - вот что ответит. - Нельзя, брат, к истине стремиться и не стремиться, нельзя жить так, будто истина есть и будто нет ее". "Ну, а баба, - как-то спросил его, - истина или нет?". "Баба - не истина, истина либо есть в бабе, либо - нет в ее сознании, в ее голове". "Ну, а я-то стремлюсь не к голове, не к сознанию - на хрен оно мне!" "Правильно, - сказал Петр, - истина тебе и задаром не нужна. А сознание таких людей, как ты, называется "вульгарным". Сказать, кто ты? вульгаризатор!". "Ты меня не пугай. Ты думаешь, скажешь вуль-га-ри-за-тор, я пойду и утоплюсь!". "Неужто к Маришке отправишься?" - с изумлением спросил Петр, ибо не понимал, как можно говорить просто так, для спора-задора. А раз соответственно выразился о бабе, - значит, прямо сейчас отправится Павел к Маришке, бабе лживой, скандальной и доступной, известной скоростью во всех этих делах. А как же еще, если у человека убеждение такое! "Погоди, еще чай попью и подумаю, где у нее истина находится, в голове или в другом каком месте". Только тогда Петр о шутовстве Павла догадался, и смеялись до устали, ибо иногда понимали друг друга поверх петушиных споров и гордились друг другом перед чужими.

Летчики потеют, переругиваются. Они еще не догадались, что задача не решается, он опустил некоторые данные, чтобы преподать пример: важно не только знать свою цель, но и необходимые условия для ее достижения. Некоторые уже уперлись: вот здесь чего-то не хватает, но не могут предположить, что правила нарушены с самого начала.

- Думайте, орлы, думайте.

В окно видно, как у штабного домика остановилась легковая машина. Мелькнули фигуры в командирской форме. Им навстречу колобком выкатился Махонин. Как большинство летчиков, Чугунов доверял своим предчувствиям ожидание, что сегодня должно случиться что-то очень для него важное, не покидает его с той минуты, как утром открыл глаза. Он уже уверен, что происходящее там, у Махонина, имеет непосредственное отношение к его предчувствиям. Он делает глубокий вздох, как перед тренировкой со штангой. В таком состоянии он видит все вокруг себя словно освещенным ярким светом, как если бы это все он обязан запомнить навсегда.

- Что там? - кто-то спрашивает из-за спины.

- Продолжайте решение. Перерыв через десять минут.