Страница 20 из 26
А л ь б а. И все равно я не хотел бы этого от тебя слышать. Король послал меня в надежде, что я встречу здесь поддержку дворянства. Королевская воля - подлинная воля короля. Король путем глубокого раздумья постиг, что служит на пользу народу. Невозможно, чтобы все оставалось по-прежнему. Намерение короля - обуздать их ради собственного их блага, принудить их, если уж тому быть, к их собственному благоденствию, пожертвовать вредными горожанами, чтобы остальные обрели спокойствие и могли пользоваться благом мудрого управления. Именно таково его решение, именно об этом объявить дворянству дан мне приказ, и его именем я требую совета, как, а не что должно быть исполнено, потому что это он постановил.
Э г м о н т. К несчастию, слова твои оправдывают ужас народа, всеобщий ужас! Ведь, значит, он постановил то, чего не должен постановлять никакой властитель. Мощь своего народа, разум его, самое понятие его о самом себе он хочет обессилить, подавить, уничтожить ради того, чтобы получить возможность удобно управлять им. Он хочет погубить глубинное ядро его самобытности, разумеется, в намерении сделать его счастливым, он хочет обратить его в ничто, с тем, чтобы он превратился во что-то, в совсем иное что-то. О, если его намерение и хорошо, оно худо исполнится! Не королю противятся; только тому королю противодействуют, который, готовясь пойти по ложной дороге, делает первые несчастные шаги.
А л ь б а. Судя по тому, как ты настроен, желание сговориться с тобой представляется напрасной попыткой; не высоко мнишь ты о короле и презрительно - о его советах, если сомневаешься в том, что все уже обдумано, проверено и одобрено. Мне не поручено наново перебирать все "за" и "против". От народа требую я покорности, а от вас, его первых, благороднейших представителей, помощи советом и делом, как залог безусловного долга.
Э г м о н т. Требуй наших голов - и дело сделано! Склонить ли шею под это иго или придется ей поникнуть под топором, - все равно для благородной души. Напрасно я так много говорил: воздух потряс, а больше ничего не достиг.
Фердинанд входит.
Ф е р д и н а н д. Извините, что прерываю вашу беседу. Вот - письмо, и его податель настаивает на спешном ответе.
А л ь б а. Позвольте мне взглянуть, в чем дело. (Отходит в сторону.)
Ф е р д и н а н д. Прекрасную лошадь привели для вас люди ваши.
Э г м о н т. Да, не дурна. Она у меня уже давненько; собираюсь ее кому-нибудь уступить. Если вам нравится, может быть, мы сторгуемся.
Ф е р д и н а н д. Отлично! Давайте.
Альба кивает сыну, и тот отходит в глубину сцены.
Э г м о н т. Прощайте! Отпустите меня: мне, ей-богу, больше нечего сказать.
А л ь б а. Счастливо помешал тебе случай еще полнее выдать свои мысли! Неосмотрительно вскрыл ты изгибы своего сердца и обличаешь себя суровее, чем мог бы это сделать ненавистный противник.
Э г м о н т. Этот укор меня не беспокоит: я достаточно знаю себя самого и сознаю, как всецело принадлежу я королю, гораздо более многих, которые в службе ему служат только себе сами. Жаль мне прекращать этот спор непорешенным, и желаю только, чтобы поскорее смогли нас соединить служба властителю и благо страны. Вторичная беседа, присутствие прочих князей, которых нынче нет, быть может, приведут в более счастливую минуту к тому, что сегодня кажется невозможным. С этой надеждой я удаляюсь.
А л ь б а (который тем временем подает знак сыну). Стой, Эгмонт! Твою шпагу!
Средние двери отворяются - видна галерея, занятая
стражей, которая остается неподвижной.
Э г м о н т (который в изумлении несколько времени молчит). В этом был умысел? Ты за тем меня звал? (Хватаясь за шпагу, словно желая обороняться.) Разве безоружен я?
А л ь б а. Так приказал король. Ты - мой пленник.
Одновременно с обеих сторон входят вооруженные люди.
Э г м о н т (после некоторого молчания). Король? Оранский! Оранский! (После паузы, отдавая шпагу.) Так возьми ее! Она много чаще защищала дело короля, чем эту грудь обороняла.
Он выходит в средние двери; вооруженные, находящиеся в
комнате, следуют за ним; сын Альбы также. Альба
продолжает стоять на месте. Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
УЛИЦА. СУМЕРКИ
Клерхен. Бракенбург. Горожане.
Б р а к е н б у р г. Милая, бога ради, что ты затеваешь?
К л е р х е н. Иди со мной, Бракенбург! Ты, верно, не знаешь людей. Мы, несомненно, освободим его. Ведь что же может сравниться с вашей к нему любовью? Клянусь, что всякий чувствует в себе пламенеющее желание спасти его, отвести опасность от бесценной жизни и вернуть свободу свободнейшему. Иди! Дело только в кличе - созвать их. У них в душе еще всецело живо все, чем они обязаны ему! И знают они, что только его мощная рука отвращает от них гибель. И ради себя и ради него они должны на все отважиться. А на что мы идем? Отдать нашу жизнь - не больше, которую стоит ли беречь, если он погибнет.
Б р а к е н б у р г. Несчастная! Ты не видишь насилия, что медными цепями нас оковало.
К л е р х е н. Оно не представляется мне непреодолимым. Не будем тратить времени, перебрасываться ненужными словами. Вот сюда идет несколько человек старых, прямодушных, мужественных! Слушайте, друзья! Соседи, слушайте! Скажите, что Эгмонт?
П л о т н и к. Что нужно этой девочке! Пусть она замолчит!
К л е р х е н. Подойдите ближе, чтобы нам шепотом говорить, пока не объединимся и не окрепнем. Нам нельзя мешкать ни одного мгновения! Бесстыдное тиранство, которое посмело оковать его, уже блещет клинком, чтобы его сразить. Друзья! Сумерки надвигаются, и с каждым их шагом мне все страшней. Боюсь этой ночи! Идите! Разделимся, быстрым бегом - от жилища к жилищу, вызовем горожан. Каждый бери старое свое оружие! На городском рынке мы опять сойдемся вместе, и каждого поток наш увлечет вперед. Враги глядь! - окажутся окружены, и затоплены, и задавлены. Что может против нас пригоршня холопов? И он опять возвращается в наш круг, оказывается на свободе и может наконец нас благодарить, нас, неоплатных должников своих. И может быть - наверное! - он увидит утреннюю зарю уже под вольным небом.