Страница 13 из 26
М а к ь я в е л ь. Вы сумели выбрать чудесную палитру красок для своей картины.
П р а в и т е л ь н и ц а. Однако признайтесь, Макьявель, что во всех оттенках, - по крайней мере, тех, какими я могла пользоваться в своей живописи, - нет другого такого желто-бурого, желчно-черного тона, как в окраске лица Альбы и как та краска, которой он малюет. Всякий в его глазах богохульник и оскорбитель величества, потому что по этой статье можно их всех немедленно колесовать, сажать на кол, четвертовать и сжигать. То благо, какое я здесь совершала, издали, очевидно, представляется прямо ничем, уже из-за того одного, что это - благо. И вот он придирается ко всякой пустой вспышке, уже миновавшей, вспоминает всякое возбуждение, уже утихшее, и перед взорами короля оказывается такая бездна мятежей, восстаний, безумств, что ему представляется, будто здесь поедают друг друга, а между тем мимолетная выходка грубой толпы у нас давным-давно забыта. Тут начинает он питать искреннюю ненависть к бедным этим людям; они кажутся отвратительными, как звери, как чудовища, и вот он уже поглядывает, как бы пустить в ход огонь и меч, и воображает, что таким способом возможно обуздывать людей.
М а к ь я в е л ь. Вы слишком горячитесь, думается мне, вы слишком переоцениваете положение дела. Разве вы не остаетесь правительницей?
П р а в и т е л ь н и ц а. Я уже знаю. Он явится с инструкцией - у меня достаточно долгий государственный опыт, чтобы знать, как человека вытесняют, не отнимая у него его положения. Прежде всего он привезет наказ, который будет неясен и уклончив; он будет его толковать распространительно, потому что сила за ним. А если я буду жаловаться, он сошлется на тайный наказ: если я захочу видеть этот наказ, он начнет водить меня вокруг да около; если я буду настаивать, он покажет мне бумагу, в которой содержится что-нибудь совершенно иное; а если я на этом не успокоюсь, будет отвечать не иначе как на прежние мои слова. Тем временем он станет делать то, чего я опасаюсь, и далеко откладывать в сторону то, чего я желаю.
М а к ь я в е л ь. Я хотел бы, я мог бы вам возразить.
П р а в и т е л ь н и ц а. Возбуждение, которое я старалась успокоить с невыразимым терпением, он снова раззадорит своей жестокостью. Я увижу, как на моих же глазах гибнет мое дело, и мне же еще придется расплачиваться за его грех.
М а к ь я в е л ь. Повремените, ваше высочество.
П р а в и т е л ь н и ц а. У меня еще достаточно власти над собой, чтобы оставаться спокойной. Пусть он является. Я самым мирным образом уступлю ему место, раньше чем он меня вытеснит.
М а к ь я в е л ь. Так поспешно - и такой ответственный шаг?
П р а в и т е л ь н и ц а. С большим трудом, чем тебе кажется. Кто привык повелевать, для кого стало обычным, что в его руке лежат каждый день судьбы тысяч, тот сходит с трона словно в гроб. Но лучше умереть, чем подобием призрака оставаться среди живых, чем из пустой видимости стараться удерживать за собой место, которое от тебя же унаследовал другой и уже владеет им и пользуется.
ЖИЛИЩЕ КЛЕРХЕН
Клерхен. Мать.
М а т ь. Этакой любви, как у Бракенбурга, я никогда не видывала; мне думалось, что разве только в сказаниях о героях такая бывает.
К л е р х е н (ходит по комнате взад и вперед, еле слышно напевая).
Счастье душа
Познает лишь любя.
М а т ь. Он догадывается об отношениях твоих с Эгмонтом. А думается мне, что, кабы стала ты с ним немножко поласковей, он бы, если б ты захотела, все-таки женился бы на тебе.
К л е р х е н (поет).
Вольно,
И больно,
И скорбь хороша.
Биться,
Томиться,
Страданьем дыша.
Звездно ликуя,
Смертельно скорбя,
Счастье душа
Познает лишь любя.
М а т ь. Брось свою колыбельную песню!
К л е р х е н. Не хулите ее: в ней скрыта сила. Не раз убаюкивала я ею одно большое дитя.
М а т ь. Видно, у тебя и в мыслях ничего нет помимо любви твоей. Ради нее одной как бы только не позабыть тебе обо всем на свете! Ведь ты должна, говорю тебе, дорожить Бракенбургом. Он еще, глядишь, тебя счастливой может сделать.
К л е р х е н. Он?
М а т ь. Да, он! Придет еще время! Вы, дети, совсем вперед не глядите, нас, опытных людей, и слушать не хотите. И юности и любви прекрасной - всему конец приходит, и настает пора, когда бога благодарить приходится, ежели хоть какой-нибудь угол тебе достанется.
К л е р х е н (вздрагивает, смолкает и вскрикивает). Матушка! Оставьте! Пусть время придет, как смерть придет. Страшно думать о нем наперед. А когда придет! Если мы должны... тогда... придется... как можем! Эгмонт, мне тебя лишиться! (В слезах.) Нет, невозможно, невозможно!
Входит Эгмонт в кавалерийском плаще, в шляпе, надвинутой
на лицо.
Э г м о н т. Клерхен!
К л е р х е н (испускает крик, отступает). Эгмонт! (Подбегает к нему.) Эгмонт! (Обнимает его и приникает к нему.) Ты добрый, милый, любимый мой! Пришел? Здесь?
Э г м о н т. Здравствуйте, матушка!
М а т ь. Дай бог вам здоровья, благородный господин! Дочка моя прямо тоской изошла, что так долго не бывали. День целый о вас только и говорила и песни пела.
Э г м о н т. А поужинать мне не дадите ли?
М а т ь. За честь почтем. Только бы нашлось чем потчевать!
К л е р х е н. Конечно! Не беспокойтесь, матушка: я уже все устроила, кое-чего припасла. Не выдавайте меня, матушка!
М а т ь. Плоховато.
К л е р х е н. Уж подождите! Я вот что думаю: когда он со мной, мне нисколечко есть не хочется, так, верно, и у него не должно быть большого аппетита, когда я возле него.
Э г м о н т. Ты так думаешь?
Клерхен топает ногой и с негодованием отворачивается.
Что ты?
К л е р х е н. Как вы нынче холодны! Еще ни разу меня не поцеловали. Зачем руки в плащ запеленали, как новорожденного младенца? Ни воину, ни возлюбленному не годится, чтобы руки были спеленаты.
Э г м о н т. Как когда, милая, как когда? Если воин подстерегает врага и хочет как-нибудь взять его хитростью, тогда он собирается с силами, берет сам себя в руки и подготовляет свой натиск до конца. А возлюбленный...
М а т ь. Не желаете ли присесть? Расположиться поудобнее? Мне нужно в кухню. Клерхен ни о чем не думает, когда вы здесь. Уж вы не взыщите.