Мария Тюдор

ГИЛЬБЕРТ. А ты разве не счастлив, мой добрый Джошуа?

ДЖОШУА. Я ни счастлив, ни несчастлив. Я отказался от всего. Видишь ли, Гильберт /распахивая плащ и показывая связку ключей, висящую у него на поясе/, если на твоем поясе беспрестанно бренчат ключи от тюрьмы, этот звук наводит на всякого рода философские мысли. Когда я был молод, я, как и все, влюблялся на день, гнался за славой месяц и безумствовал круглый год. А молод я был при короле Генрихе Восьмом. Странный человек был этот король! Он менял жен, как женщины меняют платья. С первой он развелся, вторую велел обезглавить, третьей - вспороть живот, четвертой он оказал милость, отправив ее в изгнание. Зато для равновесия он обезглавил пятую. Я рассказываю вам, красотка Джен, не сказку о Синей Бороде, а историю Генриха Восьмого. В те времена я участвовал в религиозных войнах, сражаясь то за одного, то за другого. Я избрал лучшее из возможных занятий, хотя и весьма щекотливое: надо было решить, стоишь ли ты за папу или против него. Королевские слуги вешали тех, кто был за папу,!

и сжигали тех, кто был против, Равнодушных, которые не были ни за, ни против, также жгли или вешали. Вот и вертись как знаешь! Скажешь "да" веревка, скажешь "нет" - костер, не скажешь ни "да", ни "нет" все равно веревка или костер. Я сам не раз чувствовал запах горелого и даже не уверен, что меня разок-другой не вынимали из петли. Славное было времечко - очень похожее на наши дни. Да, так вот за все это я и сражался. Черт меня подери, если я знаю теперь, за кого и за что! Когда со мной заговаривают о мейстере Лютере или о папе Павле Третьем, я только плечами пожимаю. Видишь ли, Гильберт, дожив до седых волос, не следует вспоминать убеждения, за которые сражался, и женщин, которых любил в двадцать лет. И женщины и убеждения кажутся тогда довольно-таки безобразными, старыми, жалкими, беззубыми и какими-то глупыми. Такова моя история. Теперь я удалился от дел. Я уже не воюю ни за короля, ни за папу - я тюремщик Тоуэра. Ни за кого я больше не бьюсь, а занимаюсь лишь тем, что !

сажаю людей под замок. Я тюремщик, я уже стар - одной ногой я в тюрьме, другой - в могиле. Мое дело подбирать то, что остается от министров и временщиков, когда они ломают себе шею у королевы. Это довольно занятно. Кроме того, у меня есть ребенок, которого я люблю, и вы оба, которых я тоже люблю. Если вы счастливы, то счастлив и я.

ГИЛЬБЕРТ. В таком случае ты можешь быть счастлив, Джошуа! Не правда ли, Джен?

ДЖОШУА. Что до меня, то я ничего не могу сделать для твоего счастья, Гильберт, но Джен может сделать все: ты ее любишь! Я даже не могу ничем услужить тебе. К счастью, ты не столь уж знатный господин, чтобы тебе когда-нибудь понадобились ключи Тоуэра. Джен вознаградит тебя за нас обоих. Оба мы обязаны тебе всем. Джен была бедной, покинутой сиротой, и ты взял ее к себе и воспитал, я в один прекрасный день чуть не утонул в Темзе, и ты меня вытащил из воды.

ГИЛЬБЕРТ. Зачем ты всегда вспоминаешь об этом, Джошуа?

ДЖОШУА. Чтобы сказать тебе, что оба мы - я и Джен - должны любить тебя: я как брат, она... не как сестра!

ДЖЕН. Да, как жена. Я понимаю вас, Джошуа. /Погружается в задумчивость./

ГИЛЬБЕРТ /тихо, Джошуа/. Погляди на нее, Джошуа! Разве она не прекрасна, не восхитительна? Разве она не достойна самого короля? Если бы ты знал! Нет, ты не можешь понять, как я люблю ое!

ДЖОШУА. Берегись! Это неблагоразумно: нельзя так любить женщину. Другое дело - ребенка.

ГИЛЬБЕРТ. Что ты хочешь оказать?

ДЖОШУА. Ничего. Через неделю я буду на вашей свадьбе. Надеюсь, что освобожусь к тому времени от государственных дел и что все будет кончено.

ГИЛЬБЕРТ. О чем ты? Что будет кончено?

ДЖОШУА. Ах, тебе незачем знать об этом, Гильберт. Ты влюблен. Ты человек из народа. Какое тебе дело до всего, что происходит там, наверху, когда ты так счастлив внизу? Но раз уж ты спрашиваешь меня, я скажу тебе: есть надежда, что через неделю, а может быть, даже через двадцать четыре часа, Фабиано Фабиани уступит свое место у королевы другому.

ГИЛЬБЕРТ. А кто этот Фабиано Фабиани?

ДЖОШУА. Любовник королевы, знаменитый временщик и обольститель, который может отрубить голову неугодному ему человеку быстрее, чем сводня прочесть молитву. Это лучший из временщиков, какие доставались палачу Тоуэра за последние десять лет. Надо тебе знать, Гильберт, что за голову каждого вельможи палач получает десять экю серебром, а иногда и вдвое больше, если попадется очень уж важная голова. Все хотят падения Фабиани. Правда, я слышал это только при исполнении служебных обязанностей, от людей, довольно скверно настроенных, которым не позже, чем через месяц предстоит лишиться головы, короче говоря - от недовольных.

ГИЛЬБЕРТ. Пусть волки грызутся между собой. Что нам до королевы и ее фаворита? Не правда ли, Джен?

ДЖОШУА. О, против Фабиани составился славный заговор! Счастлив он будет, если выскочит невредимым! Я не удивлюсь, если сегодня ночью что-нибудь произойдет. Только что я видел вон там господина Симона Ренара, бродившего в раздумье.

ГИЛЬБЕРТ. А кто такой господин Симон Ренар?

ДЖОШУА. Как, ты и этого не знаешь? Первая рука императора в Лондоне. Королева должна сочетаться браком с испанским принцем, и Симон Ренар представляет его особу при дворе ее величества. Королева ненавидит и вместе с тем боится его, этого Симона Ренара, но ничего не может с ним поделать. Он уже уничтожил двух или трех временщиков. У него особый талант уничтожать временщиков. Время от времени он очищает от них дворец. Это тонкая и хитрая бестия, которой известно все, что происходит! Ничто не делается без целого здания его интриг. Что до лорда Педжета - не спрашивал ли ты меня также, кто такой лорд Педжет? - это один ловкий вельможа, бывший у власти при Генрихе Восьмом. Он член Малого совета и пользуется таким влиянием, что другие министры не смеют дышать при нем, за исключением одного только канцлера, милорда Гардинера, который его презирает. Сильный человек этот Гардинер и очень высокого происхождения. А Педжет просто ничтожество. Сын башмачника. Его скоро сделают бароном Пед!

жетом де Бодезер в Стаффорде.

ГИЛЬБЕРТ. Как бойко он толкует обо всем этом, наш Джошуа!

ДЖОШУА. Еще бы! Ведь постоянно слышишь разговоры государственных преступников.

/В глубине сцены показывается СИМОН РЕНАР./

Я должен сказать тебе, Гильберт, что никто не знает историю своего времени лучше, чем тюремщик Тоуэра.

СИМОН РЕНАР /услышавший последние слова, из глубины сцены/. Вы ошибаетесь, почтеннейший, - не тюремщик, а палач.

ДЖОШУА /тихо, Джен и Гильберту/. Отойдем подальше.

/СИМОН РЕНАР медленно уходит./

/Видя, что он скрылся, продолжает./ Это и есть господин Симон Ренар.

ГИЛЬБЕРТ. Не нравятся мне все эти люди, шныряющие вокруг моего дома.

ДЖОШУА. Какого дьявола ему здесь нужно? Однако мне пора отправляться. Уж не готовит ли он мне новую работу? Прощай, Гильберт! Прощайте, красотка Джен! А ведь я вас знал вот этакой малышкой!

ГИЛЬБЕРТ. Прощай, Джошуа, Но скажи на милость, что это ты прячешь под своим плащом?

ДЖОШУА. О, ведь я тоже заговорщик.

ГИЛЬБЕРТ. Какой еще там заговор?

ДЖОШУА. Ах вы, влюбленные, все-то вы забываете! Не говорил ли я вам, что послезавтра день поздравлений и подарков? Вельможи готовят сюрприз Фабиани, у них свой заговор, а у меня - свой. Королева, быть может, подарит себе новенького фаворита, а я подарю своему ребенку куклу. /Вытаскивает из-под плаща куклу./ Видите, тоже новенькая. Посмотрим, кто из двух раньше разобьет свою игрушку. Храни вас господь, друзья мои!

ГИЛЬБЕРТ. До свиданья, Джошуа.

/ДШУА уходит. ГИЛЬБЕРТ берет руку Джен и горячо целует ее./

ДЖОШУА /в глубине сцены/. О мудрое провидение! Каждому оно дарит свою игрушку: ребенку - куклу, мужчине - ребенка, женщине - мужчину, а дьяволу женщину. /Уходит./

Явление третье

ГИЛЬБЕРТ и ДЖЕН.

ГИЛЬБЕРТ. Придется и мне покинуть вас. Прощайте, Джен, спите спокойно.