Враги

Квач. У Левшина за образами оказалось.

Бобоедов. Принеси все в мою комнату.

Квач. Слушаю! Молодой жандарм, ваше благородие, который недавний, из драгун который...

Бобоедов. Что такое?

Квач. Тоже невнимателен к занятиям.

Бобоедов. Ну, уж ты сам с ним справляйся. Иди! (Квач уходит.) Вот, знаете, птица этот Квач! С виду так себе и даже как будто глуп, а нюх собачий!

Николай. Вы, Богдан Денисович, обратите внимание на этого конторщика...

Бобоедов. Как же, как же! Мы его прижмем!

Николай. Я говорю о Пологом, а не о Синцове. Он, мне кажется, вообще может быть полезен.

Бобоедов. А, этот наш собеседник! Ну, разумеется, мы его пристроим...

(Николай идет к столу и аккуратно раскладывает на нем бумаги.)

Клеопатра (в дверях направо). Ротмистр, хотите еще чаю?

Бобоедов. Благодарю вас, пожалуйста! Красиво здесь... Очень! Чудесная местность!.. А ведь я госпожу Луговую знаю! Она в Воронеже играла?

Клеопатра. Да, кажется, играла... Ну, а что ваши обыски, нашли вы что-нибудь?

Бобоедов (любезно). Всё, всё нашли! Мы найдем, не беспокойтесь! Для нас даже там, где ничего нет, всегда что-нибудь... найдется.

Клеопатра. Покойник смотрел легко на все эти прокламации... он говорил, что бумага не делает революции...

Бобоедов. Гм... Это не совсем верно!

Клеопатра. И называл прокламации - предписания, исходящие из тайной канцелярии явных идиотов к дуракам.

Бобоедов. Это метко... хотя тоже неверно?

Клеопатра. Но вот они от бумажек перешли к делу...

Бобоедов. Вы будьте уверены, что они понесут строжайшее наказание, строжайшее!

Клеопатра. Это меня очень утешает. При вас мне сразу стало как-то легче... свободнее!

Бобоедов. Наша обязанность вносить в общество бодрость...

Клеопатра. И так отрадно видеть довольного, здорового человека... ведь это редкость!

Бобоедов. О, у нас в корпусе жандармов мужчины на подбор!

Клеопатра. Пойдемте же к столу!

Бобоедов (идет). С удовольствием! А скажите, в этот сезон где будет играть госпожа Луговая?

Клеопатра. Не знаю.

(С террасы входят Татьяна и Надя.)

Надя (взволнованно). Ты видела, как посмотрел на нас старик... Левшин?

Татьяна. Видела...

Надя. Как это все нехорошо... как стыдно!

Николай Васильевич, зачем это? За что их арестовали?

Николай (сухо). Причин для арестов более чем достаточно... И, попрошу вас, не ходите через террасу, пока там эти...

Надя. Не будем... не будем...

Татьяна (смотрит на Николая). И Синцов арестован?

Николай. И господин Синцов арестован.

Надя (ходит по комнате). Семнадцать человек! Там, у ворот, плачут жены... а солдаты толкают их, смеются! Скажите солдатам, чтобы они хоть вели себя прилично!

Николай. Это меня не касается. Солдатами командует поручик Стрепетов.

Надя. Пойду, попрошу его... (Уходит в дверь направо. Татьяна, улыбаясь, подошла к столу.)

Татьяна. Послушайте, кладбище законов, как вас называет генерал...

Николай. Генерал не кажется мне остроумным человеком. Я бы не повторял его острот.

Татьяна. Я ошиблась, он называет вас - гроб законов. Вас это сердит?

Николай. Просто, я не расположен шутить.

Татьяна. Будто вы такой серьезный?..

Николай. Напомню вам - вчера убили моего брата.

Татьяна. Да вам-то что до этого?

Николай. Позвольте... как?

Татьяна (усмехаясь). Не надо никаких ужимок! Вам не жалко брата... Вам никого не жалко... вот, как мне, например. Смерть, то есть неожиданность смерти, на всех скверно действует... но, уверяю вас, вам ни одной минуты не было жалко брата настоящей, человеческой жалостью... нет ее у вас!

Николай (с усилием). Это интересно. Но что вы хотите от меня?

Татьяна. Вы не замечаете, что мы с вами родственные души? Нет? Напрасно! Я актриса, человек холодный, желающий всегда только одного играть хорошую роль. Вы тоже хотите играть хорошую роль и тоже бездушное существо. Скажите, вам хочется быть прокурором, а?

Николай (негромко). Я хочу, чтобы вы кончили это...

Татьяна (помолчав, смеется). Нет, я не способна к дипломатии. Я шла к вам с целью... я хотела быть любезной с вами, обворожительной... Но увидела вас и начала говорить дерзости... Вы всегда вызываете у меня желание наговорить вам обидных слов... ходите вы или сидите, говорите или молча осуждаете людей... Да, я хотела вас просить...

Николай (усмехаясь). Догадываюсь о чем!

Татьяна. Может быть. Но теперь это уже бесполезно, да?

Николай. Теперь и раньше - все равно. Господин Синцов скомпрометирован очень сильно.

Татьяна. Вы чувствуете маленькое удовольствие, говоря мне это? Так?

Николай. Да... не скрою.

Татьяна (вздохнув). Вот видите, как мы похожи друг на друга. Я тоже очень мелочная и злая... Скажите - Синцов всецело в ваших руках... именно в ваших?

Николай. Конечно!

Татьяна. А если я попрошу вас оставить его?

Николай. Это не будет иметь успеха.

Татьяна. Даже если я очень попрошу вас?

Николай. Все равно... Удивляюсь вам!

Татьяна. Да? Почему?

Николай. Вы - красавица... женщина, несомненно, оригинального склада ума... у вас чувствуется характер. Вы имеете десятки возможностей устроить свою жизнь роскошно, красиво... и занимаетесь каким-то ничтожеством! Эксцентричность - болезнь. И всякого интеллигентного человека вы должны возмущать... Кто ценит женщину, кто любит красоту, тот не простит вам подобных выходок!

Татьяна (смотрит на него с любопытством). Итак, я осуждена... увы! Синцов - тоже?

Николай. Вечером этот господин поедет в тюрьму.

Татьяна. Решено?

Николай. Да.

Татьяна. Никаких уступок из любезности к даме? Не верю! Если б я сильно захотела, вы отпустили бы Синцова.

Николай (глухо). Попробуйте захотеть... попробуйте.

Татьяна. Не могу. Не умею... Но все-таки скажите правду,- сказать однажды правду - это нетрудно,- вы отпустили бы?

Николай (не сразу). Не знаю...

Татьяна. А я знаю! (Помолчав, вздохнула.) Какие мы с вами оба дряни...

Николай. Однако есть вещи, которые нельзя прощать и женщине!

Татьяна (небрежно). Ну, что там? Мы одни... никто нас не слышит. Ведь я имею право сказать вам и себе, что оба мы...

Николай. Прошу вас... я не хочу более слушать...

Татьяна (настойчиво, спокойно). А все-таки вы цените эти ваши принципы ниже поцелуя женщины!