Страница 90 из 143
Следует уточнить, что К. Барт не утверждает, что доктрина о личности или о трудах Христа (или обе, если считать их неотделимыми) должны находиться в центре христианской догматики, или что христологическая идея или принцип должны составлять умозрительную центральную точку дедуктивной системы. Барт утверждает, что явление Бога, который и есть Иисус Христос, лежит в основе богословия во всей его полноте. "Церковная догматика" должна быть "христологически обусловлена"; сама возможность и реальность богословия обусловливается актуальностью акта божественного откровения, произнесением Слова Божьего, через Божье откровение в Иисусе Христе.
Вольфхарт Панненберг принял более эсхатологичный подход, особенно в своей работе "Иисус — Бог и Человек" (1968). С точки зрения В. Панненберга, воскресение Христа следует воспринимать в тесной связи с апокалипсическим мировоззрением. Панненберг утверждает, что воскресение Иисуса следует рассматривать как предвосхищение всеобщего воскресения из мертвых в конце времени. Оно не только осуществляется в истории, но намечает и другие аспекты апокалипсических ожиданий в конце времени — включая полное и окончательное откровение Божье. Воскресение, таким образом, органически связано с Самооткровением Божьим во Христе: "Лишь в конце всех событий может Бог быть открыт во всей Своей полноте, то есть как Тот, Кто управляет всем, Который имеет власть над всеми. Лишь благодаря тому, что в воскресении Иисуса конец всего, который для нас еще не произошел, уже случился, об Иисусе можно сказать, что окончательное уже присутствует в Нем, и что Сам Бог, Его слава, проявились в Нем таким способом, который нельзя превзойти. Лишь благодаря тому, что конец времен уже присутствует в воскресении Иисуса, в Нем открывается Бог".
Воскресение, таким образом, отождествляет Иисуса с Богом и позволяет в свете "присутствия в откровении" проследить это отождествление назад к Его предпасхальному служению.
Панненберг тщательно подчеркивает, что "откровение", о котором он говорит, нельзя назвать просто "открытием фактов или утверждений о Боге". Он настаивает на понятии о Самооткровении — личное откровение, которое нельзя отделить от личности Бога. Если во Христе Бог присутствует в откровении, то мы можем лишь говорить об Иисусе Христе, открывающем Бога: "Концепция о божественном Самооткровении содержит идею о том, что открыватель и открываемое тождественны. Бог служит одновременно предметом и содержанием этого Самооткровения. Говорить о Самооткровении Бога во Христе означает, что явление Христа — Иисус — принадлежит сущности Бога. Если дело обстоит иначе, то событие человеческой жизни Иисуса закроет Бога, Который действует в жизни и исключит возможность полного откровения Бога. Самооткровение, в правильном понимании этого слова, происходит в том случае, когда средство, которое использует Бог для откровения, не чуждо Богу… Концепция о Самооткровении требует отождествления Бога с событием, открывающим Бога".
Сущностное присутствие
Доктрина о воплощении, особенно в том виде, в котором она была разработана александрийской школой, утверждает присутствие божественной природы или сущности во Христе. В воплощении божественная природа принимает человеческую природу. Называя Марию "Богородицей", патристические авторы утверждали реальность союза божественной и человеческой сущностей. Понятие о сущностном присутствии Бога во Христе имело жизненно важное значение для христианской Церкви в ее споре с гностицизмом. Центральная гностическая идея заключается в том, что материя греховна и зла, так что искупление становится чисто духовным делом. Ириней Лионский связывает идею о сущностном присутствии Бога во Христе с символическим утверждением этого в хлебе и вине евхаристии: "Если плоть не спасается, то Господь не искупил нас Своей Кровью, чаша евхаристии не будет участием в Его Крови, а хлеб, который мы преломляем, не будет участием в Его Теле. Так как кровь не может существовать вне вен и плоти и всей остальной человеческой сущности, которой воистину стал божественный Логос, чтобы искупить нас".
Этот христологический подход близко связан с образом спасения как обожествления. Симеон Новый Богослов (949-1022) утверждал это, размышляя о союзе человеческой души с Богом: "Твоя природа является Твоей сущностью, а Твоя сущность является Твоей природой; таким образом, соединяясь с Твоим Телом, я участвую в Твоей природе, я воистину принимаю часть твоей сущности как свою, соединяясь с Твоей божественностью. Ты сделал меня, смертного по природе, богом по усыновлению, богом по Твоей благодати, по силе Твоего Духа, соединяющего две крайности".
Мы вернемся к этой концепции в разделе "Природа спасения во Христе" в гл.11.
Идея о сущностном присутствии Бога во Христе приобрела особое значение в византийском богословии, и явилась одним из богословских оснований для практики изображения Бога на иконах. В Восточной Церкви, делающей акцент на невыразимости и трансцендентности Бога, всегда существовало сопротивление этой практике. Апофатическая традиция в богословии, подчеркивая божественную непознаваемость, стремилась сохранить тайну Божью. Считали, что почитание икон совершенно не соответствует этому и превращается в слишком опасное приближение к язычеству. В любом случае, разве Ветхий Завет не запрещал поклонение образам?
Патриарх Константинопольский Герман, основываясь на следующем аргументе, высказывался в пользу использования икон в общественном богослужении и личной молитве. "Я представляю не невидимого Бога, а Бога, ставшего для нас видимым Своим участием в плоти и крови". Аналогичный подход был принят Иоанном Дамаскиным, утверждавшим, что поклоняясь иконам, он поклоняется не тварному предмету как таковому, но Богу Творцу, Который избрал искупить человечество через материальный порядок: "В прежние времена Бог, не имеющий тела или формы, не мог быть представлен никаким образом. Но сегодня я могу представить видимого Бога, поскольку Бог явился в человеческой плоти и жил среди нас. Я почитаю не материю, а Творца материи, Который ради меня стал материальным, принял жизнь в человеческой плоти и через материю достиг моего спасения".
Иконоборческая партия считала такую позицию неприемлемой. Изображение Бога на иконе подразумевает, что Бог может быть описан или определен, а это накладывает на Бога немыслимые ограничения. Определенные аспекты этого спора можно все еще усмотреть в Греческой и Русской православных церквах, в которых почитание икон составляет важную часть духовности.
Кенотические подходы к христологии
В начале XVII в. возник спор между лютеранскими богословами из университетов Гиссена и Тюбингена. Спорный вопрос можно сформулировать следующим образом. Евангелия не содержат указаний на то, что на земле Христос пользовался всеми своими божественными свойствами (например всеведением). Как можно объяснить такое положение? Два возможных ответа на этот вопрос казались этим лютеранским авторам вполне ортодоксальными: либо Христос использовал Свою божественную силу тайно, либо Он вообще воздерживался от ее использования. Представители Тюбингена настойчиво отстаивали первый ответ, получивший название "krypsis"; представители Гиссена с не меньшей настойчивостью отстаивали второй ответ, получивший название "kenosis".
Следует отметить, что обе стороны сходились на том, что при воплощении Христос обладал основными божественными свойствами — такими как всемогущество и всеведение. Спор разгорелся вокруг их использования: использовались ли они втайне или не использовались вообще? Значительно более радикальный подход возник в девятнадцатом веке на фоне растущего внимания к человеческой природе Христа, особенно к Его личности. Так, А. Э. Бидерман утверждал, что "принцип христианства как религии следует точнее определить как религиозную личность Иисуса, то есть те отношения между Богом и человеком, которые через Самосознание Иисуса вошли в историю человечества в качестве нового факта, способного вдохновлять веру".