Страница 52 из 143
До сих пор, мы рассматривали преимущества повествовательного богословия. Однако, это движение имеет и свои сложности. Например, можно ли считать христианское повествование единственным авторитетным рассказом? Или существуют другие рассказы, которые могут претендовать на авторитетность? Все вышесказанное наводит на мысль, что повествовательное богословие кажется особенно привлекательным для консервативных богословов. Однако, его находят привлекательным и многие либеральные богословы, потому что оно не претендует на исключительность или всеобщность; другие рассказы (например, индуистские) могут предположительно считаться имеющими равную авторитетность (см. в начале главы 15). Действительно, вопрос об авторитетности Священного Писания часто обходится во многих современных богословских кругах, особенно тех, которые сочувственно относятся к либерализму и постмодернизму (см. разделы "либеральный протестантизм" и "Постмодернизм" в главе 4)
Однако, более серьезной трудностью представляется, вероятно, вопрос об истине в повествовании. Повествовательное богословие сосредоточивает свое внимание на литературной структуре Священного Писания. Поэтому, оно склонно игнорировать некоторые исторические факторы. При сосредоточенности на литературной структуре Писания, простой исторический вопрос — "Является ли это истинным? Действительно ли это произошло?" — остается без внимания. Как можно отличить вымысел от истории? И то, и другое обладает повествовательной структурой — однако, они имеют совершенно различные историческую и богословскую ценность. Этот вопрос привлек дополнительное внимание в связи с недавним возникновением постмодернизма, который утверждает, что невозможно определить, можно ли считать данное толкование Писания истинным или ложным. Обращение к "повествованию" Писания не дает ответа на этот жизненно важный вопрос.
Методы толкования Писания
Каждый текст требует толкования; не составляет исключения и Писание. В определенном смысле, историю христианского богословия можно считать историей толкования Библии. Ниже мы рассмотрим некоторые подходы к библейскому толкованию, которые, вероятно, вызовут интерес у студентов — богословов. Совершенно ясно, однако, что обширность этого предмета делает совершенно невозможным что‑либо, кроме выборочного обзора этого вопроса.
Рассмотрим вначале патристический период. Александрийская школа толкования основывалась на методах, разработанных иудейским автором Филоном Александрийским (ок.30 г. до Р. Х. — ок.45 г. от Р. Х.) и ранних иудейских традициях, которые позволяли заменить буквальное толкование Писания обращением к аллегории. Однако, что же такое аллегория? Греческий философ Гераклит определил ее как "говорить одно, а подразумевать нечто другое". Филон утверждал, что необходимо смотреть глубже поверхностного смысла Писания, чтобы найти там смысл более глубокий, который лежит под поверхностью текста. Эти идеи были подхвачены группой александрийских богословов, из которых можно выделить Климента Александрийского, Оригена и Дидима Слепого (которого Иероним называл Дидимом Зрячим, из‑за духовного зрения, которое стало результатами применения им аллегорического метода толкования Библии).
Размах аллегорического метода можно увидеть в толковании ключевых ветхозаветных образов Оригеном. Завоевание Иисусом Навином земли обетованной в аллегорическом толковании соответствует покорению Христом греха на кресте, точно так как жертвенное законодательство в Книге Левит указывало на будущие духовные жертвоприношения христиан. На первый взгляд может показаться, что это представляет собой вырождение в "eisegesis", в котором толкователь видит в библейском тексте то, что он хочет видеть. Однако, как указывают работы Дидима (обнаруженные на полевом складе боеприпасов в Египте в ходе второй мировой войны), дело не должно обязательно сводиться к этому. Представляется, что образовался определенный консенсус по поводу образов и текстов Ветхого Завета, которые следовало толковать аллегорически. Например, Иерусалим регулярно рассматривался как аллегория христианской Церкви.
В отличие от этого, Антиохийская школа делала акцент на толковании Писания в свете его исторического окружения. Эта школа, среди наиболее видных представителей которой можно назвать Диодора Тарсского, Иоанна Златоуста и Феодора Мопсуэстского, подчеркивала историческое расположение ветхозаветных пророчеств, которое отсутствует в произведениях Оригена и других представителей александрийской традиции. Так, Феодор, рассматривая ветхозаветные пророчества, подчеркивает, что пророческая проповедь относится не только к тем, кому она адресована, но имеет также широкое значение для всего христианского мира. Каждое пророчество следует толковать как имеющее одно последовательно — историческое или буквальное значение. Как следствие, Феодор истолковал относительно небольшое количество ветхозаветных пророчеств как относящихся непосредственно к Христу, в то время как александрийская школа считала, что во Христе нашло свое выражение скрытое содержание многих ветхозаветных мест, как пророческих, так и исторических.
В Западной Церкви можно рассмотреть возникновение несколько другого взгляда. Во многих своих работах, Амвросий Медиоланский разрабатывал троякое понимание смысла Писания: наряду с естественным значением, толкователю удалось выделить нравственное значение и рациональное или богословское значение. Августин следовал этому подходу, однако, высказывался в пользу двоякого смысла — дословно — человеческо — исторического и аллегорическо — мистическо — духовного — хотя и признавал, что некоторые места обладают обоими значениями. "Высказывания пророков имеют троякий смысл, поскольку одни относятся к земному Иерусалиму, другие к небесному граду, третьи к обоим". Нельзя понимать Ветхий Завет на чисто историческом уровне; ключ к его пониманию лежит в его правильном толковании. Среди основных параллелей "духовного" толкования можно упомянуть о следующих: Адам представляет Христа; Ева представляет Церковь; Ноев ковчег представляет крест; дверь Ноева ковчега представляет пронзенный бок Христа; город Иерусалим представляет небесный Иерусалим.
Можно приложить максимальные усилия, чтобы с различным успехом выявить эти скрытые значения богодухновенного Священного Писания. Однако, мы все твердо придерживаемся принципа, что все эти исторические события и повествования о них в определенном смысле предвосхищают события будущие, и их всегда следует толковать с ссылкой на Христа и Его Церковь.
Используя подобный анализ, Августину удается подчеркнуть единство Ветхого и Нового Заветов. Они служат свидетельствами той же веры, хотя их способы выражения могут отличаться (идея, разработанная Жаном Кальвином). Августин выражает эту идею в словах, которые приобрели большое значение для библейского толкования, особенно для установления связи между Ветхим и Новым Заветами: "Новый Завет скрыт в Ветхом Завете; Ветхий Завет становится понятным через Новый Завет" (In Vetere Novum latet et in Novo Vetus patet).
Разграничение между буквальным или историческим смыслом Писания с одной стороны, и более глубоким духовным или аллегорическим смыслом с другой стороны, стало общепринятым в Церкви в период раннего средневековья. Стандартный метод толкования Библии, использованный в средние века, обычно называется Quadriga или "четвероякий смысл Писания". Истоки этого метода лежат в разграничении между буквальным и духовным значениями. Писание обладает четырьмя значениями. Наряду с буквальным значением, можно выделить еще три небуквальных: аллегорическое, определяющее, во что должны верить христиане; тропологическое или нравственное значение, определяющее, что христиане должны делать; и аналогическое значение, определяющее, на что должны надеяться христиане. Четырьмя смыслами в Писании, таким образом, представляются следующие:
1. Буквальный смысл Священного Писания, при котором текст понимается буквально.