Страница 88 из 93
Огромной опсностью для этого собрания является то, что оно должно придти к решению только с военной точки зрения. Почти все уполномоченные здесь являются офицерами, которые не знают страха, никогда его не знали и никогда не побоятся огромных сил неприятеля и готовы отдать последнюю каплю крови за свой народ. Если же мы станем рассматривать вопрос только с военной точки зрения, тогда я должен признать, что мы, конечно, можем продолжать войну. Мы все еще не побеждены в военном отношении, у нас около 18,000 человек находится под ружьем, ветеранов, с которыми можно идти куда угодно. Наше дело. как военное, мы можем еще продолжать.
Но нам приходится здесь рассуждать не как военной силе, а как народу; наше дело не есть военное дело, а дело свободного народа. Никто не является здесь представителем своего отряда; каждый, здесь присутствующий, есть представитель своего народа, не только части его, оставшейся в лагере, но и той части, которая уже покоится в земле, и той, которая будет существовать после нас. Мы являемся представителями не только самих себя, но и тысяч, которые принесли последнюю жертву своему народу - пленных, рассеяных по всему свету, - представителями женщин и детей, тысячами умиравших в концентрационных лагерях неприятеля; мы являемся уполномоченными за кровь и слезы всего народа. Они взывают к нам из темниц, лагерей, могил, полей битв и из мрака будущего, умоляя нас постараться избегнуть всех путей, ведущих к искоренению африканского народа!
Но мы не бесцельно вели борьбу, мы сражались не для того, чтобы быть убитыми, мы боролись исключительно за свою независимость и готовы были принести в жертву все за нашу независимость. Все, кроме одного - нашего народа. Нельзя отдать за независимость существование целого народа. И когда мы убедились, что, говоря человеческим языком, нет более шансов сохранить независимость обеих республик, тогда нам стал ясен наш долг прекратить борьбу для того, чтобы не только народ, но и всю его будущность не принести в жертву идее, которая не могла быть осуществлена.
Есть ли благоразумная возможность сохранить нашу независимость? Мы сражались беспрерывно уже в течение трех лет. Нисколько не преувеличивая, мы можем сказать, что мы напрягли все наши силы и употребили все средства для исполнения наших заветных желаний. Мы отдали тысячи жизней, мы отдали все наши земные блага; наша родная страна превращена в бесконечную пустыню; более 20,000 женщин и детей умерло в неприятельских лагерях. И что же? Приблизило ли это нас к независмости? Напротив, мы все далее от нее отодвигаемся. И чем далее мы пойдем в этом направлении, тем большая пропасть окажется между нами и тою целью, с какою мы ведем борьбу. Способ ведения войны неприятелем довел нас до полного разорения, вследствие которого исчезает всякая физическая возможность вести войну далее. Так как ни откуда никакого спасения нет, то гибель наша неизбежна.
Когда год тому назад от имени правительства было сообщено о нашем положении президенту Крюгеру в Европу, то он ответил нам, что, принимая во внимание настроение Капской колонии и чувства всех европейских народов, мы должны продолжать войну далее до последнего изнеможения.
Что касается нашей внешней политики, то я желал бы указать на неоспоримые факты (оратор говорил здесь пространно о политических затруднениях Америки и важнейших европейских державах в течение войны). Начало и конец нашего внешнего положения - это симпатии, за которые мы, конечно, от всего сердца благодарны, но... более этого мы не получили ничего и, вероятно, и в будущем ничего не получим. Европа будет нам симпатизировать, пока последний бур не будет закопан в землю, пока последняя бурская женщина с исстрадавшимся сердцем не ляжет в могилу, пока весь наш народ не будет принесен в жертву на алтарь истории и человечества.
Что касается настроения и положения дел в Капской колонии, то я уже довольно пространно об этом докладывал. Мы сделали ошибку, и Капская колония еще недостаточно созрела для этого дела. Во всяком случае, нам нечего надеяться на всеобщее восстание: 3,000 человек, примкнувших к нам, это герои, которых мы не можем достаточно восхвалить за их жертвы для нас, но они не выхлопочут для нас независимости.
Год тому назад мы спрашивали у президента Крюгера совета и исполнили все указанное им. Мы убедились, что если мы желаем остаться свободным народом, то мы можем опереться только на себя самих. Факты, которые узнали уполномоченные здесь. были взяты из обеих республик; они убедили меня в том, что было бы преступлением вести дальнейшую войну, не будучи уверенными в помощи откуда бы то ни было. Наша страна разорена окончательно. А еще мы будем продолжать идти к погибели нашего народа, лишенные всякой надежды на успех.
И вот, наконец неприятель является к нам с предложением. Как оно ни неприятно, все же оно обещает нам амнистию наших братьев, бюргеров Капской колонии, присоединившихся к нам. Я боюсь, что наступит день, - когда так называемых "бунтовщиков" уже нельзя будет спасти, и тогда мы справедливо заслужим упрек, что и их судьбою мы пожертвовали ради нашего безнадежного дела. И я боюсь, что наш отказ принять предложение британского правительства отнимет у нас много симпатий в других странах света и сделает наше положение совершенно слабым.
Братья! Мы решили бороться до конца. Так примем же храбро, как подобает сильным мужам, наступивший конец в горькой, самой обидной форме, какую мы могли ожидать. Для каждого из нас смерть явилась бы более сладким концом, нежели тот путь, на который нам отныне придется вступить. Но мы склоняемся перед волей Бога.
Будущность темна, но мы не должны терять ни мужества, ни надежды, ни веры в Бога. Никто не заставит меня убедиться, что ни с чем несравнимые жертвы африканского народа, положенные на алтарь свободы, были бы тщеславны, или напрасны. Война велась за свободу южной Африки не одних буров, но всего нашего народа. Последствия этой войны мы вручаем в руки Божьи. Может быть, Его святая воля заключается в том, чтобы южная Африка потерпела поражение, была уничтожена; да, может быть, все эти смерти нужны для того, чтобы тени умерших вели нас к лучшему будущему, к светлым дням.
Коммандант Бестер (Блумфонтейн) говорит, что на собрании, когда его выбирали уполномоченным, ему было сказано бюргерами, что они не желают быть подданными Англии. Он указывает на то, что те же аргументы, которые теперь употребляются против продолжения войны, прежде употреблялись против потери мужества. Он указывает также на историю, что мы уже не раз спасались и выходили из ужасных положений. Надо полагать что справедливость и право всегда победят. Опираясь на факты, он спрашивает, чем же еще можно объяснить то, что 240.000 войско не истребило еще маленьких республик? Он указывает на чудесные избавления буров, одна мысль о которых должна уже воодушевлять павших духом. Мы должны быть единодушны. Он кончает словами: я стою, или паду за мою независимость.
Г. Биркеншток (Фрейхенд) спрашивает: а не может ли предложение быть принято оговорками?
Генерал Смутс отвечает: собрание может поручить правительствам принять предложене, прибавив, что они берут его под такими-то и такими-то условиями.
Коммандант Бестер (Блумфонтейн) находит, что уже достаточно было говорено и что пора перейти к окончательному решению.
Коммандант Менц (Гейльброн) полагает, что нечего уже более рассуждать. Он лично думает, что война не может продолжаться. В Гельброне, Блумфонтейне и части Вифлеема не найдется и пяти животных. Он указывает на безнадежное положение женщин и детей, на то, что дело становится до такой степени трудным, что приходится даже днем прорываться сквозь силы неприятеля, стягивающие целые местности кольцов военных отрядов. Недавно ему пришлось таким образом потерять человек 40 за раз. Ему приходится оставить свой округ, но он никак не может решиться оставить женщин. Ему ясно, что нельзя более сражаться, так как многие округа Трансвааля не могут более участвовать в войне. Если война продлится, то отряды в разных местах, все равно, предадутся неприятелю.