Ученик

- И вы еще _после этого_ говорите, что он не болен, милое наше дитя? закричала его мать, опускаясь перед сыном на колени и сложив руки, но не прикасаясь к нему, как будто перед нею был какой-нибудь позолоченный божок. - Это пройдет... подожди минуту; только не говори больше таких страшных вещей!

- Ничего, все пройдет, - пролепетал Морган. С трудом переводя дух и положив обе руки на край дивана, он продолжал глядеть на Пембертона со странной улыбкой.

- И вы еще смеете говорить, что я поступила как предательница, что я вас обманула! - вскричала миссис Морин, вскочив с места и с яростью глядя на Пембертона.

- Да это же _не он_ говорит, это я! - пытался возразить мальчик; ему как будто стало легче, но вместе с тем ему пришлось откинуться к стене; сидевший рядом Пембертон взял его за руку и склонился над ним.

- Дорогое мое дитя, каждый из нас делает то, что может; есть столько всяких вещей, с которыми приходится считаться, - назидательно сказала миссис Морин. - Его место _здесь_ и только здесь. Вот видишь, _ты и сам_ думаешь, что это так.

- Увезите меня отсюда... увезите, - продолжал Морган, и бледное лицо его озарилось улыбкой.

- Но куда же я тебя возьму и как... да, _как_, мальчик мой? пробормотал было молодой человек, вспоминая, как недовольны были лондонцы тем, что, отлучившись по своим делам, он бросил их и даже не обещал, что скоро вернется; как справедливы были их нарекания, ведь он поставил их перед необходимостью искать нового репетитора для сына. Думал он и о том, как трудно ему теперь будет найти другую работу, коль скоро на этой он сплоховал и ученик его провалился.

- Мы все уладим. Вы уже не один раз говорили об этом, - сказал Морган, - только бы уехать, все остальное приложится.

- Говорите сколько хотите, только не думайте, что вам удастся это сделать, - заявила Пембертону его хозяйка. - Мистер Морин ни за что не согласится, это было бы так рискованно. - И, обращаясь к Моргану, добавила: - Это лишило бы нас спокойствия и было бы для всех нас ударом. Видишь, он вернулся, и у нас все будет опять по-старому. Ты будешь жить как прежде и заниматься, и никто не будет стеснять твоей свободы, и все мы будем жить так же счастливо, как жили. Ты вырастешь, наберешься сил, и мы больше не станем затевать такие глупые опыты, не правда ли? Слишком-уж все это нелепо. Место мистера Пембертона здесь. У каждого из нас есть свое место. У тебя свое, у отца твоего - свое, у меня - тоже, n'est ce pas, cheri? [Не правда ли, милый? (фр.)] Мы не станем вспоминать о нашем безрассудстве, и все у нас пойдет хорошо.

Она продолжала говорить и плавно расхаживать по маленькой, увешанной драпировками душной salon [гостиной (фр.)], в то время как Пембертон сидел рядом с мальчиком, лицо которого постепенно розовело; она нагромождала разные путаные доводы, давая ему понять, что в семье у них должны произойти перемены, что другие дети могут от них уехать (Как знать? У Полы есть свои соображения) и что легко себе представить, как опустеет тогда родительское гнездо и как старикам будет не хватать их птенчика. Морган только посмотрел на Пембертона, который крепко держал его, не давая ему сдвинуться с места: учитель его отлично знал, как мальчику всегда бывало неприятно, когда его называли птенчиком. Морган признался, что действительно день или два чувствовал себя плохо, но стал снова возмущаться бесстыдным поступком матери, сыгравшей на его болезни, чтобы сорвать с места несчастного Пембертона. Несчастному Пембертону все это показалось смешным: помимо того, что комична была сама миссис Морин, пустившая в ход столь глубокомысленные доводы, чтобы доказать свою правоту (можно было подумать, что она вытрясает их из своих раздувшихся юбок, совершенно захлестнувших собою легкие золоченые кресла), столь мало был этот больной мальчик готов к каким бы то ни было переменам.

Самому же ему все равно приходилось на все соглашаться. Он снова должен будет взять на себя заботы о Моргане, и неизвестно, на сколько времени; он, правда, убеждался, что у питомца его есть на этот счет свои собственные планы, которые имеют в виду облегчить его учителю жизнь. Он заранее был ему за это признателен; тем не менее, невзирая на все эти благоприятные для него перспективы, он несколько упал духом и не нашел в себе сил сразу же решиться уехать и увезти с собой Моргана; он оставлял мальчику все же какую-то надежду, давая ему понять, что окончательное решение еще не принято и что, помимо всего прочего, если бы он сейчас поужинал, то ему, вероятно, было бы легче отважиться на этот шаг. Миссис Морин разрешилась еще какими-то новыми намеками касательно перемен, которых следовало ожидать, однако, роняя все эти намеки, она столько раз вздрагивала и улыбалась (она сама призналась, что очень нервничает), что он не знал, было ли это следствием приподнятого настроения или самой обыкновенной истерикой. Если семью действительно ожидало кораблекрушение, то почему же ей было не признаться, что Моргана необходимо затолкать в спасательную шлюпку? А о том, что они на краю гибели, говорило то, что на этот раз они поселились в роскошных кварталах столицы наслаждений; _где же еще_ они могли поселиться перед грозившею катастрофой? Мало того, разве она не говорила ему, что мистер Морин и остальные члены семьи развлекались, слушая оперу в обществе мистера Грейнджера, а _что же еще_ они могли предпринять накануне краха? Пембертон узнал, что мистер Грейнджер - богатый и одинокий американец - многообещающий банковый билет, не подлежащий размену; поэтому одно из соображений Полы, возможно, заключалось в том, что на этот раз ей все действительно удалось. А это значило, что сплоченности семьи нанесен непоправимый удар. А коль скоро сплоченности этой действительно наступает конец, то как же сложится тогда судьба несчастного Пембертона? Он успел до такой степени проникнуться ощущением своей связи с ними, что, с тревогою думая о близящемся крушении, уже видел себя обломком мачты, одиноко качавшимся на волнах.

Кончилось тем, что один только Морган спохватился и спросил, заказали ли для его учителя что-нибудь поесть; после этого они сидели вдвоем внизу, за этим запоздалым и затянувшимся ужином среди обшитого шнуром зеленого плюша перед затейливою тарелкой бисквитного фарфора в присутствии не скрывавшего своей усталости официанта. Миссис Морин предупредила своего гостя, что комнату для него им пришлось снять в другом доме. Чтобы утешить его (а это было тогда, когда Пембертон думал о том, как противно есть совершенно уже остывший гарнир), Морган сказал, что, вообще-то говоря, это хорошо, так как может облегчить им побег. Он так говорил об этом побеге (и еще не раз возвращался к этой мечте потом), как будто они были сверстники и вместе играли в какую-то мальчишескую игру. Но, наряду с этим, он был уверен, что что-то должно случиться, что Моринам так долго не продержаться. В действительности же, как Пембертон мог убедиться, они продержались еще пять или шесть месяцев. В течение этого времени Морган старался всячески его приободрить. Мистер Морин и Юлик, которых Пембертон увидел на следующий день после своего возвращения, приняли его так, как и полагалось людям светским. Если же Пола и Эми отнеслись к нему без должного уважения, то им можно было это простить, приняв во внимание, что мистер Грейнджер перестал появляться в опере. Он ограничился тем, что предоставил в их распоряжение свою ложу, где каждую из приглашенных неизменно ожидал букет цветов; там был даже обнаружен один лишний, по-видимому для мистера Морина и Юлика, и сама мысль об этой избыточной щедрости наполняла сердца их горечью и только усугубляла накопившуюся обиду.