Страница 32 из 44
— Честно говоря, меня это особенно не удивляет, — сказал Хезаль в ответ. — Я вот о чем сейчас подумал: мы отведем Илльяне место в середине колонны — там она будет чувствовать себя в сравнительной безопасности. Раине тоже лучше быть где-то рядом с нею.
— Скажи мне, Хезаль, а как чувствует себя после той ночи Шамиль? Или тогда у него было временное помрачение?
Хезаль нахмурился.
— Если бы мой отец был жив и поныне, я давно бы навел здесь порядок. Сделать это, опираясь только ни собственные силы, не так-то просто…
— Как звали твоего отца?
— Правитель Альбрас.
— Вот те раз, а я и не знал!
Альбрас был одним из правителей; в народе его считали человеком великого ума и редкостного благородства. Всю свою жизнь он служил верой и правдой Туранскому царству, побывав и в солдатах, и в дипломатах, и в правителях. Поживи он немного подольше, и Конану вряд ли пришлось бы рисковать жизнью, борясь с Послушниками Культа Судьбы, — при Альбрасе появление их в Туранском царстве было бы вряд ли возможно.
— Отец твой был великим человеком, — добавил Конан. — Я смотрю, ты тоже отставать от него не намерен.
— Главное сейчас — пережить эту ночь. Если я и останусь в живых, то благодарить за это буду не кого-нибудь, но самого Мекрети. В бытность солдатом мой отец учился именно у него. Свой боевой опыт он, соответственно, передал мне.
Конан уважительно кивнул. Мекрети был легендой не только для таких, как он, но даже и для великих, уважаемых всеми воителей, наподобие капитана Хаджара. Не погибни Мекрети в бою с гирканцами, и он стал бы командующим всей туранской армии.
Взглянув еще раз на усеянное костями поле, Конан зашел за валун, чтобы привести в чувство мальчика. К его удивлению, тот был здесь не один: рядом с ним стоял незнакомый киммерийцу человек, которого он видел в крепости не далее чем прошедшей ночью.
— Бора…
— Меня зовут Якуб, — сказал молодой человек. — Чем могу служить вам, капитан?
— Если Бора уже…
— До следующего обеда этого со мною уже не произойдет! — слабо улыбнувшись, сказал мальчик. — Обедать же мы, насколько я понимаю, будем ох как не скоро!
— Стало быть, тебе пришло время вернуться к своим людям. Их охраняет пара дюжин наших ребят. Все остальные готовятся к бою с демонами.
— Почему же я не могу остаться с вами? Неужели вы считаете меня слишком молодым для того, чтобы встречаться с противником лицом к лицу? Да мне…
— Приказы не обсуждаются! — отрезал Хезаль.
Мальчик хотел было сказать еще что-то, но Хезаль сурово посмотрел на него и, потрепав по плечу, заметил:
— Мой юный друг, если ты будешь спорить со мной, ты тем самым примкнешь к многочисленной армии моих противников, возглавляемой капитаном Шамилем. Ты хочешь этого? Пойми, любая потеря может обернуться для нас поражением!
— Я не хотел и не хочу ничего дурного, — пробормотал Бора.
— Что вы прикажете мне, мой капитан? — обратился к Хезалю Якуб.
— Об этом тебе могу сказать и я, — вмешался Бора. — Если это не покажется тебе слишком позорными я попрошу тебя отправиться на охрану женщин и детей. Присмотри и за моими…
— Я понял тебя. С большим удовольствием я пошел бы за капитаном, но не выполнить твоей просьбы я не могу, — вяло пробормотал Якуб и, развернувшись, скрылся во мгле.
Конан проследил за ним взглядом. Словам Якуба он почему-то не поверил и потому решил припомнить, где же все-таки он его видел.
Ему ясно представилось лицо Якуба, задумчиво бредущего вдоль крепостной стены. Это было ранним утром, незадолго до того, как Илльяна обратилась к нему со своим странным вопросом.
Может быть, именно этот человек и побывал у нее ночью? Разве не странным показалось ему тогда его лицо?
Конан решил не гадать попусту, пусть при этом он и вспомнил еще об одном странном обстоятельстве тогдашней утренней встречи: лицо Якуба в то утро было чем-то перепачкано — чем-то, походившим на сажу…
Интересным ему показался и профиль Якуба — он живо напомнил киммерийцу профиль его любимого Хаджара: тот же нос, тот же подбородок… Может быть, Хаджар и Якуб действительно состоят в родстве?
В эту минуту к ним подъехал всадник.
— Капитан Хезаль, мы встретили людей из Шести Вязов. Мужчины этой деревни хотят примкнуть к нашему войску, — посадник хотел сказать что-то еще, но тут взгляд его упал на пепелище, усеянное человеческими останками.
— Капитан Шамиль настроен так же, как и прежде? — спросил у ошарашенного всадника Хезаль.
— Да, капитан, так же, если не хуже.
— Похоже, капитан Конан, мы уже не вправе сидеть сложа руки. Пора браться за дело.
Конан согласно кивнул. Якуб особой опасности не представлял — с ним можно было разобраться и позднее. С Шамилем же следовало покончить именно сейчас.
Якуб не знал, куда ему деться от пронзительного взгляда киммерийца. Он развернулся и отправился прочь, едва сдерживая себя от того, чтобы не перейти на бег.
Когда его и киммерийца разделяло уже порядочное расстояние, он все же побежал, проклиная на бегу и незваных гостей, и самого Бору.
Стражи молча пропустили его в лагерь беженцев, и он направился прямиком к палатке семьи Боры.
— Приветствую вас, матушка Мериса!
— А где же Бора?
— Он остался с солдатами. Вместе с рекрутами из вашей деревни он отправится на Заставу…
— О боги! Неужели вам мало того, что вы забрали у меня Ариму и едва не сделали того же с моим супругом? Что будет с нами, если мы останемся и без Боры?
Мериса прижала к себе двух младших детей и, смертельно побледнев, замерла. Якуб хотел было узнать у нее о том, где находится Карайя, но тут она сама вошла в палатку. На плече она держала бурдюк с водой.
— Якуб! — воскликнула Карайя и бросилась к своему возлюбленному, забыв и думать о бурдюке, который непременно бы разорвался, не успей его подхватить ее матушка.
Мериса наблюдала за молодыми, оставаясь внешне бесстрастной. Если же он вернет ей Рафи…
— Якуб, но где же Бора?
— Твой брат так привязался к солдатам, которые забрали его отца, что о родных своих совсем позабыл, — проворчала Мериса.
Якуб кивнул.
— Мы бросили монетку, и идти выпало не мне, а ему.
Якуб надеялся на то, что ложь эта сойдет ему с рук. Мело ли, что он может говорить родным Карайи, — разве это как-то меняет его к ним отношение?
— Хорошенькое дело, — возмутилась Карайя. — Того гляди, они и меня в свое войско забреют, — бросили монетку, и все дела!
Якуб поцеловал Карайю и поблагодарил богов за то, что они даровали ему этот прекрасный цветок.
Эремиус поднял и посох, и кольцо с Камнем, боясь, что разведчик наедет прямо на него. Тот резко дернул поводья, и лошадь, пронзительно заржав и поднявшись на дыбы, тут же остановилась как вкопанная.
Волшебник сплюнул наземь.
— Хорошо же ты скачешь верхом! Я подумаю, подумаю, да и отдам на съедение Трансформам и тебя самого, и твою лошадь.
Разведчик побледнел и укрыл свое лицо за давно нечесаной гривой коня. Животное, начинавшее приходить в себя, тихонько заржало.
Направив посох прямо в нос разведчику, Эремиус сердито зашипел:
— Может быть, ты все-таки расскажешь мне о том, что ты видел? Я ведь тебя посылал вовсе не для того, чтобы ты моих лошадей гробил.
— Конечно, конечно, мой Мастер. На нас идут солдаты. Солдаты и мужчины, сумевшие сбежать из окрестных деревень.
— Сколько же их?
— Много. Я даже сосчитать их не мог.
— Наверное, тебе этого не слишком-то и хотелось…
— Я… Мастер… Нет, нет…
Камень ожил, залив склон ослепительным изумрудным светом. Завизжав, разведчик прижал руки к глазам. Движение это было столь резким, что он потерял равновесие и, вывалившись из седла, сверзился прямо под ноги Эремиусу.
Маг с интересом рассматривал извивающегося у его ног человека, убежденного в том, что он ослеп навсегда. До последнего времени Эремиус был уверен в том, что кони, добытые ими в одной из деревень и сохранявшиеся от того, чтобы их не сожрали Трансформы, рано или поздно сослужат им добрую службу; теперь же былой уверенности у него не было… Прибегать к Камню было небезопасно, но зато Трансформы, управляемые с его помощью, не только превосходили коней в скорости, но и были куда умнее всадников, — ибо действия их определялись не кем-либо еще, но им самим.