Мутант-59

Бьюкен только усмехнулся — попытки Слейтера сбросить его с седла доставляли шотландцу удовольствие.

— Что нужно микробам для жизни?

— Ну, — начал Слейтер, — я не бактериолог, но дайте сообразить: пища, тепло и…

— Отлично! — почти выкрикнул Бьюкен. — Тепло! Что происходит с большинством цепей и приборов после того, как их включили?

— Мой бог! — Слейтер выпрямился, чуть не подпрыгнув. — Мой бог, конечно!..

— Вы уже поняли, — торжествовал Бьюкен. — Как только прибор включили, будь это в компьютере или в любой иной системе, но как только его включили, он стал нагреваться, споры вернулись к жизни и принялись пожирать…

— …окружающую их пластмассу, — докончил Слейтер.

— Да, но это еще не все. Я консультировался с Бэроном и с фирмой-изготовителем. Бэрон утверждает, что развивающимся спорам нужна, и притом немедленно, вода. Тут я не испытываю стопроцентной уверенности, но мы полагаем, что как только прибор включили и он стал нагреваться, на этой кадмиевой пластинке, — он показал где, — конденсировались капельки воды. Совсем немного — и все-таки достаточно, чтобы бактерии пробудились и начали делиться. А раз они пробудились и начали делиться, то рано или поздно доберутся и до изоляции на этих проволочках, — он показал на проволочки, выступающие наружу, — а отсюда уже куда угодно, от провода к проводу, лишь бы они были связаны между собой…

Слейтер сидел не шевелясь.

— Значит, едва эта штучка заработала, микробам открыт путь к любому устройству, с которым она связана…

— Совершенно верно, — Бьюкен удовлетворенно откинулся на спинку стула.

— И вы можете это доказать?

Не говоря ни слова, шотландец достал из портфеля другую коробочку, такую же, как и первая, и бережно опустил ее на стол. Из коробочки он вынул замкнутый стеклянный сосуд и осторожно поставил его рядом.

— Вот вам тот же прибор, — пояснил он. — Только этот экземпляр работал пять часов без перерыва…

Он подтолкнул сосуд к Слейтеру. Внутри был такой же крошечный кубик, но перекошенный и оплывший. Изоляция на одной из выступающих проволочек пожелтела и отваливалась прямо на глазах, обнажая блестящую медную жилку.

— Биологическая бомба замедленного действия, — тихо сказал Слейтер. — Достаточно включить ее, и она начнет заражать все вокруг…

— Одно меня беспокоит, — продолжал Бьюкен, — ведь никто из тех, кто расследовал катастрофы до нас, не обнаруживал следов размягчения, одни обнаженные провода. Бэрон, с которым я обсудил это противоречие, считает, что наш микроб, откуда бы он ни взялся, поначалу точит пластмассу очень-очень медленно и лишь с течением поколений учится пожирать ее все быстрее и быстрее…

— Вот почему первые его проявления были относительно слабыми, — откликнулся Слейтер.

— Именно так. Но постепенно он приспосабливался, становясь все более всеядным. А сегодня весь центр Лондона на смертном одре.

— Одна малюсенькая деталька, — задумчиво произнес Слейтер. — Уму непостижимо…

— Нам уже удалось сделать многое. Фирма-изготовитель карликовая, она расположена неподалеку, возле Кингз-кросс. Так вот, фирма сумела установить адреса большей части своих покупателей. Через два-три дня эта работа будет доведена до конца, но пока что все сходится. Самыми крупными покупателями оказались самолетостроители, фабриканты компьютеров и НАСА. Есть, правда, один экземпляр прибора, с которым уже просто ничего не поделаешь…

— Это почему?

— Потому что этот прибор отправлен в адрес «Калифорния рокет корпорейшн». Той самой, которая взялась за постройку «Аргонавта-1», автоматического разведчика Марса.

— Не понимаю. Почему же ничего не поделаешь?

— Потому что он стартовал шесть недель назад, — флегматично ответил Бьюкен.

В бистоновском защитном костюме Джеррарду было очень неловко и неуютно. Тело еще болело после акробатического подъема из метро.

За прозрачным щитком, прикрывающим лицо, чувствовался назойливый запах резины и дезинфекции. Он неуклюже шагал по улице следом за тремя своими спутниками, складки грубой ткани безжалостно терли под мышками и в коленях. Даже дыхание в этой тесной индивидуальной парилке казалось преувеличенно резким.

Подошвы сухо поскрипывали по снегу. Рядом с Джеррардом плелся солдат с портативным распылителем в руках — в распылителе была отравленная пластмасса. Двое других, тоже в форме, сверялись с картой; на плече у одного из них поблескивали лейтенантские звездочки. Он-то и обратился к канадцу:

— Ну вот, мы уже почти пришли…

Оторвавшись от карты, офицер повернулся на каблуках и направился к магазину на углу — вывеска крупными пурпурными буквами возвещала: «Новинки сезона». В витрине вперемежку с рекламой были выставлены рубашки, раскрашенные во все цвета радуги, и куртки искусственной кожи. Позади рубашек прямо к оконной раме были пришпилены наимоднейшие плащи и сапоги из пластика — не поймешь, для какого пола, все это в окружении этикеток и зазывных плакатиков. Поверх шли в два ряда рамки-экранчики. В одной из них вдруг отдернулась занавеска, появилось чье-то лицо, бросило беглый взгляд на приближающиеся фигуры и исчезло. Лейтенант решительно подошел к стеклянной двери и резко постучал в нее кулаком.

Ожидая, пока им откроют, он с неодобрением окинул суровыми карими глазами кричащую витрину. Затем послышалось звяканье отодвигаемых засовов. Дверь распахнулась. Выражение неудовольствия на лице лейтенанта стало еще явственнее, когда он увидел в дверях человека лет тридцати пяти с копной тщательно подвитых седоватых волос. На хозяине был розовый свитер из тонкой шерсти, белые вельветовые брюки с бубенчиками и такого же цвета штиблеты. У него было довольно миловидное гладкое округлое лицо, а говорил он не как-нибудь, а ритмическим речитативом:

— О господи, благодарение небу, вы пришли! У нас здесь совершенное светопреставление, вы даже представить себе не можете… Весь мой запас, все-все разорено. И я не знаю, право, не знаю… Может быть…

Лейтенант бесцеремонно перебил его:

— Где очаг поражения?

— У меня за спиной, — хозяин глупо усмехнулся. — Но я уверен, вы совладаете с бедствием…

Лейтенант отстранил хозяина и прошел в магазин, остальные последовали за ним — и замерли у порога, не веря собственным глазам.

Ряды сапог словно в танце без музыки неспешно кружились в волнах пены. Многоцветные панели из пластика бесстыдно обвисли со стен, пуская яркие сочные пузыри, окрашенные в соответствии с замыслом декоратора. Пластиковые плащи сползли с плечиков, оголив хромированную вешалку. Впрочем, один плащ еще держался на месте, но совершенно утонул в пене и корчился, будто надетый на невидимку. Весь магазин извивался в медленном кошмарном танце. Воздух был насквозь пропитан смрадом — спутником бацилл Эйнсли.

Хозяин ныл, заламывая руки:

— Нет, это поистине ужасно. Мои чудесные интерьеры — теперь я никогда не сумею восстановить их…

Лейтенант круто обернулся к нему.

— Сделай милость, старый хрыч, помолчи!

Хозяин надулся, а лейтенант нервно махнул солдату с распылителем:

— Пускай!..

Солдат нерешительно шагнул в торговый зал и принялся качать рукоятку распылителя, разбрызгивая ядовитую пластмассу бурым туманом. Туман оседал на поверхность пены, и лейтенант с нескрываемым удовольствием наблюдал за выражением душевной муки, которое появилось на лице хозяина. К зловонию прибавился бензиновый запах толуола, который быстро испарялся, а поверх пузырящейся бурлящей массы ложился еще один тонкий, вязкий коричневый слой.

Сделав свое дело, они уселись и стали ждать. Джеррард, отвернув перчатку, засек время. Первые две минуты не происходило ничего нового, в магазине продолжало шипеть и всхлипывать — мутант питался. Но вот мало-помалу движение на полу стало замирать; пузыри опадали, пена шипела тише и тише. Примерно семь минут спустя она смолкла совсем. Правда, нет-нет да и возникали еще в каком-нибудь закутке, куда не достал распылитель, маленькие очажки активности, но главное было ясно: пластмасса с введенной в ее состав цианидной группой сделала свое дело. Мутант-59, бацилла Эйнсли, был приговорен к гибели.