Страница 60 из 74
Пока Диана и ее лотарингские друзья продолжали войну, которая должна была принести им славу и барыши, коннетабль де Монморанси начал вести тайные переговоры с Карлом Пятым. Старый император чувствовал себя уставшим, больным и упавшим духом вследствие недавних поражений. Переговоры были недолгими. 20 декабря 1555 года Генрих II, которого коннетабль сумел убедить в необходимости мира, подписал Восельское перемирие.
Этот договор, по которому Франция оставляла за собой все свои завоевания — Три Епископства, Савой. Пьемонт, Монферрат, города Тоскану и Парму, означал такую небывалую победу для французского короля, что Карл Пятый, не пережив крушения, отрекся от престола и удалился в Юстский монастырь.
Всю Францию охватило безумное ликование: люди танцевали, пели, украшали свои дома цветами, а дю Белле, ставший придворным поэтом, лишний раз доказал, что поэты напрасно вмешиваются в политику, сочиняя стихи по случаю. У него, во всяком случае, такие стихи были самыми неудачными.
Посреди всеобщего веселья Гизов и Диану де Пуатье душила злоба, и это красноречивее слов говорило, до какой степени их планы были нарушены неожиданным перемирием.
Единомышленники собрались в Ане, чтобы обсудить ситуацию, и Франциск Лотарингский попросил герцогиню Валансийскую сделать так, чтобы Восельское перемирие было сорвано. На следующий день фаворитка явилась к королю. Гнев сделал ее неловкой. Она в грубейшем тоне раскритиковала подписание перемирия, обозвала своего любовника трусом и слишком уж часто произносила имя Гизов.
— Отдайте немедленно приказ о возобновлении роенных действий, — потребовала она.
Но на этот раз Генрих II был возмущен. Он сухо ответил Диане, что не нуждается ни в чьих советах.
Герцогиня остолбенела. Никогда еще король не разговаривал так с нею. Дрожащими губами она произнесла:
— Будьте уверены, что пройдет немало дней, прежде чем вы снова увидите мое лицо.
И она удалилась, хлопнув дверью.
Король, удивленный не меньше фаворитки тем, что он только что совершил, пребывал какой-то момент в растерянности. Но потом ему в голову пришла мысль, заставившая улыбнуться: поведение Дианы делало его свободным.
Он тотчас встал, надел свою бархатную шляпу и направился в апартаменты одной из придворных дам, изящной баронессы Николь де Савиньи, которую он приметил несколько дней назад.
Красавица была у себя. Король снял шляпу и объяснил, что его привело.
— О, сир; — залепетала Николь вне себя от радости, — возможно ли это? Я даже подозревать не могла, что Ваше Высочество…
Но, увидев, что монарх вовсе не расположен к болтовне, быстро разделась. Не говоря ни слова, Генрих II взял ее под руку, подвел к кровати с балдахином, помог взобраться, а затем и сам вскочил туда одним прыжком, потому что был человеком очень спортивным…
Через три часа король вновь надел бархатную шляпу и спустился к обеду, оставив Николь де Савиньи в состоянии огромного счастья и с оплодотворенным лоном, которое вскоре наградило ее прекрасным мальчуганом <Этот бастард, названный Генрихом де Сен-Реми, не был признан королем. После его рождения Николь де Савиньи стала любовницей архиепископа Безансонского, монсеньера де Монтревель…>…
Эта случайная связь не имела продолжения, потому что Диана, предупрежденная своей тайной полицией, на следующий же день появилась у короля. Одним лишь словом, одной улыбкой она мгновенно вернула себе нежность своего любовника, да он же еще, как, впрочем, всегда, и извинялся.
Обретя вновь свое место; фаворитка начала действовать с одной целью — заставить короля снова взяться за оружие. Но теперь все ее шаги были так тонко продуманы, что Генрих II шел за ней, точно малый ребенок, и, наконец, в октябре 1556 года Восельское перемирие было сорвано.
Эта безумная ошибка поставила королевство лилий на грань гибели и повлекла за собой цепь разрушительных событий, изживанием которых век спустя вынужден был заниматься и Людовик XIV.
Филипп II, наследник Карла Пятого, возмущенный тем, что он называл «вероломством короля Генриха II», сконцентрировал свои войска на границе с провинцией Артуа и внезапно вторгся во Францию. Коннетабль де Монморанси, не ожидавший столь стремительной атаки, был вынужден отступить и в конце концов оказался разбит под Сен-Кентэном. Дорога на Париж была открыта врагу.
И тут же столицу обуяла паника. Парижане нескончаемыми вереницами покорно потянулись на юг, таща за собой скарб, провизию и прочее немыслимое барахло.
Казалось, Франция обречена. Все проливали слезы. Все, но не Диана. Раздираемая мстительным чувством, она забыла о трагическом положении королевства и только радовалась поражению коннетабля де Монморанси, которого испанцам удалось взять в плен.
Французский двор, в предчувствии ужасающей катастрофы, покинул столицу и начал свой безумный бег от одного замка к другому. Все предвещало конец…
К счастью, Филипп II совершил непредвиденную ошибку. Обеспокоенный слишком легкими победами, он не решился двинуть войска на Париж и потерял драгоценное время, чем и воспользовался Генрих II, организовав оборону.
Столица была спасена.
После этого колесо судьбы изменило свое направление: через пять месяцев после Сен-Кентэна, в разгар зимы, герцогу де Гизу удалось с помощью живой силы захватить город Кале, до этого целых два века находившийся в руках англичан.
Это событие, еще более неожиданное, придало уверенности французам. Люди обнимались от радости, пели и в угаре победоносных событий на несколько дней забыли об опасностях, грозивших королевству. В одно прекрасное утро, избавившись, наконец, от состояния чрезмерной восторженности, народ вновь почувствовал приближение катастрофы, видя, что война продолжается. Война, в которой не было ни победителей, ни побежденных, а только обессилевшие люди, сражавшиеся по привычке, не ведая, ради чего.
И тогда вмешался папа. Но не к Генриху II и не к Филиппу II он обратился, а к той, на кого вся Европа возлагала ответственность за эту нелепую войну. В тоне дружеском н даже почтительном он попросил ее сделать все, чтобы прекратить смертоубийство.
Диана де Пуатье, должно быть, задохнулась от спеси, когда получила от папы письмо, возведшее ее в ранг верховной властительницы:
«Это наш долг, как главы паствы, — писал Павел IV, — призывать правителей к миру. Этот долг является еще более настоятельным для тех, кто своим авторитетом может повлиять на этих правителей или пользуется их благосклонностью. Это также и ваша роль, дочь моя, всеми силами поддержать в глазах вашего короля, истинного христианина, усилия, которые мы предпринимаем, дело богоугодное и насущное, присоединить к нашим молитвам, к нашим призывам ваши молитвы и ваши призывы с тем, чтобы дух короля был склонен воспринять советы, направленные на установление мира, тем более что к этому его побуждают мольбы и усилия собственных подданных».
Никогда еще ни один глава Святого Престола не писал лично фаворитке. Вот почему этот жест Павла IV был по-разному воспринят при дворе. Некоторые весьма благочестивые люди очень удивились, что Святой Отец обратился с такими благородными словами к наложнице, и говорили, что тем самым он «признал положительной и благородной гнусную роль шлюхи».
Польщенная Диана решила немедленно доказать, что не зря ей приписывают абсолютную власть над королем Франции, и убедила Генриха II подписать мир.
Недолгие переговоры завершились катастрофическим Като-Камбрезийским договором, по которому Франция сохраняла Кале и Три Епископства, но отдавала Тионвиль. Мариенбург и Монмеди, отказывалась от всех претензий на Италию, оставляла провинцию Бюжс, герцогство Миланское, графство Ницца, Бресскую провинцию и Корсику.
И только Диана де Пуатье, в порядке исключения, получила право сохранить за собой Кротонский маркизат, графство Катанцаро и еще кое-какие земли в Неаполитанском королевстве.
Так что война, столь плачевно окончившаяся для Франции, не обернулась потерями для фаворитки.