Страница 12 из 14
- Ннну, ннну? Чччто? Ккккак? - зазаикался в волненьи.
- Привел. Тут в полуверсте ожидает. Езжай, говорит, к Фролову и доложи, мол, что жду его с Эктовым сюда.
В избе воцарилось молчание: - поедет Котовский вдвоем с Эктовым, рискнет или нет? Котовский отошел к окну, стал смотреть в окно, барабаня по стеклу пальцами. А когда отвернулся от окна - словно похудел.
- Ну, что ж, товарищ Эго, поедем? - сказал, не глядя на Эго.
Эго поднялся с лавки, черт знает о чем думал.
- Поедем, - сказал.
Но тут порог пересек Криворучко. Не пуская Котовского, закричал:
- Не пущу тебя! Зарубят они тебя одного! Ерунду ты выдумал...
Но игра была уже начата и ее надо было кончать.
- Молчать! - рявкнул Котовский. - До моего возвращения комполка Криворучке принять в командование отряд, а убьют меня - пробиваться!
Из села Кобыленка верхами выехали трое: Котовский, Эго и посланец Ванька. Но как только увидели на опушке леса всадников Матюхина, Котовский, касаясь коленом колена Эго, наклонился с седла, пробормотал:
- Отойдешь ли в сторону, мигнешь ли, слово ли скажешь - первая пуля тебе! Живым не дамся.
Неизвестно о чем думал, тоже видавший виды, бывший штабс-капитан из солдат Эктов.
- Напрасно вы это говорите, товарищ Котовский. Я в Тамбове уж знал на что иду, - пробормотал.
- Ну, ладно, увидим, - и Котовский, пришпорив "Орлика", подскакал к Матюхину.
Странные и сильные ощущения переживались у опушки леса тремя людьми: Эго, Котовским и Матюхиным. Но, вероятно, самые сильные ощущения переживал все-таки Эго: он мог в любую минуту предать Котовского Матюхину, но мог предать и Матюхина Котовскому. У него был свободный выбор. Эго выбрал второе.
После облобызаний и приветствий атамана Фролова с Матюхиным, матюхинцы во главе с атаманом-кузнецом верхами шумно поехали к селу. Уже в сумерках въехал в село силач-кузнец Иван Матюхин на тонкокровном аргамаке, не человек, а глыба железных мускулов, горячие глаза, руки как башни, а золотистый, нежный, бывший графский конь отбит в совхозе "Красный луч". Конь шел шагом, рядом с "Орликом" Котовского.
В двуструбную просторную избу сошлись до 20 повстанческих командиров, в ловких поддевках, высоких сапогах, до зубов увешанные оружием. И столько же было котовцев с Гарри, Криворучко, комиссаром Даниловым, Эктовым.
Встреча атамана Фролова с кузнецом Матюхиным открылась пиром. Пир пошел в избе горой. Враги матерятся, льют, пьют самогон, бабы несут жирные щи, баранину, жареных кур, загромоздили стол. Поют повстанцы, грозят перебить всех "горбоносых комиссаров" на свете, дойти до Москвы и самому Троцкому кишки выпустить.
Керосиновая лампа горит на столе, освещает полутусклым светом избу. Лица ожили в бродящих густых тенях, в напряженности, в жарком говоре, в проклятиях, в клятвах.
- Бей камунию! Я всю камунию в Расеи переведу! - кричит Матюхин, грохает кулаком по столу, как берковцем.
Котовский отдал приказ, что он первым убьет Матюхина, а за его выстрелом, все бросятся на оставшийся на селе матюхинский отряд. Искоса кузнецким глазом смотрит на атамана Фролова Матюхин. Недоверчив кузнец, а поверил. Эго как ни в чем, наливает, пьет самогон. Эго свой человек. Выступают один за другим с речами, еле держась от крепкого самогона на ногах, то матюхинцы, то котовцы. Только вдруг встает Котовский.
- Довольно! - кричит, - не Фролов я, а Котовский! - И в упор разрядил маузер в Матюхина. Раненый в живот Матюхин осел на скамью. Повстанцы бросились на котовцев. Кто-то разбил лампу и в кромешной темноте началась страшная схватка. Загремела беспорядочная стрельба, полопались стекла окон. По стрельбе бросились на селе котовцы на отряд Матюхина, началась рубка полусонных повстанцев.
Тремя пулями был убит кузнец Матюхин, перебиты залившие кровью пол, пьяные матюхинцы. Двумя пулями ранен в грудь и в правую руку Котовский, в ногу ранен Криворучко и смертельно в живот комиссар Данилов.
Но странная своеобразная душа у комбрига Котовского. Когда его на носилках вынесли из избы, чтоб везти на станцию, на поезд в Москву, он приказал позвать Эго.
С носилок Котовский мерил Эго глубоким взглядом тяжелых, острых глаз.
- Ничего ты не знал в Тамбове на что ты идешь, - проговорил, усмехаясь. - Пристукнуть теперь тебя я должен.
Эго, хоть и не понимал - за что? - побелел, как трупы перебитых матюхинцев.
- Да жаль вот, рука ранена, не поднимается, - продолжал не спуская злых глаз Котовский. - Не пойму я тебя дурака: дурак ли ты уж такой или такой уж честный Иуда. Ведь ты же меня куропаткой связанной Матюхину выдать мог? Героем бы у своих стал! А вот поди-ж ты - не выдал!
И, обернувшись к чекисту-политкому, проговорил нарочно громко:
-- Дать ему пропуск на все четыре ветра! Не хочу больше ваших чекистских фортелей!
И опять к Эго:
- Квиты. Езжай. Теперь в Москве бааальшим комиссаром по кооперации будешь!
Котовского понесли на носилках. Спешно увозили в Москву - делать операцию. А победители котовцы в селе Кобыленка по лотерейным билетам разыгрывали единственную еще не расстрелянную женщину из отряда Матюхина: кому перед расстрелом она достанется.
7. СМЕРТЬ КОТОВСКОГО.
С 1922 года у Советского государства нет фронтов. Замерли боевые карьеры красных маршалов. На Украине в районе Умани, Гайсина, Крыжополя причудливой страной раскинулся, встав на квартиры, 2-й конный корпус имени совнаркома УССР. Им командует красный маршал Григорий Котовский.
Он уже почти "член правительства" России, член реввоенсовета и трех ЦИКов - Союзного, Украинского и Молдавского. За боевую деятельность Котовский награжден всеми наградами, которые выдуманы в коммунистическом государстве: кавалер трех орденов "Красного знамени" и обладатель революционного почетного оружия.
Это вершина государственной лестницы - карьера былого разбойника бессарабских больших дорог.
Но странна жизнь 2-го конного корпуса, словно забыли в перечень советских республик вписать еще одну автономную республику "Котовию"*.
* Прим. автора. О жизни 2-го корпуса и его командире см. напечатанную в газете "За свободу" интереснейшую стенограмму Игоря Абугова "Котовщина".
Много хлопот у реввоенсовета с этой "республикой" и много врагов в реввоенсовете и среди головки партии у 40-летнего неперебродившего, неугомонного разбойного Григория Котовского.
Перед прекрасным буржуазным особняком - иностранцы, польские купцы, продающие корпусу сукно, дожидаясь, стоят вперемежку с советскими военными из "Хозупра". День жаркий, июльский. Долго дожидались комкора Котовского, дважды бегали ординарцы докладывать. Наконец под чьими-то тяжелыми шагами заскрипели деревянные ступени и сквозь широко распахнутые стеклянные двери вышел комкор Григорий Котовский.
То есть нет, это не командир корпуса, это к европейским польским пиджакам вышла скифская, мускулистая, волосатая Азия. Товарищ Котовский появился перед купцами в одних трусиках. И пораженным полякам этот уж уставший атлет проговорил полнокровным, привыкшим повелевать, басом:
- Пожалуйста, не стесняйтесь, господа. Если 30 градусов жары, то почему ж не ходить голым?
В роскошном кабинете командира корпуса - драгоценное оружие по стенам, мебель красного дерева с бронзой, карельская береза, из соседней комнаты слышен радиоаппарат передающий Лондон. Здесь все приятно глазу и слуху, только необычный костюм, да непринужденный басовой смех хозяина смущают иностранных гостей.
Но за ужином, переливаясь, горит хрустальная барская люстра. Ловко и бесшумно, как дрессированные мыши, бегают, подают ординарцы. Меняются блюда, водки, вина, шампанское. В русских и польских руках чокаются перезвоном бокалы и рюмки.
Командир корпуса теперь уже в гусарских чикчирах, в серой венгерке, с тремя красными бантами орденов. На короткой бычьей шее рельефно выступает сеть упругих толстых жил. Тяжелые, умные, ищущие глаза под низким упрямым лбом. Если б не глаза, казалось бы, никакой мысли не бьется в этом громадном атлетическом теле.