Особняк

Если бы не жучок, истончивший древесину переборок, не постоянные поборы работников коммунальных служб, если бы не простая как плесень, назойливость работников "починяем, что течет", этому Строению еще стоять и стоять. Быть может, эти стены слышали первые признания влюбленных, условия состоявшихся поединков, возгласы кредиторов и обманутых вкладчиков, и с 1865 года прошли суровую школу выживания разных Градоначальников, но все-таки уцелели, значит. Дому этому стоять, воспитывать и содержать своих жильцов, как тому написано от Рода и Племени.

Прямо в вестибюль выходили двери двух квартир.

Трехкомнатную под No 1 занимал Семен Семенович Краузе. Кто считал, что он немец-прибалт, кто относил к избранному народу, в зависимости от линии партии или собственного настроения. Краузе был геологом. Теперь это мало кто помнит, но в его биографии много такого, чему можно было бы и позавидовать, и наоборот. Например, можно было позавидовать тому, что он когда-то работал вместе с академиком Ферсманом и, говорят, был близок к какому-то открытию. Но случилась размолвка с учителем, и то ли в результате, то ли вопреки ей Семен Семенович сел, и сел надолго. По иронии судьбы он отбывал срок в тех местах, где еще недавно бродил с молотком и делал свои открытия. У него было три жены, три женщины необычайной красоты, о чем и теперь свидетельствуют бережно сохраненные на стенах фотографии. Все три от него ушли. Но, несмотря ни на что, со всеми тремя Краузе поддерживал теплые, дружеские отношения. Что касается первых двух, о них жильцы уже подзабыли, а вот третью еще помнят. Некоторое время она ходила к бывшему геологу и иногда приносила ему в судке поесть жидкого и горячего. Теперешним поколениям это, конечно, малопонятно, но факт остается фактом - носила. После отсидки и реабилитации он еще пару сезонов походил в поле, но потом прочно осел дома. Места в квартире было много, так как всю семью безжалостно выбило время, два брата погибли на фронте, а вот его лично не взял даже лагерь. Теперь он стар, но еще бодр, все свободное время отдавал истории и начал писать нечто подобное доморощенному исследованию о жизни обидевших его коммунистов периода 1903- 1908 годов, а именно о Большевистском центре (БЦ). Была такая организация. На этой почве Краузе неоднократно вступал в споры с Дмитрием Дмитриевичем Воронцовым, который относил себя к настоящим рядовым коммунистам, на которых все свалили.

Дмитрий Дмитриевич Воронцов, похоронивший накануне жену, проживал как раз напротив Краузе и занимал двухкомнатную. Как оппонент Краузе - Дым Дымыч был никудышный. В споре горячился, лез в бутылку, скакал мыслью по запутанным извилинам своего мозга, и порой "истинного" коммуниста было трудно понять, ибо он мог начать одним постулатом, а в конце его же и раздолбать вдребезги. Окружающие прощали ему недостаток за искренность чувств и сохранившийся с комсомольских времен азарт. Краузе же постоянно смущал бывшего хозяйственника средней руки сакраментальным вопросом: ты за кого? Дым Дымыч сегодня был за Зюганова, но после очередного телезаявления бородавчатого лидера менял ориентацию и становился в ряды анпиловцев. Одно в его политических пристрастиях оставалось неизменным: Дым Дымыч на дух не переносил Сажи Умалатову. То ли фамилия ему не нравилась, то ли имя, но Краузе подозревал, что пол. Однако вот ведь Коллонтай Воронцов уважал, а на все рассказы о ее бурной порнобиографии угрюмел и резал одинаково сурово: измышления.

В доме были две коммуналки. Вера Дмитриевна волею судеб и ЖЭКа соединила свой быт с Земфирой, а Софочке достался Леша Загубленный. Софочка здесь жила всегда, еще с мамой и бабушкой. Они занимали одну большую комнату. Загубленный (какая интересная фамилия) проживал в двух, но небольших, и тоже некогда с родителями. В отличие от первой коммуналки, здесь не возникало никаких трений. Леша пил по-черному. В минуты просветления, а они иной раз длились месяц и более, нельзя было найти более доброго и тихого соседа. Загубленный когда-то работал в автосервисе. Слесарь - золотые руки. Но был изгнан за запойное пьянство и теперь перебивался случайными заказами по старой памяти. В такие дни или недели не брал в рот спиртного, ходил чистый, выбритый и благоухающий "Шипром". Из всех одеколонов Леха выбрал его один раз - и на всю жизнь.

Софочка никогда не была замужем, безумно любила чужих детей, в частности ватсоновских, живших с родителями-медиками на третьем этаже, и давно поставила крест на личной жизни. Когда-то хотела взять на воспитание детдомовского, но не дали - немужняя. В доме ходила тише воды, ниже травы, готовая услужить всякому, кто попросит, а то и без просьбы, по наитию. У нее с детства проклюнулся талант помогать. Она и помогала. Лешу сильно жалела, но планов относительно слесаря не строила, смутно подозревая, что такие, как она, таким, как он, не подходят. В душе считала Лешу настоящим мужиком, у которого не все сложилось правильно.

В другой же коммуналке жили антагонисты. Во-первых, Вера Дмитриевна ушла на пенсию заслуженным учителем России и по своему статусу справедливо считалась настоящей москвичкой, а Земфира приехала из глухой провинции, во-вторых, Веру Дмитриевну никогда бы не смогли обмануть ссылки Земфиры на мифическую ночную работу в престижной фирме. Бывшую учительницу покинули три мужа. Все с разными словесно, но одинаковыми по сути формулировками. Первый сказал, что она черствый, бездушный человек без полета фантазии, второй заявил, что не терпит вещизма, а третий просто обозвал грымзой. Но Вера Дмитриевна не горевала ни на людях, ни в душе. Она считала себя человеком особенным, когда-то училась фортепьянам, но сейчас едва ли могла бы сыграть больше двух-трех тактов классики, хотя, если в гостях попадался инструмент, подходила, трогала жалобно отзывающиеся клавиши и грустно говорила, что если бы не судьба, то, возможно... Детей она не любила. Не выносила на дух. Но, обладая сильным и цепким характером и понимая, что не в силах переиначить жизнь, отдалась административно-педагогической работе с упорством и трудолюбием муравья. Дети отвечали взаимностью, то есть терпеть не могли и боялись. Вера Дмитриевна обладала в полном объеме знаниями школьной программы и была в состоянии выговорить свой предмет, как выговаривают таблицу умножения, прямо со сна.